Ондржей СухиФриго из Еревана
С Мгером, Фрунзе Мкртчяном, я лично познакомился в 1980 году. Его фамильярно называли Фрунзиком, и я тоже мог к нему так обращаться. Его популярность преодолела границы не только Армении, но и Советского Союза. Его очень любили в Индии.
У нас его знали по фильмам «Мимино», «Солдат и слон», «Приключения Али-бабы и сорока разбойников».
Тогда он был уже признанным актером драматических ролей, но меня он интересовал как комик. Когда я писал о нем, то называл «комиком с грустными глазами» или «Фриго из Еревана». Своим выражением лица он напоминал мне звезду американского немого гротеска Фриго – Бастера Китона.
Сам он признавался мне в своей большой любви к Чарли Чаплину. «Как все дети на свете, и я в детстве любил Чаплина», – сказал он мне во время нашей первой встречи.
Взгляды и мысли Фрунзика Мкртчяна мне были очень симпатичны. Как-то я спросил его, смог бы он работать актером в другой стране. Он ответил: «Может быть, даже еще лучше, чем здесь! Для меня психологическая ситуация важнее, чем язык. Потому что, когда я снимаюсь в Индии, я говорю по-армянски, но мой герой ведет себя естественно и психологически правдиво. Потому что ты не улыбаешься по-чешски, по-фински, по-португальски, не плачешь по-турецки. Речь – это только средство, а суть в ином».
Фрунзик Мкртчян и Ондржей Сухи
Зорий БалаянСпасибо за смех
Мгер Мкртчян вышел на сцену. Послышались аплодисменты. Он остановился посреди сцены. Аплодисменты прекратились, но зрители продолжали смеяться… Негромко смеялись… Он молчал, а они все смеялись. Он повернул голову – засмеялись громко. Он посмотрел в другую сторону – засмеялись еще громче. Вскинул голову и посмотрел на галерку – и еще громче. Он улыбнулся – раздался хохот.
А ведь актер не сказал ни слова. Он не пел, не танцевал. На нем был хорошо сшитый костюм-тройка. Крупные черты лица… В больших глазах, даже когда они улыбаются, несказанная грусть. И вдруг вот такая невероятная реакция…
В образе любимого Чаплина
Человек вышел на сцену, и в зале произошло то, что не поддается объяснению. Ученые до сих пор не могут разгадать природу смеха. Животный мир одинаково воет и кричит от боли. А смеется только человек! И смеется тогда, когда ему хорошо. Человек прикладывает все усилия к тому, чтобы ему было хорошо. Увы, далеко не всегда это ему удается. А тут вышел человек на сцену – стало тебе хорошо. Ты улыбаешься. Ты смеешься. Хохочешь… Спасибо тебе, Мгер, спасибо тебе, Фрунзик, за смех!
Эльдар Рязанов
Когда мы впервые познакомились, я обратил внимание не только на его самобытную и приятную внешность, но прежде всего на его очень грустные глаза, в которых, казалось, накопилось всё горе Земли. Он внутренне очень серьезен. Самые смешные вещи играет так, что невозможно не смеяться, в то же время остается по-прежнему внутренне серьезным. Это всё идет от большого таланта. Всё у него получается без натуги. И всё он играет так, словно дышит и разговаривает.
Зорий БалаянДостоинство превыше всего
Убежден, человек этот нисколько не страдал от пресловутых комплексов неполноценности. Вполне философски относился к тому, что многие считали его обладателем большого носа.
Гоголь говорил, что мы не видим наших носов потому, что они находятся на Луне. Пожалуй, исключение тут составляет лишь Мгер: сам признавался, что еще сызмальства больше задумывался не над тем, почему, видите ли, у него нос массивный, а почему это они, носы, у других такие маленькие. Неужели тот факт, что их много, может быть определяющим фактором, критерием красоты? Это что, по принципу демократического централизма, что ли?
А он получал письма от своих многочисленных поклонниц, которые считали его самим совершенством. Одна девушка даже опубликовала в печати такое: «Самое главное у Мгера Мкртчяна – это глаза. Человек или должен иметь такие глаза, как у Мгера Мкртчяна, или не иметь их вовсе». Вот так, категорично!
