Каждой советской республике полагалось иметь писателя, певца, киноактера, которые представляли бы эту республику на всесоюзной арене и которых узнавали бы с полуслова и полувзгляда. Фрунзик Мкртчян – такая визитная карточка: подлинный армянин. Не менее известный и колоритный Армен Джигарханян тоже армянин, но уже адаптировавшийся, московский. Если надо, выдаст себя за русского, еврея, француза, древнего римлянина. С Мкртчяном такой номер не прошел бы. Мкртчян – лицо кавказской национальности, голос кавказской национальности, варианты отсутствуют.
Для хорошего актера подобное назначение – проблема, беда. Лицедея загоняют в гетто, в узкие рамки вульгарно понимаемого национального характера. По сути, вынуждают стать брендом, этикеткой, закуской к сюжету картины о дружбе народов. Другой московский кавказец, Георгий Данелия, работал с подобными штампами в фильме «Мимино». Там герою Вахтанга Кикабидзе предписано было быть немножко космополитом. Его летчик Мимино вырывается за пределы своего национального мира, летает в Лондон и Париж. Поэтому Мкртчяну, играющему своего рода Санчо Пансу, оруженосца героя, следовало стать кавказцем в квадрате, гиперкавказцем, и при этом не осквернить лирическую интонацию фильма, не свалиться в пародию и гротеск. Очень сложная задача, с которой актер справился едва ли не гениально.
Эту роль Мкртчян развернул во вторую главную. Ему удалось не просто опровергнуть абстракцию и вытащить на экран живое, но предъявить в своем «маленьком человеке», в смешном провинциале неотчуждаемое достоинство. Мкртчян играл человеческое достоинство как таковое. На пятачке унылой советской повседневности, из анекдотического материала добывал реальный драматизм. Возгонял своего Хачикяна до символа сопротивления: чинушам из гостиницы, обстоятельствам, советской власти, хамам-нуворишам, букве закона.
«В этом парне великий трагический талант», – заметил режиссер Генрих Малян, который снимал Мкртчяна в каждой своей картине. Фильмы Маляна предъявляли другого Мкртчяна. Мкртчяна «для внутреннего употребления», а не экспортного. Здесь актер был свободен от необходимости играть штамп и одновременно свое отношение к штампу. Он у себя дома, где «лицо кавказской национальности» не маска, а норма. Здесь, на святой для каждого армянина родине, можно, наконец, быть самим собой.
В знаменитом «Треугольнике» он сыграл Гаспара, одного из пятерых кузнецов, опекающих юного рассказчика. Мкртчян будто соединял землю и небо: в его руках тяжелый молот, в его глазах наивность. Именно Гаспар психологически ближе всех к мальчику, от лица которого ведется повествование.
У Гаспара, как упоминалось выше, статус героя: весь город знает, что еще в юности, спасаясь от геноцида, он вплавь добрался в Армению из Турции. На самом деле он вовсе не умеет плавать, панически боится воды, и мальчику приходится спасать его на мелководье.
Этот фирменный сюжет Мкртчяна словно написан на его поразительном лице. Предельно крупные черты образуют маску и задают режим гротеска, преувеличения; это как бы земная составляющая образа. Зато огромные, выразительные глаза – что называется, не от мира сего. Глаза транслируют нечто потустороннее, трансцендентное, мечту о несбыточном.
В то же время Мкртчяну был свойствен пресловутый кавказский темперамент. Мастерски управляя телом и голосом, актер умел выстроить незабываемый пластический образ. Когда надо – взрывался, когда надо – моментально менял регистр игры, ломал ритм, виртуозно играл интонацией.
Взять хотя бы танец в ресторане из «Мимино». Грузный, колобковатый актер начинает выделывать невероятные и обаятельные коленца. С ними контрастируют тяжелые черты лица и тем более глаза, как бы исключающие Хачикяна из ситуации пьяного застолья. Если Мкртчян и юморист, то не бытового плана.
