— Намучалась я с вами, товарищ! — осуждающе сообщила почтальонша. — Третий раз прихожу. В четвертый не пошла бы. По инструкции, если три раза получателя не застала, все — обратно отправителю письмо отправлять надо.
— Не получится отправителю, — стараясь скрыть дрожь в голосе, сказал Морской. — Выбыл отправитель. Необратимо выбыл…
В его ушах раздавался стук собственного неистово колотящегося сердца. Как такое может быть? Жива? Всех разыграла? Почерком Нино́ на конверте было написано «Газета «Пролетарий», Владимиру Морскому»… Как? Как?..
— А вы, милочка, что ж молчали? — переключилась почтальонша на вахтершу. — Могли бы сказать товарищу, что его с почты разыскивают. Чай, неважные письма люди втридорога не оплачивают…
— А я говорила! — вспыхнула дежурная. — Та кто ж меня слушает. Он вечно как на пожар летит куда-то, только и успеваешь фамилию вслед прокричать…
Морской хотел вспылить, но вспомнил, что, не задержи эта милая женщина его внизу и не торчи он сейчас тут в ожидании Григория, письмо так и не было бы получено…
— Вот ваш пропуск! — Гельдфайбен снова появился очень кстати.
— И правда, Морской! — сличила личность с документом почтальонша. — Что ж, получите-распишитесь. И попросите отправителя впредь вам или без личной доставки письмо слать, или не на адрес учреждения…
Морской всего этого уже не слышал. Коротко кивнув Григорию, он кинулся к лестнице и умчался в редакционное зашкафье, служащее временным пристанищем всем внештатникам. Там он дрожащими руками вскрыл конверт.
«Дорогой друг! — писала Нино́. — Если ты получил это письмо, а со мной все в порядке, не читай его. Отложи куда подальше и забудь. Если я впала в тоску или подхватила насморк — тоже. Читай все это, только если случилось худшее: меня арестовали».
Морской тяжело вздохнул, впиваясь пальцами в пульсирующие виски.
«Ты оптимистка, Нино́! Как выяснилось, это не худшее. Дорого бы я дал, чтобы проснуться сейчас и узнать, что не было тех жутких шрамов на твоей шее и что тебя всего-навсего арестовали».
«Не волнуйся, моей вины нет никакой. Я не сделала ничего или почти ничего предосудительного и я хочу, чтобы ты знал это и, по возможности, постарался доказать это компетентным людям. Я знаю, что ты настоящий друг и не откажешь мне в этой просьбе. Зайди, пожалуйста, по адресу Пролетарская, 10/12, в квартиру цокольного этажа к товарищу Силио. Он отдаст тебе часть бумаг, доказывающих мою невиновность, а также скажет три числа. Это номера страниц моего блокнота. Ты легко поймешь, на какие места дают наводки первые две страницы. Третий номер можешь не разгадывать. Его я зарисовала просто, чтобы ты знал, что я, конечно, отнесла все бумаги, куда следует.
И раз это не сработало, значит, ты моя последняя надежда.
Не смейся и не гневайся, что снова я мудрю, стращаю и перекручиваю. Мне очень важно, чтобы враги не смогли найти все мои доказательства, а ты легко и быстро мог все собрать.
Как видишь, я даже письмо пишу тебе не на личный адрес, а в редакцию. Так неприметней. Для всех это будет лишь очередное письмо «В редакцию «Пролетария», Морскому», для тебя — мой крик о помощи».
Морской едва сдержался, чтобы не завыть в голос. Он вспомнил, откуда это «В редакцию, Морскому»! Когда-то давно, охмуряя Ирину, Морской безудержно хвастал и нагло преувеличивал. Рассказывал о пачках писем в редакцию. Мол, почтальонам достаточно на конверте надписи «В «Пролетарий», Морскому», потому что популярный автор, сами понимаете… На самом деле писем было не так уж много, и адресованы они были, хоть и являлись откликами на работы Морского, сразу всей редакции. Зачем, зачем он привирал? Зачем она поверила? Зачем?
«День, два… Успел бы! Успел бы!» — с ужасом думал Морской, просчитывая в голове варианты совсем другой истории. Вот Нино́ идет в Госпром и отдает свою жалобу. В тот же час относит на почту письмо Морскому с домашним адресом. Нино́ погибла спустя два дня после похода в Госпром. Будь адрес правильный, Морской наверняка получил бы письмо, встревожился и… Ну, предположим, он не стал бы вести себя как джентльмен и все же потребовал бы от Нино́ объяснений. Убийство можно было бы предотвратить…
«…для тебя — мой крик о помощи», — еще раз перечитал Морской, сжав зубы…
Далее следовали указания про уже знакомый Морскому пароль и про отзыв. Все, что Морской и компания расшифровали чудом, оказывается, они могли знать заранее, если бы прочитали письмо. Морской отошел к окну и постарался взять себя в руки.
— Выходит, Доброжелатель, которого Света считает ниточкой к разгадке дела, это я. Круг замкнулся…
— Что? Вы? Делаете? — внезапно раздалось над самым Светиным ухом. Инспектор Горленко грозно сверкал глазами и корчил рожи. Перекрикивая музыку, он покраснел от напряжения, но Света все равно едва различала слова.
— Так и лопнуть можно! — с улыбкой подмигнула она. — Поберегите себя, Илья Семенович, подождите, пока завод закончится.