Какими бы красками ни мазал (выражение Мгера) его режиссер, в кого бы его ни принарядили, как бы ни гримировали, на каком бы языке он ни говорил, всё равно из Мкртчяна выпирает «свое», армянское. И это только делает роль живее, убедительнее.
Он не соглашается с теми, кто считает: артист, мол, просто исполняет музыку по предложенным ему нотам… Озвучивает душу композитора-режиссера. Тогда это было бы лишь делом техники. Настоящий артист «озвучивает» собственную душу. А в душе у него свое «национальное» занимает особое место. Это – его нутро.
…Много лет назад я совершил длительное путешествие по Советскому Союзу вместе с американским писателем Уильямом Сарояном, который часто приезжал на родину, в Армению. В Ленинграде, так уж совпало, по Центральному телевидению показывали «Мы и наши горы». Картину Сароян видел в прошлый приезд, но всё же решил посмотреть еще раз. Я ему переводил с русского на армянский. Как только дело доходило до Мгера Мкртчяна, Сароян поднимал руку. Это означало: «Не надо переводить». Он, оказывается, хорошо понимал все монологи, реплики Мгера… Догадывался по сути, по логике игры, по мимике.
Знаменитому писателю я сказал, что в одном из фильмов Мкртчян бросает фразу: «Русский язык такой богатый, а я бедный». Сароян всё хохотал и просил повторить фразу. Потом он сказал, что у Мгера Мкртчяна всюду в мире такая же слава, как у него самого, у Сарояна. Она, слава, какая-то не шумная, не скандальная, не истеричная, а добрая, вызывающая улыбку.
…В одном из изданий я прочитал: «Мгер Мкртчян – настоящий художник». Справился у артиста, что он об этом думает. Он пожал покатыми плечами и тихо сказал: «Отношусь нормально».
Мгер тогда признался мне, как ему самому хочется, мечтается писать картины, на которых была бы изображена не просто Армения, а его, мкртчяновская Армения. Армения с грустными и в то же время веселыми глазами.
Я ему напомнил слова Паруйра Севака, и они вызвали у него слезы: «Если меня молоть, как пшеницу, то из меня выйдет родина». И рассказал мне о том, как, оказывается, даже пробовал писать. Писать, как говорится, для себя.
Писал, например, о том, что однажды его к себе вызывает сам Господь Бог и говорит: «Давай я тебе покажу одну планету». Подводит Всевышний к распахнутому в своем кабинете окну и показывает рукой на неведомую голубую планету. Я смотрю завороженно, говорит Мгер, на удивительной красоты небесное тело и всё думаю, зачем это Бог мне показывает новую планету. Бог тогда отвечает, что на ней, на той планете, живут Бах и Бетховен, Моцарт и Микеланджело и еще многие другие гении. Потом он мне говорит: «Хочешь, и тебя пошлю туда?» Мгер сделал паузу. Мне, не скрою, было интересно узнать, что же он ответил Всевышнему. Оказывается, он упорно отказывался от голубой планеты. Она же слишком маленькая. И ему, мол, пришлось бы там, в тесноте среди гениев, спорить и бороться за свое бессмертие. Тогда Всевышний, посерьезнев, говорит: «Там сейчас находится твоя родина и там находится твоя мать». На этом Мгер закончил рассказ, который не нуждается в комментариях.
…Как то великий художник Мартирос Сарьян справился у Мгера, откуда тот родом.
– Трудно сказать, варпет34 – ответил Мгер. – Отец из Муша, мать из Вана, сам я родился в Ленинакане, живу в Ереване…
– Так ты и есть настоящий армянин! – перебил его Мартирос Сергееевич. – Если народ – солнце, то твоя биография – это капля воды, которая отражает его лучи.
Мне всегда очень импонировало ярковыраженное чувство собственного достоинства Мгера. Создавалось ощущение, что он всю жизнь, по-чеховски с самого детства только и занимался тем, что убивал в себе раба.
Родители его чудом уцелели во время геноцида армян в Османской империи. И трудно представить, как сложилась бы их судьба, если бы им не удалось каким-то чудом добраться до Армении, где в то время были организованы приюты для несчастных беженцев. С детства у мальчика была одна цель: «вырвать из себя и выбросить страх» (выражение Мгера). Тот страх, который навеки поселился в глазах его родителей.
