«Жених? Жених! — заклокотало в мыслях Николая. — Что за невезение такое. У Ирины муж, у Сони жених… Жених на севере. Хорошо бы, чтоб на Крайнем»…
— Ладно-ладно, есть третий выход, — кричал тем временем Морской, — но он уже требует жертв. От меня. А впрочем, это, видимо, и правда судьба. Нино́, я думаю, пришлось похлопотать, чтоб убедить кого-то в небесной канцелярии устроить уплотнение харьковчанам, чтоб я, наконец, всерьез испугался и понял ее знак.
— Что? — хором переспросили присутствующие.
— Не важно, — отмахнулся Морской. — План такой. Вам нужно заключить договор про наем комнаты каким-нибудь временным учреждением. Для примера мне привели комиссию по празднованию 8 марта на швейной фабрике им. Тинякова. Заседать комиссия начала с января. Задача — придумать и организовать праздничный вечер для трудящихся. Атмосфера секретности не позволяла комиссии заседать на территории фабрики, поэтому фабрика сняла для комиссии комнату в соседнем доме. А дальше — все путем. Домоуправление делает отметку о том, что комната занята и уплотнять жильцов некуда. После восьмого марта комиссия съезжает, а отметка остается. И это не мошенничество, потому что через год или когда там понадобится заседать по поводу следующего праздника, комиссия вернется. Жильцам раздолье — каждый вечер и между подготовками к праздникам комната полностью в их распоряжении… Пойми, Хаим, сломав стену, ты только обозлишь домоуправление. Они начнут придираться к метражу…
— Давай нам эту комиссию! — Дед Хаим опустил молоток.
— Эту — не дам, — мрачно вздохнул Морской. — Эта была для примера, ее уже давно забрали жители, обитающие рядом с фабрикой. Дам другую. — Морской многозначительно посмотрел на Николая. — Наш Николай возглавляет гражданскую следственную группу, которая как раз сейчас ищет помещение под штаб. О подробностях работы я ничего не вправе говорить, но гарантирую, что будет тихо и малолюдно. И Николаю нужно помещение как раз такое, чтобы располагалось рядом с оперным театром и чтобы было не слишком на виду… Я думаю, что Николай прямо сейчас позвонит своему руководителю и договорится взять в наем на время работы группы эту вашу комнату… А я позвоню в редакцию. Сообщу Серафиме Ильиничне, что я согласен. Я долго держался, но жилищный вопрос оказался сильнее.
— А потом они спросили, кто еще, кроме нас двоих, входит в группу. Товарищ Морской сделал несчастное лицо и говорит, мол, пока никто, но нам точно нужен третий. Кто-то с такой же степенью энтузиазма, как у Николая (ну, у меня то есть, он меня почему-то так по-научному зовет все время «Николай»), но при этом в должной степени осмотрительный, чтобы не мешать делу… Он, конечно, хотел сказать «но при этом умный», но, чтобы меня не обидеть, стал подбирать такие вот формулировочки. Он меня считает круглым дураком. Да я такой и есть, но зато сердце горячее… И потом, я ведь меняюсь, учусь… — Коля, перескакивая с мысли на мысль, путался, но старался максимально подробно пересказать Свете все происшедшее с момента ее ухода от инспектора Горленко. — Впрочем, и не учусь уже. Выгнали.
— Как это «выгнали»? Откуда и за что? — Света, с трудом подстраиваясь под темп шагов своего неожиданного спутника, изо всех сил старалась досконально разобраться в его рассказе, но так уже запыхалась, что почти ничего не соображала.
«Тоже мне, решили прогуляться! — мысленно возмущалась она. — Бежим, словно на пожар!» Но вслух высказать претензию не решалась: решит еще, что Света хилячок, откажет в работе.
— Откуда выгнали? О! Это долгая история! И запутанная. Да и не о том я сейчас, — сокрушенно вздохнул Коля и, конечно, начал рассказывать. — Дело в том, что я не знаю украинский. В школе у нас его не было. Да, должен был быть, но не было. Учителей спросите, я-то тут при чем?
— Учителя тоже ни при чем, — авторитетно заверила Света. — Им учебники не напечатали и программу не спустили. А без учебников и программы работать нельзя. Батько мой лет десять уже с этими бюрократическими проволочками борется.
— Бюрократы — гады зажравшиеся! — поддержал Коля.
— Это все последствия царизма! — поправила Света и принялась пояснять: — Язык столько лет уничтожали, что не так просто его теперь возродить. Батько мой, когда был маленький, и то под репрессии попал. Они с братом жуть какие прогрессивные были, и их чуть из гимназии не выгнали, потому что нашли у них Библию на украинском языке.
— Библию?! — скривился Коля. — Такие прогрессивные, что аж в Библию верили?
— Ай, ну что ты цепляешься! Верить и читать — разные вещи. Библии тогда у всех были. А вот книги на украинском — далеко не у каждого. На украинском тогда ничего не издавали… И вот последствия — полстраны родной язык не понимают. Я все это потому знаю, что у меня подружки на государственных курсах украиноведения места получили. Курсы эти, кстати, почти бесплатные — 4,5 % от зарплаты. Только идти туда нужно, если и правда язык изучить хочешь, а не просто для галочки. А то понаприходили деятели всякие, которых с начальских должностей погонят, если они украинским не заговорят. Они язык не любят, относятся к обучению, как к повинности… Преподаватели жалуются…
— Ух ты! — обрадовался Коля. — Вот как у нас в стране все хорошо и правильно. Возвращают народ к корням! Знал бы я раньше про твои курсы — пошел бы на них, чтобы с парторгом не собачиться. Сейчас-то уже незачем…
Света только руками всплеснула от такой глупости…
— Незачем, говоришь?
