Алек почти никогда не курил, и меня это раздражало, я почему-то все время ждала, что он начнет попрекать меня тем, что я потребляю слишком много никотина. Но сегодня он ни разу не заикнулся об этом, а лишь молчаливо прикуривал… Мальчик-спичка. Мальчик-огонь.
— Давай обсудим корявое описание трамвая, — вдруг предложила я.
— Ну, я не могу себе представить топающий трамвай.
— А не надо его представлять, ты прими на веру…
Романович мне не верит. И раньше не верил.
Зазвонил телефон. И что дальше? А дальше — длинные гудки… Для Макса. А для меня — просто мелодия. Молчания этого пасмурного утра даже телефон не мог нарушить. Только я могла…
— У него маленький, — сказала я резким и немного надрывным голосом.
Мне вдруг почему-то страшно стало рассказать ему правду. Потому как равнодушным он не останется, а помощь я принять не смогу. Врать я не собиралась и в секунду нашла ту самую деталь, к которой можно было прицепиться. Я сказала маленькую, как электрон, часть правды. Значит, не солгала.
— И что?
Алек оторопел и посмотрел на меня со странным укором, как будто я только что оскорбила всю еврейскую нацию.
— Что? Что ты на меня так смотришь? Еще и обрезанный.
— И что?
— Он очень маленький…
— Это и есть твоя беда?
— Да.
Он все не так понял.
— Ты еще столько не знаешь о жизни, девочка моя, — прошипел он надменно и дико, глядя с высоты своего опыта.
Мне хотелось свалиться на колени и все рассказать, но это был плод запретный, больной и нетерпимый. Я ущипнула себя за икру, затесав между ногтями кожу, жестко, почти до крови — физическая боль ненадолго замораживает чувства.
Мы молча вернулись домой, и он даже не поднялся, а просто небрежно, почти не касаясь, обнял и уехал домой. А я уходила обратно в свою непонятную жизнь… И, уже открывая дверь, осознала: хоть он окончательно во мне разочарован, он не предавал.
Никогда.
Больше Романович ничем не поинтересовался.
Сегодня он вообще меня ни о чем не спрашивал. Он исчез. Я дозванивалась до него по несколько раз за день, а странная девушка ледяным голосом отвечала: «Абонент не отвечает или временно не доступен».
Я лежала на кровати, поглощенная пустотой и самым дерзким страданием, сквозь которое можно познать любовь. Это была исповедь, ей не было предела, как и моим грехам.
Напротив стояла она — не оставляющая ни на минуту, без упреков, просто теперь это моя тень. Я научусь с этим жить. Она сжигала глазами грудь, бродила по мыслям.
С ее помощью я закрыла для себя человека, которым давно глубоко внутри дорожила, которого не понимала, и именно этим непониманием Алек занимал в моей жизни пусть и не главную, но какую-то позицию. То сверху, то снизу, то ниже живота. А тут перебрался на полку выше — закрытый талмуд под семью печатями.
Спустя несколько часов слез я решила искать какой-то выход. Я позвонила Кириллу, старательно выискивая номер по общим знакомым, умыла лицо ледяной водой, прислонила дисплей к уху.
— Привет! Ты мне снился.
— Хорошее приветствие!
— А ты не хочешь ко мне приехать? Прямо сейчас.
— Я работаю, ты же знаешь.
— Забей на работу! Вдруг второго раза не будет.
— Что-нибудь привезти?
— Себя.
Он настойчиво звонил в домофон. Я лежала в ванне и не собиралась открывать. Он позвонил раз, два, потом звук перетек в мобильный, а оттуда нырнул в домашний телефон.
— Ты знаешь код. Дверь открыта.
Не говоря больше ни слова — я пустила. Все на самотек.
Встретила его мокрая в темной прихожей и, не дав пройти дальше порога, поцеловала. Острый конец его носа благочестиво касался щеки, а в ухо проникала волна воздуха, теплая, почти горячая, незнакомая, случайная, новая.
— Я, кстати, знал, что рано или поздно это случится.
— Да ладно!
— Ага, — он нелепо обхватил меня руками, по-детски, боязливо.
— Но ты точно не знал, как и когда!
Я еще несколько минут целовала его, кусая верхнюю губу, скидывая с него куртку и кофту. Мы даже не закрыли входную дверь.
Колени коснулись пола. Его ноги чуть уловимо подрагивали. Его руки, незнакомые, собирали волосы в конский хвост. Мы оба не до конца понимали, что происходит. Влажность, теплая влажность. Не зажигая свет.
Кирилл серпантином двигался по мне, губами, руками, касаясь, проникая, выходя и возвращаясь, прямо по центру комнаты. Плазменная панель показывала клип Джоржда Майкла Amazing! Согласна.
А потом я уснула у него на животе, без одеяла, укутанная мраком. Он просидел всю ночь, не двигаясь. Нежный случайный секс без последствий.
Я проснулась от озноба. Нацепила первое, что попало в поле зрения.