Может, потому его так рано тянуло на сцену. Может, потому ему хотелось играть не суперменов, не Давида Сасунского, а маленького человека с грустными глазами, который борется за свое место под солнцем. Человека грустного, но неунывающего.
«…Я ненавижу трусость. Даже, если хотите знать, боюсь трусов. Ведь трус способен на всё. На предательство – прежде всего. Трус бывает жестоким», – так говорил мой дед, дедушка Маркос. Слова эти я передал Мгеру. И мы с ним проговорили об этом весь день. Пачку сигарет искурил он тогда.
Начал Мгер с того, что дедовской концепции нужно непременно найти применение в театре. А затем без устали стал говорить о театре. Это его постоянная, излюбленная тема.
Театр как человек, рассуждал он… Он тоже может быть аморальным и даже трусливым. Не стараться искать новые пути, не дерзать и не экспериментировать – это трусость. С другой стороны, если молодой режиссер ставит своей целью разорвать все нити, связывающие театр с его прошлым, он поступает безнравственно, ибо традиции – это мораль театра.
Неуважение к традициям – аморально. У армян таких людей не уважают и называют человеком, порвавшим связи. У русских не по словам, а по сути есть похожее выражение: иваны, не помнящие родства.
Помнить прошлое, соблюдать традиции – это вовсе не значит без конца оплакивать могилы великих. Опираясь на прошлое, надо пытаться заглянуть в будущее. Вот в чем суть. Многие считают: новаторство – это удел только молодых. Ничего подобного. Такое соображение вульгарно. Молодой или старый… Да какое это имеет значение? Важно лишь наличие таланта.
Некоторые молодые режиссеры-экстремисты сегодня активно используют на сцене всевозможные современные технические средства – световые, шумовые эффекты. По-своему воспринимая извечную истину о зрелищности театра, молодой режиссер непременно хочет ошеломить зрителя. И что же? В итоге на сцену уже выходит не актер, а его тень. В темноте или в ослепляющих глаз вспышках света мы видим лишь блики на его спине. Он уже не читает своим, неповторимым голосом гениальный монолог Гамлета «Быть или не быть». За него через усилитель это сделает магнитная пленка. «Я вообще не понимаю этой гиперусловности театра, – говорил Мгер. – Она мне мешает сосредоточиться на сути образа, который я в это время воплощаю».
…Он много курил. Особенно во время беседы. Все сорочки в круглых дырочках. Спрашиваю:
– Не думаешь ли бросать?
– Дело в том, что я не знаю, зачем и для чего курю. Если бы знал, зачем и для чего бросать, бросил бы.
– Здоровью вредит.
– Я брошу ради здоровья. А в это время моя родная улица Налбандяна чадит с утра до вечера выхлопными газами. Врачам надо бороться не против курения, а против загрязнения воздуха.
Фото Г. Тер-Ованесова
– А спортом занимался?
– Никогда. Спортсмен должен быть или таким, как Юрий Варданян, или никаким. Всё остальное – физкультура. А физкультура к спорту имеет такое же отношение, как я к балету.
Не раз я ловил себя на том, что во время беседы с Мгером мне хотелось, чтобы мы были не одни, чтобы нас слушали люди.
Дело в том, что Мгер-собеседник не был похож на Мгера, выступающего со сцены во время встреч с его поклонниками. Ему обычно задавали великое множество вопросов. И, словно сговорившись, – великое множество глупых, что ли, вопросов. Тут и то, как он относится к собственному носу, и то, сколько раз влюблялся уже после того, как женился, и всё такое прочее. А между тем Мгер по натуре своей был мудрый философ, тонкий психолог, который не так любил интервью (или, как говорил Уильям Сароян, «вопросы-ответы»). Он больше был расположен к диалогам. Ибо он умел слушать и вслушиваться.
Рассказал я ему после прочитанного где-то о выдающемся норвежском писателе Кнуте Гамсуне, которому еще Горький писал в 1927 году: «Сейчас в Европе Вы величайший художник, равного Вам нет ни в одной стране». Собственный народ боготворил этого человека. Но вот вдруг собственный же народ заявил о писателе примерно следующее: «Было бы великим счастьем для него и для всех нас, если бы старик умер в девяносто лет. И какое это великое несчастье для него и для всех нас, что умер он в девяносто два года!» А всё из-за того, что выживший из ума писатель принял и приветствовал фашистов и, как говорят, будто бы даже ездил на свидание к самому Гитлеру.
