Проговаривая факты, Морской все больше понимал, что перед ним действительно зацепка. Но что с ней делать, было абсолютно неясно. Нино́ действительно была в общественной приемной Совнаркома за день до смерти. И подала письмо с жалобой. Секретарь запомнила взволнованную даму в ярко-рыжем пальто капе, собирающуюся заявить о шантаже и преследовании. Нино́ была уверена, что письмо ляжет на стол лично товарищу Чубарю или еще кому-то из комиссаров. Секретарь, как положено по инструкции, спорить с перевозбужденной гражданкой не стала, заверила, что все будет в порядке и отложила письмо к другим бумагам, которые должны были вот-вот отправиться на Чернышевскую в Комиссариат внутренних дел. А что вы хотели? Приемная на то и приемная, чтобы обращения принимать, а потом переадресовывать в соответствующее ведомство. Разница между приемной Совнаркома и приемной любого комиссариата лишь в том, что от первой бумаги к непосредственному рассмотрению будут идти дольше. Посетительница ушла, чуть не столкнувшись в дверях с курьером от НКВД. Курьер показал удостоверение, забрал корреспонденцию, расписался в журнале. Все, как положено. А через час опять пришел курьер. На этот раз настоящий. Сначала думали, что вышло недоразумение. Но тут, заглянув в журнал, дежурная поняла, что номер удостоверения и имя были те же, что у настоящего курьера. И даже внешность такая же. Усы, очки, кудри… Секретарь так рыдала, что дело решили замять. Тем более, пропали в итоге всего-то три письма, поданные обычными людьми.
Рассказывая все это, Ксюшенькин отец и сам был очень удивлен. Он добыл сведения, не применяя никаких ухищрений. Работницы приемной охотно поделились с ним недавним происшествием. Им явно в голову не приходило, что замалчивать подобный факт — большое преступление. Они считали, что имеют дело с очередным неверным мужем, решившим уничтожить кляузу супруги. Или что-то в этом роде. С недавним громким театральным убийством они не связывали ни липового курьера, ни посетительницу в рыжем пальто.
— Вот это поворот! — присвистнул Коля. — Выходит, наш преступник знает порядки НКВД и мог легко украсть удостоверение курьера.
— Украсть и подложить потом обратно, — конкретизировал Морской. — И это очень дурно пахнет. Преступник довольно могуществен и ни перед чем не останавливается. Я не позволю больше никому в это лезть. Дело закрыто, и ладно. Поймите же, убийца на свободе и опасен! Сначала я не предотвратил смерть Нино́, хотя четко знал, что в пять часов случится что-то ужасное. Потом я привел Якова, чем явно спровоцировал убийство Анчоуса. Преступник испугался, что в психиатричке Анчоус скажет правду, я уверен… Я не хочу стать виновником новых смертей! Ирина, умоляю, не нервируйте меня. Забудьте это дело! Вы слишком на виду и уязвимы! К тому же… Ну какая от вас польза? Тут танцевать не надо, тут другое… А вы, Светлана, возвращайтесь в библиотеку и думать забудьте как о Доброжелателе, так и обо всем этом деле! Николай, ну хоть вы как руководитель группы скажите им!
— Я говорю! — послушно поддакнул Коля несколько грубо. — Не лезьте больше в расследование! Обе!
— Ах так! — Ирина гневно сверкнула глазами. — Тогда… Тогда… Я ухожу. У меня дел и в театре хватает!
Вагоновожатый как раз объявил остановку, и трамвай театрально распахнул двери. Ирина восприняла это как подтверждение правильности своего решения и спрыгнула с подножки.
— Ирина Александровна, я с вами! — выскочила следом разобиженная Света. — Нечего нам делать с этими бесчувственными чурбанами!
Двери закрылись раньше, чем Коля или Морской успели возмутиться несправедливостью эпитета.
— Ушли! — констатировал Коля, растапливая пальцем лунку в замороженном окне.
— Вот и славно, — спокойно сказал Морской. — Пусть обижаются. Это удержит их вдалеке от нас и от расследования, а значит, они будут в безопасности. Нам с вами такой роскоши, увы, не достанется… Нам, разумеется, придется явиться к вашему дяде с рассказом о высотобоязни Анчоуса. Заставим его возобновить дело и постараемся больше во всем этом не участвовать. Речь идет о настоящем хладнокровном убийце. Противостоять ему должны профессионалы. Хотя я, конечно, опасаюсь, что ваш дядя сейчас так рад закрытию дела, что, услышав про новые зацепки, взбесится раньше, чем задумается. И тогда от него не то что проку не будет, а того гляди, выйдут прямые неприятности.
— Может и так выйти, — согласился Николай. — Знаете, я, пожалуй, поговорю с ним сам. Наедине. В конце концов, он держал меня маленького на коленях, даже если и разозлится, быстро отойдет… Поговорю с ним очень осторожно и мягко…
— Вот бы получилось! Ваш дядя хороший сыщик, но чтобы он возобновил расследование, ему нужно дать неопровержимые доказательства того, что дело кончится успехом. А у нас таковых не имеется.
Они уже сошли с трамвая и направлялись к Чернышевской.
— Поговорите с дядей, а я подожду вас в редакции, — сказал Морской и вдруг, побледнев, остановился. Широко расставив ноги и глядя в упор на журналиста, на его пути стоял… Степан Афанасьевич Саенко собственной персоной. Внутри у Морского похолодело.
