Рука Ахунжана, державшая револьвер на уровне груди Фрунзе, дрогнула, начала медленно-медленно опускаться, и вдруг Ахунжан резко швырнул маузер на стол.
— Ну так! — сказал Фрунзе.
Четыре двери зала с шумом открылись, и курсанты-ленинцы с винтовками стали заполнять помещение.
Курбаши также побросали свои револьверы. Ахунжан растерянно смотрел на красноармейцев, затем, обернувшись к Фрунзе, крикнул:
— А это тоже отдать?
И он указал на орден Красного знамени на своей груди.
— Ордена лишать я тебя не вправе, — ответил Фрунзе. — Это может сделать ЦИК. Возможно, что он потребует этого. Ты считаешься арестованным, курбаши тоже. Командир бригады, сообщите полку о разоружении. Совещание, товарищи, закончено.
Фрунзе проявлял к бойцам трогательную заботливость, расспрашивая их о боевой работе, о жизни семьи.
Однажды в штаб фронта прибыли с .позиции для передачи пакета два красноармейца — Фирсунов и Горленко. Подходя к штабу, Фирсунов сказал товарищу:
— Может быть, самого Фрунзе увидим.
— Увидишь, так он нас и ждет...
Увидеть Фрунзе хотелось многим бойцам. О нем рассказывали чудесные вещи.
Сдав в штабе пакет, Фирсунов и Горленко отправились к коменданту.
— С фронту, заночевать бы где...
Комендант, взглянув на бойцов припухшими и красными от бессонницы глазами, устало ответил:
— Негде ночевать, ни одного свободного места... — И, бессильно махнув рукой, ушел.
Действительно, помещение штаба было так переполнено, что сунуть куда-либо лишнего человека было невозможно.
Фирсунов и Горленко, растерянные, остались на месте.
В это время на лестнице показался какой-то командир.
— Вы что здесь делаете, товарищи? — обратился он к красноармейцам.
— С фронта, в командировку.
— Да? Ну что нового на фронте?
— На фронте, товарищ, дела веселенькие. Всыпали белым.
— Крепко?
— Крепко, товарищ...
— Ну, добре, добре, — сказал командир и спросил: — Устали, небось, с фронта? Отдохнуть надо.
— Отдохнешь тут, — пожаловался Фирсунов, — комендант говорит — нет коек, устраивайтесь как знаете...
— Ну-ка, товарищи, идемте со мной...
Поднялись по лестнице и вошли в маленькую комнатку с одной койкой.
— Это моя комната. Я сегодня уеду, а вы тут можете отдохнуть... Правда, одна койка, но вы как-нибудь уж разделите ее.
Штаб Туркестанской армии.
Бойцы обрадовались и устроились на ночлег. Скоро командир вернулся.
— Спите, спите, — успокоил он. — Я уезжаю, только шинель возьму.
— Товарищ, а как же с комендантом?
— Что с комендантом?
— Выставит он нас отсюда...
— Не беспокойтесь...
— Вы бы ему записку написали...
Командир вынул блокнот, написал что-то на листке и передал Фирсунову:
— Ну, отдыхайте.
Когда командир вышел, Фирсунов развернул записку и прочел:
«Товарищ комендант, эти двое товарищей до их от’езда будут жить в моей комнате. Фрунзе».
Фирсунов ошалело посмотрел на товарища.
— Да ведь это Фрунзе был!
Оба они бросились к окну, чтобы еще раз взглянуть на командующего.
И Фрунзе и Куйбышев завоевали большую популярность среди дехкан. В кишлаках их считали посланцами Ленина и Сталина.
В одной из песен, сложенной бухарскими крестьянами, поется о великом отце Ленине, который прислал голодным и закабаленным дехканам в защиту против эмира и баев «Прунзе-ака» и «Койбаши-ака».
Прунзе-ака был полководцем храбрым, как Джульбарс,
А Койбаши-ака осушал наши слезы...
Рассказывают, что однажды в Туркестане в штаб пришли два киргиза. Они грохнулись в ноги «русскому генералу».
— О, высокий генерал наш! — умоляли они. — Кто же виноват, что мы родились киргизами? Посмотри, как мы бедны и голодны...
Взволнованный Фрунзе поднял их с земли, обнял и посадил рядом с собой.
Он усадил их за стол и угостил душистым чаем. Оба киргиза стали его друзьями и часто приходили потом советоваться по своим личным делам. И когда у одного из них какой-то кулак-бандит отнял верблюда, к Фрунзе прибежала целая толпа киргиз. Возбужденные, они стали .просить, чтобы Фрунзе «двинул свою армию против обидчика».
Быть может, этот эпизод — продукт народного творчества, такой же, как и песня казахского акына о Фрунзе, который с «ясной улыбкой и твердым словом» ехал по полям «ломать судьбу».
Он ехал по солончакам, по траве,
По желтым горбам песков,
За ним колыхались в густой синеве
Тысячи светлых штыков.
Он по аулам тревожил молву
Силой и смелостью льва.
— Кто это? — спрашивал ветер траву.
— Фрунзе! — шептала трава.
Он появился, как сон наяву,
Слава его несла.
— Откуда он? — спрашивал ветер траву.
— Сталин его послал!
Наиболее сложным было положение в Бухаре.