— Ладно, мой хороший, я тебе позвоню! — похотливые мужские слова ударили некогда близкого мне человека, ставя прошедшую ночь в раздел случайных. — И не воспринимай меня больше всерьез!
Положение дел на работе заставило понять, что надо определенно менять жизнь на сто восемьдесят градусов. Будучи под аффектом от последних событий, я согласилась поработать на клипе на тот момент малоизвестной певицы как location manager[12], по дурости взяв трубку на звонок директора съемочной группы, Милы. Песенка ничего: «На седьмом этаже… ля-ля-ля» — жаль, правда, что не на пятом.
Как оказалось после первой подборки, требовалось найти квартиру в стиле поп-арт с кухней-гостиной около восьмидесяти метров: в глазах режиссера проигрывался клип Pink «Family portrait».
После полутора дней кропотливой работы и ночных просмотров предложений поднятых на уши риелтеров появляются десять вариантов. Они фотографируются на цифру и привозятся режиссеру на встречу в виде файла расширением jpg. В ходе переговоров выясняется, что по техническим параметрам необходима квартира с шестиметровыми потолками. Тут же идет обработка данных при помощи телефона и собственной памяти. Находится вариант. Срочный просмотр в десять часов вечера. Квартира оказывается в стиле ампир, и вариант отметается. Хозяйка, высаженная из машины в лужу, подняла скандал на тему моих познаний истории Москвы, рассказывая обо всех жильцах дома за сто лет. Хреновый из меня location manager.
Вопрос остается нерешенным. Выясняется, что в Москве всего одна арендоспособная квартира с такими потолками. Существуют еще несколько вариантов, но они не проходят по цене, да и хозяева не соглашаются на шестиметровый кран «Сирио».
Следующий ход: начинаем просматривать офисные помещения и залы. С некоторыми агентствами заключаются договоры — если я, посмотрев квартиру, снимаю ее, минуя агентство, то облагаюсь административным штрафом.
Риелтор около всех квартир ставил цифру 1000 у.е., на деле он хотел, конечно, намного больше. Обхожу я такие вещи на каблуках и с улыбкой: риелторы первыми совершают ошибки. На этот раз, после того как я подписалась под очередным объектом, цена которого по данной бумаге составляла 1000 долларов, он заговорил о том, что действительная стоимость — около 2000, и при этом он хочет еще и комиссионные в размере ста процентов.
— А почему прописана другая сумма? — я наивно закатила глаза и сморщила лоб.
— Ну, давайте я вам сниму барак за сто долларов, и тогда вы уложитесь в две тысячи, — он начал елозить на месте, понимая, что его сделала малолетняя девка.
— У меня предложение: не хотите поехать к вашему генеральному директору и обсудить комиссионные, составляющие тысячу девятьсот у.е.?
— Мария, вы все не так понимаете. Я человек не жадный, давайте дружить.
— Друзьям деньги не платят.
— Я же вам повестку в суд пришлю!
— На каком основании?
Риелтор, обиженный, ушел.
Довольный моей ушлостью, да и просто жизнью, режиссер повез нас обедать в «Ателье» на Патриарших и в шестой раз за день принялся рассказывать о своем бультерьере, с этой собакой заочно уже знакомо пол-Москвы. Линда, присутствующая на нашем проекте как ассистент художника-постановщика, прислала забавное sms: «В нем есть что-то притягательное!»
Разве что еврейская фамилия. Спать с режиссерами — то же самое, что покупать одежду в магазине Jennifer: это может позволить себе любая идиотка. Я пока до такого не докатилась — специализируюсь по иной форме извращений.
Мы с героем моей книги валялись на кровати, перекладывая друг на друга подушки и пытаясь найти позицию поудобнее.
— Какая же ты потерянная! Мне иногда даже противно вспоминать то время!
— Почему?
— Ты спала с тремя мужчинами попеременно, имитировала оргазмы и каждый божий день врала.
— Я никогда не имитировала оргазм, а врала — ты знаешь — правда дается с трудом.
— Вот именно из-за этого тебе трудно верить! Кому ты звонишь сейчас?
— Тому, с кем я спала.
— Это понятие растяжимое. Поконкретнее можно?
— Потом узнаешь…
Я хочу быть его жестким диском, эта сука знает все
Романович всегда думал, что я холодная. Он так искренне в это верил, представляя меня циничным чудовищем всем вокруг. В то время как я, в то время как мои…
…руки морщинистыми слабинками набивали текст откровений, но я никогда не решалась их озвучить.
«Если он не просто часть моей судьбы, если он — это все… То что я для него? И могу ли в его жизни я быть пустотой?»
Я сидела в интернет-кафе на Мясницкой и отправляла Линде эти скупые слова.
Сколько бы отрывки фраз, куски прикосновений и секунды общения ни складывались в рисунок, он все равно был непонятным. И ничто, ничто не могло обратить этот лист в картину. Никто не мог найти факт. Ни у кого не было домыслов.
Мы вместе — это пустота, белый шум, темный воздух и длинные гудки, громкое и звонкое молчание. Мы — вся неясность этого мира, не ложь, не скрытая правда — молчание, уничтожающее слово «мы».