Вахтанг Кикабидзе:
Наше поколение – Фрунзика и мое – выросло без игрушек. Мне никогда ничего не дарили. Человек всегда тяготеет к тому, чего ему не хватает. Ему, наверное, не хватало смеха. Вообще более грустных глаз я не видел. У него был своеобразный юмор. Два раза я встречал таких людей, которые умели смешить, но сами не улыбались, – Фрунзика и Юрия Никулина33.
Тот драматизм, тот трагизм, который в каждой, даже комической роли транслировал Мкртчян, обусловлен «земной составляющей» его образа, какой-то гипертрофированной материальностью. У Мкртчяна имелся в наличии большой набор «приемчиков», но вся его актерская механика лишь подчеркивала «слишком человеческое» измерение персонажа.
Мкртчяну было доступно невозможное: показать сразу тело и душу. Сразу, но по отдельности. Играя самый разухабистый гротеск, он никогда не выставлял своего персонажа идиотом. В этом смысле любопытно последить за троицей негодяев из «Айболита-66». Пожалуй, Мкртчян соответствовал игровому духу фильма, его условной стилистике лучше своих партнеров.
…В качестве ярко выраженного «лица кавказской национальности» Мкртчяну с самого начала кинокарьеры приходилось изобретать способы преодоления штампа. Учиться играть поверх штампа и рядом со штампом.
Стилизованная лексика, кавказский акцент, маска эксцентрика, мокрое полотенце, а под ними – человек, отрицающий стереотипы, опровергающий схемы, не согласный со штампами.
Индийские истории
Фрунзик Мкртчян побывал в Индии дважды: в 1980 и 1984 годы. В первый раз он снимался в фильме «Приключения Али-бабы и сорока разбойников», где исполнил роль Мустафы. Поездка произвела на него неизгладимое впечатление, и поэтому, получив приглашение сниматься в двухсерийном фильме «Легенда о любви», он быстро дал положительный ответ.
Фрунзик МкртчянВстреча с соотечественником
«Легенда о любви»
Из всех стран, в которых мне довелось побывать, самая интересная – Индия. Я там снимался четыре месяца в советско-индийском фильме «Легенда о любви». Ну что сказать о Болливуде? Студия как студия. Всё то же, что и у нас. Может, только техника чуть получше… А вот красота и экзотика этой страны совершенно особенная, неповторимая. Одна проблема – нет армян. В Ливане или в Сирии – совсем другое дело. Там я как у себя дома. А тут выйдешь на улицу – некому помочь тебе объясниться с местными жителями.
А какие там рынки! В свободное время я бродил по рынкам, любовался всякими народными поделками и, следуя своей неизменной привычке, искал игрушки для детей. Я привожу их отовсюду. Приглядел одну куклу… А она такая дорогая! Стоит 120 рупий, а у меня всего 60. Стал, как мог, на пальцах торговаться с продавцом. А он – ни в какую. Не уступает. Надо вам сказать, у меня тогда был еще тот вид… Я ходил в шортах, загорел, похудел и стал похож на голодающего индуса. Продавец от меня презрительно отмахивался. Видно, принял за своего глухонемого соотечественника.
И вдруг слышу истошный крик: «Фрунзик Мкртчян!!!» Оборачиваюсь и радостно отвечаю: «Джан!» Вижу – бежит ко мне человек при галстуке и в темном костюме. Это в 40-градусную жару! Мне говорили, что в Индии так одеваются только очень богатые люди.
– Здравствуй, – говорит. – Ну как ты?
– Да ничего, – отвечаю.
Я сразу засек: говор у него восточноармянский. Подумал, что это армянин из Ирана. Они там говорят с таким же акцентом, как наши ленинаканцы.
А он продолжает меня спрашивать:
– Как там наш Арарат?
– Да вроде хорошо. Стоит на месте.
– А как Раздан?
– Тоже, – говорю, – нормально.
– А как усилия по спасению Севана? Строительство канала двигается?
– Да… Вроде строят помаленьку…
– О! Наша дорогая Армения! Другой такой земли на свете нет!