Восточный деспот — эмир Бухарский — с кликой мулл и баев довел своей чудовищной эксплоатацией трудящиеся массы до совершенной нищеты. Воодушевленный победами Октябрьской социалистической революции, бухарский народ начал революционную борьбу против эмира, духовенства и баев. Эмир и поддерживавший его правящий класс Афганистана, опасаясь торжества идей советской власти, усилили репрессии. Назревание революции в Бухаре вызвало сильное беспокойство в Англии, которая спешила сколотить против Советской России коалицию из Персии, Бухары и Афганистана. Совместным ударом Англия рассчитывала не только покончить с угрозой революции на Среднем Востоке, но ударить и по советской южной границе, что могло отразиться на Западном фронте, где советские войска вели успешное наступление против панской Польши.
Неослабно следивший за обстановкой, Фрунзе принял ряд контрмер, которые должны были расстроить планы англичан. 12 августа Фрунзе дал приказ создать Чарджуйскую группу и быть готовым занять город Старый Чарджуй. Другой группе Фрунзе приказал занять важнейшие железнодорожные станции, чтобы не допустить захвата войсками эмира железной дороги.
Близость Красной армии, пример революционной борьбы народов Туркестана воодушевляли и бухарский народ на борьбу с деспотией эмира. Представители рабочих и революционного крестьянства отправляют к Фрунзе делегатов с просьбой поддержать революцию в Бухаре силами Красной армии.
На Реввоенсовете Туркестанского фронта Фрунзе доложил о поступившей к нему просьбе бухарского народа о братской помощи.
Сделав доклад о военном и внешнеполитическом положении Бухары, Михаил Васильевич высказался за немедленное оказание помощи.
— Обстановка чрезвычайно сложна и напряжена. Силы наши весьма ограничены. Но можем ли мы
пройти равнодушно мимо просьбы братского народа помочь ему избавиться от произвола эмира и кучки окружающих его паразитов?
Реввоенсовет решил удовлетворить просьбу бухарской делегации и притти на помощь угнетенному народу.
По Бухаре и Фергане (ныне Таджикской и Узбекской ССР) еще бродили шайки бандитов-басмачей Мадамин-бека и эмира Бухарского, которых поддерживали английские империалисты. Необходимо было, опираясь на национальное освободительное движение, разгромить эмира и отколоть от басмачей трудящихся дехкан. Вооруженный сталинским пониманием национальной политики, Фрунзе приступил к выполнению своей ответственной задачи.
Армия Туркестанского фронта была весьма малочисленна. В своем докладе в Москву Фрунзе доносил:
«Имеющиеся в моем распоряжении силы в настоящую минуту едва достаточны для обеспечения исходного положения... Из 144 батальонов, требующихся для обеспечения Туркестана, в данный момент в моем распоряжении имеется 40 батальонов, в коих вместо штатных 37 тысяч бойцов налицо лишь 11614. Из потребных 144 эскадронов конницы имеется лишь 60, в коих вместо 7 200 штатных сабель налицо только 5 384».
Но и с такими силами Фрунзе решил начать борьбу.
И снова бессонные ночи в штабе, две склоненные головы над картой — Фрунзе и его боевого соратника Куйбышева.
Шли по выжженным пустыням Средней Азии, в страшную шестидесятиградусную жару. По зыбучим пескам двигалась пехота, конница, артиллерия...
Получить значительных пополнений Фрунзе не мог,
И с присущей ему энергией он начинает готовить свои войска.
Августовское солнце накаляло за день стенки вагона так, что они не остывали и ночью. В открытые окна салон-вагона вливался горячий воздух раскаленных песков; небо, усеянное звездами, накрывало пустыню мерцающим куполом, и духота знойного дня оставалась висеть над землей.
Дни Фрунзе проходили в раз’ездах по частям. По пути он заезжал в кишлаки. Ему нужно было знать настроения не только бойцов, но и местного населения. Такая работа предшествовала всякой смело задуманной и сложной операции. Фрунзе понимал, что важно знать не только количество штыков, которые он двинет в атаку, но и мысли и чувства бойцов, прокладывающих штыками путь к победе. Фрунзе приводил в движение все партийные силы в армии: коммунисты решительно и открыто говорили бойцам о больших усилиях и жертвах, которых ждет еще от них родина.
По ночам Фрунзе, склонившись над картой, изучал дислокацию своих войск, просматривал. в словарях и географических указателях характеристики районов, утром отдавались приказы, и массы войск сосредоточивались в новых пунктах. Снова перед Фрунзе как полководцем стояла трудная задача: силами, почти вчетверо меньшими, чем у врага, нанести ему внезапный удар и разгромить его. Сводки были неутешительны: нехватало топлива для паровозов, горючего для бронемашин и самолетов, кавалерии недоставало фуража, а бойцам приходилось переносить тяжелые лишения. Арыки высохли — басмачи разрушали водораспределительные сооружения. Оазисы отстояли далеко друг от друга. Жажда, этот бич песчаных пустынь, изматывала части, передвигавшиеся то по зыбучим пескам, то через раскаленные, почти лишенные зелени горы Бухары...
Рассказывая своим сотрудникам о прошлом страны, о походах великого завоевателя Тимура, Фрунзе говорил: