изни перемежались забавными бытовыми историями или даже грубыми анекдотами. Все это называлось «Жаткинские посиделки». Морской частенько брал на них Ирину. Его же, разумеется, ввела в весь этот круг Нино́.
— Невозможно поверить, что ее больше нет, правда? — спросила Лариса, словно читая Иринины мысли. — Анатоль сказал, что с ней ушла эпоха. О, все ее рассказы про балетных! Вы помните? Так мило было слушать. Все рушится. Мы уже будем все совсем другими. Еще и эти, чтоб их, переезды. Мы с Курбасами очень скоро отъезжаем в отдельные квартиры за Госпромом. Конечно, это хорошо, но ведь и страшно. Жить всем отдельно — это как-то даже не представимо. Вокруг кого же будут чаепития? Народ пойдет к нам или к Курбасам? И пойдет ли…
— Как обычно, вокруг вас, — улыбнулась Ирина. Лариса тоже служила в опере, и, хоть была всего на год младше Ирины, казалась при этом лет на сто наивнее и хрупче. И в тысячу раз добрее. Ее хотелось радовать. — Вы, Ларочка, себя недооцениваете. Народ не на рассказчика идет, а на хозяйку.
— Ой! Что ж я даже кофий вам не предложила! — по-своему поняла комплимент Лариса.
Пока Ирина отказывалась и объясняла, что заскочила на секунду, лишь передать приглашение Анатолия Галактионовича в кафе «Пок»… Пока Лариса рассказывала, что вся редакция «Нового поколения» теперь перебралась в кофейню (и даже портрет главного редактора Семенко Анатоль написал в антураже «Пока»!)… Пока обсуждали, как это плохо (ведь в «Поке» плохое освещение, и даже у Ларисы, которую уговорили переводить французскую периодику для «Поколения», болят глаза!)… прошла уйма времени.
— Тук-тук! — прокричала Света из коридора, стесняясь заходить. — Мы уходим!
Конечно, Лариса пригласила девочку войти. Ирина рассказала про расследование.
— Удачи вам! — искренне пожелала Лариса, даже не зная, что дословно повторяет собственного мужа. Затем, вздохнув, посмотрела на старое продавленное кресло, прячущееся под окном за столами. — Мы очень с ней дружили. Очень-очень! В последний раз она у нас была за день до смерти. Сидела вот тут в кресле Сашка́ и шила.
— В кресле Сашка?
— Да. Сашенька Довженко, тот, что снял «Звенигору», наш друг. Всегда, пока жил в Харькове, сидел у нас вот в этом кресле. Собственно, с этого кресла мы и отправили его в большое плавание. Ну, то есть в кино. Супруге Сашка, Варечке, была нужна операция, и мы всем миром стали думать, чем помочь, где раздобыть средства. И оказалось, что друзья с Одесской киностудии ищут сценарий. Ребята сделали так, чтобы работа досталась Сашку, хотя он и боялся браться за новый для него жанр. А потом понеслось. Уехал в Одессу, влюбился в кино, буквально тронулся на всех этих монтажах и планах…
— А жена?
— Вареньке сделали операцию, но она потом еще долго болела. Нино́ все это знала и, тоже обожая это кресло, смешила нас, утверждая, мол, тоже станет скоро кем-то молодым и знаменитым… Ну как же так? Вот тут она сидела. Вшивала дробь и прочие железки внутрь пачки какой-то балерины и болтала с Вандой Адольфовной, которая раскладывала ей какое-то гадание…
— Что делала? — хором переспросили гостьи и наперегонки кинулись вниз.
— Она вам говорила, что вшивать дробь в пачку не станет, так? — уточняла Света на ходу.
— Да! Утверждала, что это верх глупости! Уверяю вас, если уж она решила портить вещь, значит, у нее на то были самые веские причины. А я еще удивилась, что́ в комнате Нино́ делает Галюнина пачка. А вот оно как!
— Как вы узнали, чья пачка, они же одинаковые?
— Она подписана, я просто прочитала. С тех пор, как нам Большой театр отдарил множество своих костюмов, по подписям на них можно изучать историю балета. Химический карандаш — вечная штука. Я видела сарафан Веры Коралли из «Саламбо» и туфли Кякшта, закончившего карьеру в 1910 году. У нас не драмтеатр, поэтому — и это очень глупо — не костюмы шьют под исполнителя, а исполнителя подбирают такого, чтобы, кроме техники танца, подошел бы еще по габаритам и размеру ноги к имеющемуся классическому костюму данной роли. Нино́ боролась с этим, как могла…
Девушки уже зашли в комнату Нино́.
— С чем боролась? — спросил Николай, просматривающий старинный фотоальбом. — Нет, не не важно! — возмутился он, когда Ирина отмахнулась от ответа. — За эту борьбу ее могли и убить.
— Это вряд ли, — фыркнула Света. — У нас есть зацепка получше! Мы узнали, что Нино́ накануне убийства вшивала что-то в балетную пачку. Так как гражданка Галюня до этого говорила, что отдаст свою пачку Нино́ на утяжеление, делаем вывод, что это была пачка гражданки Галюни. И, так как Нино́ категорически заявляла, что резать вещь будет только в крайнем случае, можем считать, что в пачку вшито что-то важное.
— Фотокарточка убийцы? — размечтался Николай.
— Нет, — дрожащим от волнения голосом ответила уже орудующая ножницами Ирина. — Но тоже очень хорошо! Здесь вшит ключ!!!
— Найдем, что открывает этот ключ — найдем убийцу! — снова хором воскликнули Ирина и Света и чуть не разорвали балетную пачку на кусочки, стараясь поскорее вытащить из нее ключ и проверить, нет ли в швах еще чего ценного.