Всё это произносится так взволнованно, так патетично! А я про себя думаю: если человек так уж волнуется по поводу Арарата, то что для него 60 рупий? Проблема куклы решена.
И вдруг он говорит:
– У меня к тебе просьба, Фрунзик!
Я напрягся: вот сейчас пригласит к себе домой. И, чтобы опередить его, виноватым таким тоном говорю:
– Я сегодня, к сожалению, не смогу. – Радж Капур пригласил нас на свою дачу, а вот завтра…
– Да нет! – прерывает он меня. – Я вовсе не то хотел сказать. Вот у меня всего 200 рупий. Не мог бы ты мне помочь, подкинуть еще пару сотен? Хочу жене подарок купить.
Меня как громом поразило!
– Вот оно что! Так ты, оказывается, турист? Чего же ты мне голову морочил?! Вопросы дурацкие задавал!
– А что мне было делать? Надо же было как-то разговор начать.
Вот я и спрашивал, а ты отвечал.
– Ты бы еще пальто надел, – говорю. – Чего вырядился так?
Вот пот с тебя в три ручья…
– А нам сказали – тут надо выглядеть презентабельно…
Фрунзик МкртчянЕго звали Пакраш
В индийском городе Джайпуре в тот день был невыносимый зной. Я остановил велорикшу, попросил довезти до армянской церкви.
– Армениен черч (армянская церковь), – скомандовал я на своем «чистом» английском.
– О’ кей, – ответил мальчик.
– Кам он! (Давай!) – скомандовал я и взгромоздился на кресло.
Загорелые, цвета красного дерева босые ноги рикши лихо завертели педалями велосипеда. Я посмотрел ему в спину и ужаснулся – кости на его спине так выпирали, так натягивали кожу, словно вот-вот могли прорвать ее. Пот градом лил у него с лица. Груз был тяжелый, а сам рикша хилый, щуплый. Почти ребенок.
– Проблем! – воскликнула я. – Стоп!
Это означало: «ужасно! остановись!» Других английских слов я просто не знал!
– Ноу проблем, ноу проблем! – в ужасе залопотал мальчик и, остановив велосипед, упал передо мной на колени. Я поднял его и силой усадил на мое место, а сам сел за руль велосипеда. Мы ехали по многолюдной улице, до отказа забитой повозками, рикшами, машинами, пешеходами. Ребенок, сжавшись в кресло, в ужасе поглядывая по сторонам, умоляя меня спуститься с велосипеда.
Вы бы посмотрели, что делалось на улице, когда народ замечал, что я сижу за рулем велосипеда, а вместо меня на пассажирском кресле – нищий ребенок! Изумлению публики не было предела.
Мальчик потерял голову и не знал, что делать. А когда я заставил его положить мне руку на плечи и так указывать дорогу, оживление на улице еще больше усилилось.
Я стал ехать быстрее. Мальчик, постепенно осмелев, стал увереннее показывать мне путь. Он уже не лепетал, как раньше, а громко кричал, нажимая мне на плечо: «Налево! Прямо! Направо!» И мы мчались посреди всего этого ажиотажа.
Я спросил его:
– Как тебя зовут?
– Пакраш! – с гордостью произнес он. Я сделал вид, что не слышу.
– Вот из ёр нейм? – снова спросил я.
– Пакраш, мистер. Меня зовут Пакраш! Меня зовут Пакраш! – громко и воодушевленно повторял мальчик.
Я часто вспоминаю тот знойный день в Джайпуре и думаю: где сейчас Пакраш? Что он делает? С какой гордостью, наверное, вспоминает этот эпизод. Какие у него новые испытания, какие радости? И до сих пор у меня в ушах звенит:
– Ай эм Пакраш!
Удивительно, что за несколько минут Пакраш так преобразился. Из нищего мальчика вдруг он превратился в гордого мужчину. А я в те мгновения получил огромное удовольствие от этого его превращения.
«Легенда о любви». Барманду – Ф. Мкртчян