— Имейте совесть! — Дрожащая рука резко подняла иголку патефона. Света поняла, что инспектор в совершеннейшей ярости. Почти в такой же, как был, когда в первый раз попался ей на глаза. Только сейчас Света ничуть не пугалась. Теперь-то она знала, что инспектор, в сущности, хороший человек.
— Илья Семенович! — остановившая танец Ирина нырнула в шубу и насмешливо поинтересовалась: — Почто артистов обижаете? Обидеть может каждый!
— Я просил вас прекратить расследование? Просил не лезть в то, о чем вы не имеете понятия? Да! Я просил! — Без всяких предисловий принялся рычать Горленко. — А вы, выходит, не послушали… Ну что ж… Немедленно бросайте это безобразие и следуйте за мной! Тут рядом есть подходящее место, где нам никто не помешает. Пришло время серьезно поговорить, — и добавил, железным аргументом разбивая любые возражения: — Тоже мне, «12 ноября в честь мощной забастовки».
Заслышав ответ на пароль, Света с Ириной застыли с открытыми ртами. Инспектор и есть Доброжелатель?!! Но это значит, что в деле от его разоблачения не появится ничего нового. Или появится? Девушки украдкой переглянулись, потом обе еще раз оценивающе осмотрели сурового инспектора и осознали, что ничего не узнают, если не начнут действовать. Пришлось быстренько собираться. На этот раз тележка была уложена молниеносно, но абы как.
— И запомните, я не хотел вас в это впутывать, вы сами напросились! — чеканил слова инспектор, широким шагом заходя во двор ближайшего дома. — Зачем? Зачем, скажите на милость, вы устроили эти пляски? Это нелепо, гнусно, опасно, на конец концов…
— Вы хотели сказать «на худой конец» или «в конце концов»? — мягко улыбнулась Света.
Но инспектор игру не принял. Вспылил, снова принявшись лаять, а не говорить:
— Хватит! Меня! Поправлять!
Толкнув деревянную дверь черного хода одиноко стоящей во дворе двухэтажки, он пропустил спутниц вперед и показал на крутую лестницу, ведущую в подвал. — Нам вниз! Барахло оставьте в подъезде, не заберут. Сюда давно никто не ходит. Дом заброшен.
— По такой лестнице ходить куда опасней, чем крутить фуэте на Бурсацком, — буркнула Света, наблюдая, как инспектор отпирает замок тяжелой подвальной двери. — Тут можно шею себе свернуть, а там что может случиться? В лучшем случае — а ведь он и сработал, правда? — поймем, кто наш Доброжелатель и что он знает. В худшем — но ведь этого не случилось, что вы уже так сердитесь-то? — разозлили бы преступника. Что тоже хорошо, потому что мы вывели бы его на чистую воду…
И тут Света встретилась с инспектором глазами. Вспышка озарения, похоже, отразилась на ее лице.
— Бежим!!! — закричала она в ту же секунду, как инспектор схватил ее за косу и резко притянул к себе. Зато Ирина успела отскочить. Правда, наткнулась на оставленную у двери тележку, запуталась в ремне от рупора, опрокинула патефон и впопыхах рванула не на улицу, а на второй этаж.
— Все сходится! — кричала ей вслед Света. — Лжекурьером быть легко, если работаешь в НКВД! И к смерти Анчоуса он был ближе всех! Я права? — последнюю фразу Света адресовала подозреваемому, стараясь высвободиться и заглянуть ему в глаза.
— Твоя догадочность давно меня тревожит, — раздалось в ответ.
— Догадливость! — поправила Света и ойкнула, потому что инспектор со всей силы дернул ее за косу.
— Не спорьте с ним! — в волнении крикнула Ирина сверху и попыталась успокоить Горленко: — Илья Семенович, право слово… Отпустите девочку, она…
— Хватит болтать, Ирина Санна! — раздалось в ответ. — Спускайтесь, не то хуже будет! Не заставляйте меня причинять вам боль!
— Боль?! Мне?! — Ирина нервно рассмеялась. — Милейший, я в четырнадцать лет пришла в балет и через полгода имела растяжки наравне с теми, кто занимается с пяти. Какой такой болью вы вздумали меня пугать?
— Чужой болью, Ирина Санна, — зловеще сообщил инспектор. — На счет «пять» я выверну девчонке сустав!
Света зажмурилась от резкой боли и через миг уже упиралась носом в холодные вонючие деревянные ступени. Гад-инспектор бросил ее на пол и еще и начал тянуть руку назад. Света тяжело задышала, вспоминая приемчики из курса женской самообороны, которые сотрудники ОСОАВИАХИМа показывали будущим машинисткам на утренней физкультминутке. Увы, применить ничего не получалось. Невозможно было даже пошевелиться. Нарастающая боль заставляла концентрироваться на одной точке и пыхтеть.
— Три! — Инспектор считал слишком быстро.
— Я тут, — Ирина сдалась, — отпустите девочку. Пожалуйста.
Горленко втолкнул всхлипывающую Свету в подвал, после чего резко вытащил из кобуры пистолет и, деловито помахав им, приказал Ирине идти вслед за ней.
За дверью стоял запах гнили. Инспектор щелкнул выключателем, и тусклая лампочка выхватила из тьмы длинный затянутый под потолком паутиной коридор, по бокам которого виднелись щелястые деревянные двери. Заброшенные погреба? Хозяйственные кладовки? Ближе к концу коридор перегораживала металлическая решетка с открытой дверью. Вернее, это была целая клетка. В нее Горленко и загнал пленниц.