Ситуация в Армении, как и на всем постсоветском пространстве, ухудшалась. Бытовые неурядицы приобретали катастрофический характер. Не хватало буквально всего. Вооруженный конфликт в Карабахе перерос в настоящую войну. Немудрено, что поток эмигрантов, устремившихся за границу в поисках лучшей доли, увеличился в разы, тем более что исчез «железный занавес». Многие уезжали в США.
Союз армянских благотворительных общин, театральная группа «Артавазд» (художественный руководитель – Григор Сатамян) с гордостью представляют спектакли «Жена пекаря» и «Дядюшка Багдасар».
В главных ролях: Мгер Мкртчян, Тамар Оганисян, Перч Фазлян, Григор Сатамян.
Wilshire Ebell Theater
Сиэтл, 9 декабря 1989 года, 8 вечера
Среди тех, кто нашел свой дом за океаном, были друзья и знакомые Фрунзика. К тому же в США всегда существовала большая армянская диаспора. И вряд ли стоит удивляться, что в 1989 году самого популярного артиста Армении пригласили на гастроли в Америку. Вместе с ним поехала Тамар. Объяснялось ли решение только творческими причинами или это была попытка вновь наладить отношения – кто знает?
Т. Оганисян и Ф. Мкртчян в спектакле «Дядюшка Багдасар». США, 1989
Гастрольная поездка была долгой – несколько месяцев. Фрунзик выступал вместе с армянской группой «Артавазд» и зрители Лос-Анджелеса, Сиэтла и других крупных городов принимали ее с восторгом.
С группой «Артавазд» Фрунзик поставил пьесу «Дядюшка Багдасар» Акопа Пароняна.
Анабель – Ф. Мкртчян, Аурелия – Т. Оганисян в спектакле Паньоля «Жена пекаря». Лос-Анджелес, 1989
Другой гастрольный спектакль – «Жена пекаря» – стал ключевым в понимании того, что занимало мысли артиста в его последние годы.
Но, как бы восторженно ни встречал Фрунзика заокеанский зритель, как бы тепло его ни принимали в домах друзей, по окончании гастролей он вернулся в родную Армению.
Фрунзик Мкртчян«Солей» по-французски – солнце
Я был в Монреале на съемках. Однажды ехал в гостиницу на такси. Монреальские таксисты – народ словоохотливый, говорят на английском, французском. Предпочитают последний. Адрес я хорошо знал и назвал его таксисту.
– О’кей! – произнес таксист и что-то сказал.
Надо ему ответить, и неважно, что я не знаю языка. Главное – поддержать тон разговора, подладиться к его легкой интонации. И я ответил какую-то «французскую» абракадабру. Потом он что-то всерьез сказал, и я вторю его настроению.
Потом мы проезжаем мимо симпатичной девушки. Таксист привлекает к ней мое внимание и смеется. Я понял и тоже перешел на игриво-восторженные нотки. Кое-что произнес ему на ухо как мужчина мужчине.
Едем. Солнце засияло. Я слышу от таксиста одно из немногих знакомых мне слов: «солей» – солнце. Значит, погода чудная, дождя не будет. Я тоже довольно растягиваю: «Солей!»
Он спрашивает: «Мехико?» Ага, мексиканец, значит. Нет, говорю, Армения. «Армения? Какая?» Советик, говорю. Взгрустнул, бедняга: а, советик… «А профессия?» Артист! Театр, грос (большой, стало быть) артист – это чтоб он обрадовался.
– Армения, – радостно воскликнул таксист, – грос артист. – И всё тише:
– Армения… Грос… Артистик.
– Мгер Мкртчян, ты?! – вскрикнул таксист с западноармянской интонацией.
– Да, я! Что же ты сразу не заговорил, чудак! У меня уже сил нет выкручиваться по-французски!
Таксист перешел на армянский язык. Выяснилось, что монреальский таксист – армянин. Я пригласил его в театр. «Нет, – сказал он. – Я дашнак. И если приглашают рамкавары49, то не имею права идти».
Вы смеетесь. А это грустная история. История целой нации.
Фрунзик МкртчянКак я отказался от миллиона
Во время гастролей в Америке меня окружали местные армяне. Языкового барьера – моей постоянной беды – я не ощущал, и у меня наконец появилась возможность свободного общения. Меня познакомили с одним армянином. Оказалось – он миллионер. Встретились мы во время очередного застолья, разговорились и подружились. Он стал повсюду ходить за мной – на концерты, на спектакли. Как-то я его спрашиваю:
– А много ли у тебя миллионов?
– Много.
– А все-таки сколько – десять или двадцать?
– Наверное, побольше будет…
– Тогда дай мне миллион, – пошутил я.
Сказал и рассмеялся. А человек этот задумался и потом серьезно так мне говорит:
– А что? А почему бы и нет? Дам миллион, только с одним условием. Не могу же я дать тебе миллион просто потому, что ты хороший актер, а потом, когда умирать буду, мучиться и сожалеть? Давай поступим так. Даю тебе 10–15 дней на размышление. А потом ты мне обстоятельно объяснишь, для чего тебе этот миллион нужен, на что ты его потратишь. Может, здание какое-то построишь, которое простоит века, или фабрику, которая будет приносить прибыль, или ферму там у себя в Армении… Обоснуй свою просьбу и получишь миллион.