— Расскажу я тебе лучше все по порядку! — Коля, похоже, как и все балагуры-болтуны, не любил оставлять свои истории недосказанными, потому принялся описывать ситуацию с самого начала. Света уже почти не слушала. Обиделась. Не за себя. За язык, за культуру, за всеобщую черствость. За то, что Коля этот был вроде и замечательный, а вроде и ужасный…
— Я ведь на самом деле честно на рабфак поступил, — закончил Коля серьезно. — И в институт честно бы потом пошел, как украинец, без всякого подлога!
— Честно, это если бы ты экзамены сдал, как все, а не по квоте шел! — осадила Света.
— Ишь! — он даже и не обиделся. — Дело говоришь! Ты, смотрю, хоть малая еще совсем, а за словом в карман не полезешь. Бойкая! Не зря я тебя в группу к нам решил позвать!
— Ты же говорил, Морской решил…
— Ну уж нет! Морской просто на мысль меня натолкнул. Говорит, надо нам в группу третьего человека такого-то и такого-то, да еще и чтобы ответственный был и мог записи вести. И тут я про тебя вспомнил! Ведь это ты хлопотала, чтобы они меня из камеры вызволили. Спасла меня, считай. Благодаря тебе я дело получил, благодаря тебя его и раскрою. Верно же?
Света растрогалась, простила собеседнику все прошлые обиды и, не найдя подходящих ответных слов, просто энергично закивала.
Если честно, она была в восторге от всей этой истории. Полдня работать в библиотеке, а полдня — помогать Коле и Морскому в расследовании настоящего убийства. Что может быть полезнее и интереснее? Жаль, в библиотеке нельзя назвать реальную причину, по которой инспектор из НКВД затребовал Светлану. Коллеги были в шоке и вели себя теперь так вежливо, что явно думали про Свету всякие ужасы. Ну, ничего! Когда раскроется дело, и можно будет рассказать о своих приключениях, библиотека еще станет гордиться такой сотрудницей!
Николай тем временем продолжал рассказывать подробности. На этот раз хотя бы по делу: то о предложении товарища Гопнер, то о Сонином визите… Потом в лицах изображал старенького, но резвого деда Хаима с молотком и перепуганного Морского, вжимающего голову в шею. Так незаметно дошли аж до аллеи влюбленных… От цивилизованной части университетского сада вниз к Клочковской спускалась заснеженная дорога, сплошь обнесенная наклоненными в разные стороны телеграфными столбами, примотанными толстой проволокой к трамвайным рельсам. Столбы эти на высоту, превышающую человеческий рост, были исписаны надписями в стиле «Маша + Вася =», причем только надписями харьковские влюбленные явно не ограничивались, потому что то тут, то там, бросив взгляд вниз, можно было увидеть целующиеся парочки.
— Вот забрели! — фыркнула Света, отворачиваясь. И тут же попыталась пошутить: — Вот так и доверяй твоему «Давай поговорим и просто побродим, куда глаза глядят»… Не туда у вас куда-то глаза глядят, товарищ Горленко!
— Угу, — Коля, тоже увидев парочки, сразу почему-то погрустнел и притих. Шел какое-то время молча, а потом вдруг страшно оживился: — Погоди-погоди-погоди… Ничего не говори! Стой! Я тут придумал! Вот послушай:
Кто едет на север, бросая невесту,
Тот по возвращению будет не к месту.
Хватит витать в облаках романтичных!
Нет разве рядом граждан приличных?
Рабочий, селянка и интеллигент
Сняли в аренду апартамент.
Они через сутки приступят к расследованию,
Убийца, готовься к лихому преследованию!
— Ого! — расширив глаза, присвистнула Света. И посмотрела на Колю как-то немного с жалостью. — А товарищ Гопнер точно не шутила? Нам действительно нужно сопровождать заметки Морского стихами? Э… Ладно… — Восприняв происходящее ответственно, словно первое свое задание на новом посту, Света вспомнила годы школьной самодеятельности и твердо сказала: — Прочти-ка мне это еще раз… И без первого четверостишья, пожалуйста. Совсем без него. Скажи, а газета выделит нам художника, чтобы оставшиеся строки стали лозунгом на его карикатуре? Если так, то все получится!
— Не знаю, — горящими глазами глядя в пространство, вздохнул тяжело отходящий от приступа вдохновения Николай. Потом опомнился. — Это надо у Морского спросить. Он сейчас как раз нашу штаб-квартиру обживает. Рабочего времени еще час! Айда к нему? Тут недалеко.
9Далеко идущие планы. Глава о заразительности дурного примера
На следующий день Коля так боялся опоздать, что пришел к театру много раньше назначенного дядей времени. Переминаясь с ноги на ногу у наглухо запертого служебного входа, юный сыщик грыз карандаш в поисках подходящих рифм. Вчерашний вечер выдался замечательным: товарищ Морской окончательно смирился со своей новой ролью, Светлана из библиотеки оказалась действительно толковым помощником, дядя дал добро на размещение штаба в квартире на Классическом переулке и полночи еще зачитывал племяннику отчеты оперативников и фантазировал о будущем молниеносном расследовании, и вдобавок публикацию в газете приняли на ура. Чтобы все и дальше шло заданным курсом, Коля решил и сам стать лучше. Например, не тарабанил в запертую дверь театральной проходной, а вежливо дожидался дядю Илью на пороге. Он назначил совещание в театре, пусть он с дверью и разбирается.