— Вот ты где, товарищ Морской! — прокричал Саенко, не двигаясь с места. — Прячешься?
Морской отрицательно помотал головой.
— От меня?
Морской замотал еще более активно.
— Ну, вот и хорошо. Помнишь, ты меня пообедать в ресторацию звал? Пришло время. Имеется важный разговор. Очень важный!
Морской понял, что выхода нет.
«Была не была! — подумал он. — В конце концов, не буду же я теперь от него бегать? Такой, коль захочет достать, из-под земли достанет». А вслух сказал:
— Николай, мне надо отлучиться! Передайте, пожалуйста, моей жене, что я ушел обедать со Степаном Афанасьевичем Саенко, поэтому немного задержусь. Она поймет…
И про себя добавил: «Надеюсь, что поймет, и поднимет шум, если я долго не вернусь»…
Поправ все правила обеда, Морской с Саенко пошли в бубличную.
— Таких вкусных бубликов нигде не делают! — аргументировал выбор Саенко. — И чай тут самый ароматный.
Выстояв небольшую очередь и набрав бубликов столько, сколько можно было унести в руках за раз, Саенко переместился за дальний высокий столик. Морской ждал, пока закипит самовар, и все старался ни о чем не думать. «Знает или не знает? — крутилось в мыслях. — Доложили о том, что я смотрел его дело, или не доложили?»
Деваться было некуда, Морской понес стаканы к столику.
— Давно я этой чепухи не пробовал! — хмыкнул Саенко, с аппетитом уплетая хрустящую корочку. И так же, не прекращая жевать, перешел к делу: — Скажи, мил-человек, твоя работа?
Из-за пазухи шинели Саенко вытянул какой-то конверт. «Опять письмо?» — Морской поймал себя на мысли, что от всяких писем ждет теперь сплошных дурных известий. «Если ты при звуке дверного звонка или при виде конверта с письмом становишься нервен и тих, значит, в жизни твоей наступила черная полоса», — вспомнил он начало какого-то фельетона из «Новой генерации».
— Читай-читай, что смотришь? — поторопил Саенко. — Твоих рук дело?
Морской начал было читать вслух, но с ужасом запнулся и молча пробежался глазами по строкам: «Саенко, герой Чайковской улицы дом № 5, палач и кат, бандит, разбойник, душитель и убийца все время живет среди нас. Вот стукнет 10 лет кровавой ванне, в которой ты купался, и которую мы не забудем никогда. Саенку мы оставили для изучения психики садиста, но пока ничего не нашли выдающегося. Обыкновенный хам из отбросов народа. Сейчас подыскивается достойный палач, чтобы покончить с тобой навсегда. Мстители».
— Я не… Вы что, с ума сошли? — Морской совершенно растерялся. — При чем тут я? Я бы такое никогда… Но, погодите, откуда взялись эти Мстители, и что это за письмо?
— Я думал, ты подскажешь. Подбросили в окно. Нет, чтобы прийти, спросить, я б объяснил, что я простой однофамилец. Что ты все слухи распускаешь просто для газеты.
— Да не распускаю я! Зачем мне выдавать секрет будущего грандиозного материала?
— Не знаю. Да только жил я себе, не тужил, а как ты придумал во мне искать чекиста, так вдруг и людишки какие-то тоже сбрендили.
«И ведь даже в этой ситуации все равно прикидывается обычным рабочим. Вот лис!»
— Вы знаете… Идите-ка с этим письмом прямиком в милицию. Пусть они вас защитят.
— Уже, — нахмурился Саенко. — Сами пришли. Копию такого же письма эти прощелыги отправили в участок. Но вроде там товарищи вошли в положение. Обещают разыскать гадов и прищучить. Не безвозмездно, конечно. Но это я устрою…
— Что значит не безвозмездно? — Морской искренне возмутился и на какое-то мгновение даже почувствовал себя обязанным защитить Саенко. — Давайте материал про это дадим в газете. Хотите, будете там как обычный рабочий фигурировать. Напишем, что человек получил письмо с угрозами, а милиция не хочет бескорыстно расследовать. Это черт знает что такое!
— Не надо никаких материалов! Ты мне лучше честно скажи, кому про свою идею с моим боевым прошлым рассказывал? Не верю я в сноровку нашей милиции, сам хочу негодяев поискать.
— Никому не рассказывал, — соврал Морской. И быстро отвел глаза под пристальным, ставшим вдруг совершенно нечеловеческим, взглядом Саенко.
— Брешешь! — ухмыльнулся Саенко. — Иначе чего глаза-то прячешь? Боишься?
— Боюсь, — Морской неожиданно сам для себя придумал план. — Если вы и есть тот самый Саенко, то быть у вас под подозрением страшновато. Но и полезно!
— Это еще почему?
Воспользовавшись удивлением Саенко, Морской кинулся импровизировать.
— Можно воспользоваться знакомством и посоветоваться со специалистом. У нас, понимаете ли, тоже расследование. И дело уже зашло дальше записочек с угрозами. У нас убийство. Даже не одно. И, чисто гипотетически, если вы были бы тем самым Саенко, что положил конец бандитизму в городе, то вы могли бы нам помочь. Как консультант.
— Таак, — ухмыльнулся собеседник, явно входя во вкус. — Конечно, я не тот. Но я люблю головоломки. Выкладывай, что у вас случилось.