— Удивительная личность, эта ваша Нино́, — хмыкнул Коля, наблюдая за девушками. — Даже с того света умудряется устроить такой переполох. Мне одному кажется, что она с нами играет?
11Игра началась. Глава теоретической проработки
Тем временем в квартире в Классическом переулке, посетив свою временную штаб-квартиру, Морской, что неудивительно, навестил заодно и собственную дочь.
— Папа, мне надо сказать тебе кое-что! — как обычно, выпалила Ларочка вместо приветствия. — Это очень важно! Только это секрет, наверное. Может, пойдем погуляем?
Узнав, что упавшая в театре тетя — это Нино́, Ларочка даже немного заболела. Все родственники по очереди читали девочке тирады о неизбежности смерти, необходимости смириться с потерей и не зацикливаться, но у Ларисы, как оказалось, было свое мнение:
— Мы должны найти убийцу тети Нино́! — твердо заявила она отцу. — И я даже знаю, как!
Не решившись отмахнуться, Морской согласился вывести ребенка на прогулку и поболтать. В конце концов, ни Николая, ни Светланы в штаб-квартире не обнаружилось. Где их искать, Морской не знал, потому с чистой совестью мог уделить время личной жизни.
— Тетя Нино́ мне четко объяснила, как быть, если с ней что-то случится! — сказала Лара, едва отойдя от дома. Ошарашенный Морской с интересом выслушал Ларочкину идею… и понял, что теперь в его руках, кажется, есть первая зацепка.
На ходу обещая друг другу ничего не рассказывать ни маме, ни бабушке, отец с дочерью помчались в театр. К зданию оперного Морской с Ларочкой подбежали ровно в тот момент, когда с другой стороны к нему подлетали Света, Ирина и Коля.
— У нас открытие! Классический прорыв! — с горящими глазами Ирина бросилась к Морскому, но в последний момент явно вспомнила о своей обычной отстраненности и небрежно бросила: — Вам дети всё расскажут.
«Дети?» — Света ушам своим не поверила. Ирина уже начала казаться ей нормальным человеком, и вдруг. Сама не намного старше, а опять ставит себя, как королевна…
— У нас гипотеза. И важное задание… — Морской воспринял поведение жены как само собой разумеющееся и кинулся делиться ответными новостями. — И тоже дети всё расскажут. Вернее, деть. Лариса предлагает поискать дневник Нино́. Если у Нино́ были какие-то неприятности или подозрения, она обязательно оставила бы зарисовку.
— Да-да, — из-за отцовской спины вышла сосредоточенная Ларочка. — Тетя Нино́ все важное описывает в своем рабочем блокноте. В таком красивущем, старинном… С клетчатыми листочками, откидывающимися вверх…
— В мельхиоровой обложке с гравировкой из роз? — Ирина понимающе закивала. — Да-да, я знаю эту вещь. Мы еще посмеивались, мол, Нино́ есть Нино́ — обычные альбомы ее не удовлетворяют. Полжизни нарезает бумагу, чтобы нанизывать на пружину в свой металлический блокнот. Хлопотно, зато красиво и всех удивляет…
— Там все костюмы «Футболиста» зарисованы, и платье, что тетя Нино́ должна была пошить жене художника Петрицкого, — продолжила Ларочка. — Тетя Нино́ всегда мне говорила, ну, не совсем всегда, а на двух занятиях на прошлой неделе, — что, если маленький Ларусик захочет узнать важные секреты о том, что случилось с тетей Нино́, то нужно взглянуть в блокнот и разгадать загадки… — Лариса тут же громко всхлипнула. — Маленький Ларусик — это я. И я хочу все разгадать…
— Ну-ну, — Морской обнял дочь за плечи. — Ты говорила, что уже не плачешь. Не забывай наш новый девиз — докажем любовь к Нино́ делом, а не слезами…
— Блокнот был в описи вещей, что найдены при жерт… ну, то есть при вашей тете Нино́, — Коле тоже ужасно хотелось подбодрить девочку. — Ребенок, не реви! С блокнотом или без, мы все равно все разгадаем! Правда, дядя Иль… ну, то есть инспектор Горленко говорил, что ничего особенного в дневнике жертвы не обнаружено. И не только он. «Рабочие записи в натертой до блеска старой жестянке буржуазного вида», — процитировал Коля строку из отчета оперативников про обыск.
— Много они понимают! Любые записи и зарисовки Нино́ — уже нечто особенное, — твердо возразил Морской. — Даже если в них нет наводки на убийцу. Эскизам Нино́ место, как минимум, в музее театра… Нужно найти блокнот.
— Да что его искать? — Света искренне удивилась, что никто, кроме нее, не заметил во время обыска костюмерной описываемый предмет. — Лежит себе в костюмерной в ящике стола, никого не трогает. Айда за мной!
По дороге Света докладывала Морскому обстановку. И вовсе не потому, что Ирина наказала, а потому, что это, как Света себе мыслила, входило в обязанности помощника следователя. — …И вот, стало быть, вскрыли мы этот шов, а там среди обещанной дроби — ключик! Увесистый такой, очень необычный, с резной лапкой и решетчатым ушком. Ой, мамочки! Да вот же он! И прямо на юбке. Видите? Погоди, малая, не листай дальше!
Последние слова Света выкрикнула, ткнув пальцем в перелистываемый Ларочкой заветный блокнот. На странице была изображена летящая на фоне театрального занавеса балерина в трико. На полу рядом с ней лежала театральная пачка, украшенная найденным ребятами ключом. Выглядел ключ на картинке, правда, весьма гротескно — занимал пол-юбки в высоту, но зато не заметить его было невозможно…