На этой секунде, расслабившись от собственных почти высказанных в мыслях откровений, я едва заметила как прямо перед моим носом нарисовались Романович с Жанной. Хрен сотрешь.
Макс поднялся из кресла и протянул Романовичу руку в знак знакомства. Вспомнила, как Бриджит Джонс училась представлять людей друг другу:
— Это Алек, это Жанна.
А дальше что сказать?
— Фотограф.
Пусть будет так.
Господи, а Макса как представить? Арт-дилер?
И тут оно само собой сорвалось с губ:
— А это Макс, бывший мужчина моей бывшей преподавательницы по живописи, — представила я его Алеку. На всех шести метрах высоты повисло молчание, последовало рукопожатие и перекресный взгляд. «А ты чего ожидал?» — вопрос так и срывался с губ. Но я вовремя прикусила язык.
Макс взял меня за руку и потянул к столу.
— А вы уже уходите? — спросила я сладкую парочку «Твикс».
— Не, мы твоего друга встретить.
— Какого еще друга?
Романович усмехнулся. Но ответил:
— Георгия!
Швабра посмотрела на меня так, как будто я была одета в майку Benneton. И это после всего, что между нами было? Неприятно встретить компанию мужчин, когда ты спала с двумя или больше, но вот встретить пару, с каждым из которых ты занималась сексом по отдельности и в течение двадцати четырех часов — это верх апокалипсиса. Эпицентр лжи.
Маленькое черное платье, и сапоги на огромном каблуке. Я чувствовала себя восковой фигурой в Музее мадам Тюссо. Но если я там окажусь, то в одном комплекте с Романовичем и шваброй.
Жанне было двадцать пять, и она постоянно лечилась то от анорексии, то от булимии, то от ожирения. Homo erectus в стандартной комплектации и без климат-контроля мозга.
Она снова стала черной, подстриглась под каре и начала напоминать Гарнидзе. На ней были джинсы Cavalli трехлетней давности, в одиннадцатом классе я в таких же ходила. Когда не к чему придраться, мы начинаем опускать одежду — это чисто женское. Просто она совершила поступок сильной женщины, на который моей смелости никогда не хватит, это была видимая причина ее превосходства.
— Кто это был? — спросил меня Макс так, как будто мы только что встретили снусмумриков, хотя где-то он был прав…
— Да так, старые знакомые.
И вот она жизнь. Двое счастливых снусмумриков идут встречать моего вечно несчастного друга, а мы с Максом сидим, как две пафосные статуи, и дико хотим поменяться местами со снусмумриками, потому как тогда у меня был бы Романович, а у него возможность спать со мной на полную катушку.
Гоша подошел сзади и растрепал волосы. Представляться не стал. И на ухо сказал:
— Морфиеманка.
Мысли неслись у меня в голове со скоростью сто километров в секунду.
Спустя пару минут и один общий заказ мы начали говорить.
— Маш. Вопрос серьезный. Пойми, я в тебя влюблен. Это все осложняет.
— Что усложняет? — сказала я, закурив первую за день сигарету.
— Ты так и не поняла? Я же тебя не отпущу.
— То есть мой выбор роли не играет?
— А у тебя его нет. Да, ты маленькая хорошая девочка, но кто, кроме меня, тебя жизни научит, кто другой будет выбивать глупый постмодернизм из башки?
Слышал бы его мой преподаватель по драматургии, Евгений Викторович Жаринов, был бы мордобой. Он так яростно и искренне пропагандировал теорию символов, что не видеть знаки и не ценить постмодернизм — смертный грех.
— Я не могу тебя выкинуть из головы. Но от жены я пока не уйду. Пойми, в жизни все сложнее, чем ты думаешь.
Мне захотелось еще бутылочку «Коделака».
А ему обеспечивать меня духовно и материально.
— Сейчас ты позвонишь Кириллу и поставишь точку. Надеюсь, мы пришли к консенсусу.
Однажды Настя сказала, что у меня синдром скрытой жертвы и что, не понимая этого диагноза, я ищу мужчину, который ограничит мой сознательный выбор, положит на лопатки в загон, и под этой властью я буду счастливой. А пока я давила мужчин, постоянно стараясь переплюнуть их амбиции и доказывая свою значимость. Псевдозначимость, если соблюдать политкорректность.
— Тебе номер сказать? — суровым приказным тоном молвил Макс, выпустив пару колечек.
— Откуда ты его знаешь?
— База МТС покупается в переходе за сто рублей. Ты что, серьезно думаешь, что я идиот?
Не знаю зачем, я набрала Кирилла и сказала тупую детскую фразу «Давай оставим свободу и добрые дружеские отношения». Макс взял мой телефон и стер его номер из записной книжки. Раз и навсегда.
— Машину хочешь?
— Нет. Я не люблю водить.
Мне жутко хотелось спросить «А что будет, если я сейчас пошлю тебя на хер и уйду», и именно в этот момент я поняла, что не хочу уходить. Минимум из природного любопытства «что день грядущий нам готовит?»
На втором этаже, на балконе, свисающем над соседнем столом, Романович, Гога и Жанна смеялись.
Я тоже захохотала истерически.
Он спросил: «Хочешь машину?», как будто речь шла о куске сыра, который бывает бесплатным только в мышеловке.