Норвежцы, которые еще вчера сравнивали Гамсуна с самим богом, кто по почте, кто самолично, возвращали старику его книги. Швыряли их ему во двор через забор. Так вот… Народ никому не прощает предательства. Особенно тех, кого он боготворил.
Мгер задумался. Долго молчал… Потом выдавил из себя: «И все-таки жалко старика. Нельзя человека обвинять в том, что он жил, если можно так выразиться, больше нормы». В тот день, о чем бы мы ни говорили, Мгер вольно или невольно возвращался к теме Гамсуна. Артист всё искал и находил какие-то штрихи, какие-то зацепки, оправдывающие писателя. Ему было трудно их находить, и он повторял, как причитание: «Предательство есть предательство», – добавляя при этом, что его нельзя прощать даже ребенку. И всё же ему очень хотелось защитить знаменитого писателя, который наказан уже тем, что сам стал жертвой чудовищного гипноза. С какой-то уверенностью утверждал, что народ велик и мудр тем, что умеет прощать. И что норвежцы рано или поздно простят художника.
«Удивительно, как щедро природа одарила этого человека! Он научился играть на дудуке, играл на фортепиано. У него всё получалось легко, потому что, как говорится, талантливый человек талантлив во всем».
Сос Саркисян
Братья Фрунзик и Альберт с сестрой Рузанной
С сыном Ваагном
После возвращения из одной из зарубежных поездок Мгер позвонил мне и закричал в трубку: «А ты знаешь, что в Норвегии уже издают Кнута Гамсуна?» Он был так рад за несчастного, в общем-то, писателя, который, по выражению артиста, просто забыл умереть вовремя.
…Мгер любил одушевлять предметы. Вслушайтесь только, как он говорил о шахматных фигурах:
– Крохотные деревянные солдатики-пешки – большие оптимисты. Они принципиальные люди. Живут по принципу «ни шагу назад», веря, что в конце пути их ждут маршальские жезлы.
Спросил я его:
– Ты сам-то играешь в шахматы?
– Можно сказать, нет, – ответил он.
– Чего же так много говоришь о шахматах? Вон даже интервью даешь шахматному журналу.
Мгер улыбнулся:
– В шахматах меня интересуют прежде всего и в первую очередь сами шахматы. В жизни мы редко видим непосредственную схватку самих полководцев. Обычно они командуют боем из невидимых для других наблюдательных пунктов, а тут всё наглядно, прямо у всех на виду.
…Любил Мгер Твардовского за поэтическую формулу «сказать хочу, но так, как я хочу». «Даже Шекспира надо играть по-своему», – говорил он. А что же говорить о современниках!
Не случайно Мкртчян работу свою начинал с борьбы. С борьбы против рукописи. Если чувствовал себя в роли неуютно, не оптимально, то не соглашался с автором. Просил искать, искать и находить варианты. Характер определяет поступки. И поступки тоже должны быть оптимальными. В жизни всякое бывает. Не может пахарь выйти в поле во фраке. В принципе, конечно, может. Но не сделает он этого. Хотя бы потому, что во фраке неудобно пахать. Вообще Мгер очень любил слово «характер», который, по выражению Гете, является самой жизнью человека. Выписал десятки определений этого слова. Вот только некоторые: «Твердое сознание долга есть венец характера», «Характер человека лучше всего познается по его поведению в решительные минуты», «Талант зреет в тиши, характер закаляется в бурях жизни», «Нет ничего бесцветнее, чем характер бесхарактерного человека», «У нас не хватает силы характера, чтобы покорно следовать велениям рассудка»…
Ф. Мкртчян в роли К. Замбахова в спектакле Г. Сундукяна «Хатабала». Академический театр имени Сундукяна. 1978
Виктория Токарева:
Я встречала ошеломительно талантливых людей, но Фрунзика решительно ни с кем невозможно было сравнить. Этот юмор, этот блеск и эту, как ни странно, образованность, которая ну никак не вязалась с образом носатого провинциального чудака. Потрясающе, просто потрясающе!