Скажу вам честно, я эти 10–15 дней замучился – так напряженно раздумывал. Ведь страшно подумать, какие это деньги! Что я буду с ними делать? Для чего они мне, бедному советскому актеру? Какая фабрика? Какая ферма? Так я и отказался от миллиона.
«Любви стало меньше, любви больше нет»
Чтобы понять всю силу его таланта, нужно смотреть не только его работы в кино, где в основном он играл комедийные роли, но и в театре.
Вернувшись в сотрясаемую народными волнениями Армению, Фрунзик снова, насколько позволяли силы, отдался работе в Артистическом театре.
Григорий Мелик-Авакян:
Не забыть мне последнюю встречу с артистом в Ереване, в созданном им театре, помещение для которого он выклянчил у начальства вместе с одиннадцатью единомышленниками-артистами. Здесь он всё сделал своими руками.
Фрунзик ходил по махонькому зрительному залу, гладил руками готовую для первого спектакля декорацию на сцене, потчевал меня с женой где-то в закуточке. Это был всё тот же игрун, лучащийся детским счастьем. И передо мной зримо встали образы таких же взрослых детей в созданных им экранных образах.
…В сыром, нетопленом и недостроенном помещении нового театра Фрунзик работал не покладая рук. День и ночь. Постоянно гас свет. Приходилось репетировать при свечах. Актеры ходили по полутемной сцене, закутанные в реквизитные покрывала и одеяла.
Знаковой для Фрунзика стала его режиссерская работа «Жена пекаря» по пьесе французского драматурга Марселя Паньоля. Он уже играл в ней во время американских гастролей.
Но тут он решил сделать всё заново – было желание эмоциональнее, экспрессивнее представить образ человека, безгранично преданного своей любви. Его обманывают, водят за нос, а он всё равно любит и безгранично верит… И эта любовь спасает и его, и всех жителей деревни, живших до того в угрюмом отчуждении.
«Любви стало меньше, любви больше нет», – огорченно повторял он. Эта фраза стала рефреном последних лет его жизни. Друзья заметили – в нем поселилась какая-то затаенная тревога. Он сильно исхудал. В его огромных печальных глазах появилась тень безысходности.
Фрунзик всё больше молчал. Иногда внезапно прерывал разговор, о чем-то горестно размышляя.
«Ненависть, конечно же, она способна что-то сделать, возможно, даже и многое, – сказал он как-то. – Но нет на свете ничего такого, чего не могла бы сделать любовь. А любви-то стало меньше…» Спектакль «Жена пекаря» Фрунзик посвятил любви. Страданию во имя любви, ее мукам и ее животворящей силе, способной творить чудеса.
Он поставил спектакль и сыграл в нем главную роль под самый занавес своей жизни, тяжелобольной, подавленный свалившимися на него несчастьями – семейной драмой, раздором и митинговыми страстями в стране.
Сцена из спектакля «Жена пекаря». Артистический театр, Ереван, 1993
Из последних фотографий актера
Спектакль рассказывал о жизни крестьянина Анабеля Кастанье, пекаря из прованской деревни, о его любви и преданности. Когда молодая жена Аурелия бросила его ради смазливого пастуха, Анабель перестал есть, пить и печь хлеб. Жизнь в деревне замерла.
Страдания пекаря были так неподдельны и так трогательны! Его беззаветная любовь к жене так велика, что деревенские жители, испокон веку испытывавшие друг к другу неприязнь, вынуждены были объединиться, чтобы вернуть пекарю его жену. Происходит невероятное превращение… Человечность оказывается сильнее первобытных чувств вражды и соперничества.
Эмоциональный посыл спектакля, его тема для начала 90-х годов была наболевшей, а для Фрунзика – глубоко личностной. Он тяжело переживал разлад и в семье, и в стране. Он вложил в этот спектакль сокровенную мечту о том, чтобы люди в его раздираемой враждой и междоусобицей горячо любимой Армении пришли к миру, согласию, к пониманию истинного смысла жизни. Как крестьяне в той далекой французской деревне, где жил и любил его Анабель. Для себя же он его давно сформулировал, просто и мудро, словами, которые вложил в уста своего любимого героя Рубика: «Когда ему будет приятно – мне тоже будет приятно».
Много восторженных слов было сказано и написано об этой постановке и роли пекаря Анабеля, созданной Мкртчяном. Вспоминают, как на протяжении всего спектакля Фрунзик держал зал, гипнотически приковывая к себе внимание зрителей. Он становился повелителем их чувств, заставлял дышать одним дыханием – любить вместе с его героем, ненавидеть, сходить с ума… Он заставлял всех становиться этим страдающим влюбленным пекарем. Зритель стонал, когда Анабель во сне хватал за подол готовую сбежать от него Аурелию. Разве не в этом высокое мастерство актера – в умении обыденное превращать в чудо сопереживания? Во время антракта как-то одна из зрительниц призналась подруге: когда Анабель схватился за подол убегавшей жены, я в ужасе вскочила с места. Мне показалось – это он меня схватил за подол.