Он положил на стол картину. Миниатюру 30×40. Подпись Макеевой.
— Она твоя!
Это был его портрет.
— Она не впишется в мой интерьер.
— Значит, сменим интерьер, — сказал Макс, доедая карпаччо. — Да, я улетаю до вторника. Что тебе привезти?
Авиакатастрофу.
— На твой выбор.
Спустился Гога. Мы начали обсуждать его программу. Он устраивал соревнования от «Спортмастера» и звал нас приехать, ну или хотя бы заскочить на тусовку в клуб «Точка отрыва», Макс пропускал эти слова, не удосужившись уделить даже секунду внимания, проявить такт.
Я пошла в туалет. Мой организм до сих пор не отошел от кодеина, в желудке все скукоживалось и набухало, урчало и ворочалось, как будто начиная жить собственной жизнью, периодически темнело в глазах — некоторое подобие мигрени заставляло хвататься за стену и с невыносимыми внутренними стонами сползать на пол. Следом за мной зашла Жанна.
Я умылась холодной водой. Она красила губы блеском, прорисовывая каждую границу с молекулярной точностью.
— Как дела? — спросила я, вытирая бумажным полотенцем лицо.
— Когда-нибудь расскажу.
Уже почти уходя, она обернулась в мою сторону. Я согнулась над раковиной, думая, упасть в обморок или пойти блевать.
— Хочешь, дам универсальный совет?
— Давай, — сказала я после того, как сплюнула в раковину.
— Умей закрывать глаза на правду.
Я закрыла глаза, а когда очнулась, то рядом со мной сидела Жанна и держала около лба холодное полотенце.
— Не ударилась?
— Нет, нормально. Просто не спала несколько дней. И не говори никому об этом.
— Ладно. Точно все нормально?
— Да. Не бери в голову.
— До встречи, Маш.
Макс довез меня до дома, но подниматься не стал. В шесть утра рейс 6770 доставил его в Париж.
Я дошла до комнаты и, не зажигая свет, позвонила Романовичу на домашний. И плевать я хотела на швабру, родителей и кошку Натали.
— Алек, женись на мне! Я серьезно! Я буду хорошей женой!
— С ума сошла?
— Да, я сошла с ума…
— Что?
— Что ты молчишь?
— Думаю.
— Ладно, я пошутила. Давай, пока.
Нажала на сброс. Дурацкая была затея. Позвонила Игорю, старому знакомому, предложила то же самое. Он начал думать, где искать кольца в это время суток. Опять повесила трубку. Несмешная шутка. Набрала Вове. Он принес две таблетки фена[9]. Дома его ждал небесно-голубой друг, так что он мне уделил всего сто секунд.
Вова как-то по-особенному на меня посмотрел.
— У тебя бюстгальтер маленький. Грудь вот-вот вывалится.
— Ты только что обидел лифчик Nina Ricci, — я оторопела от такой наглости, будь он полноценным мужчиной, вдарила бы ему кольцом с большими камнями по щеке.
— Сможешь кокаин достать? Я тебе денег могу прямо сейчас дать, — вдруг и моя наглость вышла наружу.
— Ложись спать, ты не в себе… Спокойной ночи.
Великий dick’татор
В Максе гармонично сливалось все дьявольски притягательное — возбуждало его львиное спокойствие, цепляла действенность и абсолютное отсутствие противоречий, манил кобелиный магнетизм, пугала жестокость и ужасал маленький член.
Вова принес два подарка — крохотный пакетик обычного кокаина по сто пятьдесят евро за грамм и столько же медицинского, закутанного в мятую бумагу. Потерянная в неясности, я кончиком ножа пересыпала его в сок, мешала трубочкой и, находясь в состоянии физического одиночества, выпивала до дна. Так смешно слушать вранье людей, когда они не в курсе, что от кокаина диарея, эффект длится сорок минут и хочется есть. Наркотики — не моя стихия.
Тишина граничила со звоном в ушах — барабанные перепонки напряглись, ключ уверенно отпирал засов моей обители.
Утром Вова начал странный разговор:
— Знаешь, как нюхать кокаин и быть при этом в себе?
— Нет, — я была заинтригована.
— У тебя есть карандаш с ластиком под крышкой? — я порылась в письменном столе и нашла этот забавный трофей.
— А еще один?
— Держи!
Он достал тонкий прозрачный цилиндрический ластик.
— Устья большие? — он пристально изучал мой нос. — Да нет. Тогда нормально. Ты засовываешь в ноздрю. Перед этим намазав чем-то липким, например кремом.
Я, как на занятиях в спортклубе, повторяла за ним телодвижения.
— Высыпаешь в анатомическую пройму порошок и вдыхаешь. Только зажимай, чтобы ластик не пошел выше по дыхательным путям. Потом берешь носовой платок. Немного отворачиваешься и вынимаешь ластик — часть порошка прилипает к ластику, и ты вынюхиваешь не все. Я так на втором курсе играл в «кто первый нанюхается».
Я намотала эти сведения себе на ус.
Спустя несколько часов кто-то тихо открыл входную дверь.
— Что, удивлена? — послышался в прихожей знакомый голос Макса.
— Я уже ничему не удивляюсь. Когда дубликат успел сделать?
— Не фига было нажираться в одиночестве в «На лестнице»!