И тем не менее всесилие злата, самонадеянно твердящего: «Все куплю», оказывается на поверку иллюзорным. Это начинают понимать даже американские политэкономы.
Вот что говорит, например, Д. Гелбрэйт. Если при прокладке дороги используется только такая «техника», как лопата, строителей можно заполучить в тот же день. Наняв, скажем, безработных. Или переманив весь нужный персонал у другого предпринимателя с помощью обычного для рыночных отношений приема — обещания платить больше. А если надо воздвигнуть современную автостраду с целым комплексом сложнейших инженерных сооружений, с применением всевозможных машин? Не так-то легко раздобыть квалифицированные кадры в нужном количестве и в нужное время. Ведь их может просто-напросто не быть под рукой. И даже посул «озолотить» дефицитных специалистов, чтобы они согласились оставить насиженное место ради высокооплачиваемой, но кратковременной работы, едва ли поможет. Что уж говорить тогда о развитии целых отраслей? Тем более ультрасовременных, которые рождаются научно-технической революцией?
Д. Гелбрэйт вынужден признать: «Когда речь идет о конструкторах автоматических систем, специалистах по сверхпроводимости и аэродинамике, о радиоинженерах, равно как и о титановых сплавах (в сравнении со сталью) и космических аппаратах (в сравнении с мотоциклами), полагаться на рынок можно в значительно меньшей степени. Потребности в них должны быть тщательно рассчитаны и спланированы». Добавим: рассчитаны и спланированы в масштабах всего народного хозяйства, причем на многие годы, а то и десятилетия вперед.
Так мы снова возвращаемся к проблеме общегосударственного планирования. Проблеме, которая является камнем преткновения для общества, основанного на рыночной стихии.
Даже в сфере образования, где вмешательство «сверху» допускается вроде бы в довольно широких масштабах, государственное регулирование наталкивается на непреодолимые препятствия, обусловленные самой природой капиталистического строя.
Все большее распространение получает так называемая технологическая безработица. Она дает себя знать даже при достатке или избытке вакансий. Дело в том, что в эпоху научно-технической революции быстро рождаются новые профессии, умирают или неузнаваемо преображаются старые. Предъявляемым ими требованиям не всегда соответствует даже тот, кто еще недавно слыл высококвалифицированным специалистом. И ему не так-то легко найти себе применение, хотя пустует множество рабочих мест. Это вполне естественно в условиях, когда подготовка кадров лишена плановости, опирающейся на прогнозы ожидаемых изменений. Когда в повышении квалификации каждый вынужден полагаться лишь на себя, не встречая всемерной государственной поддержки, когда он должен платить не только за обучение, но даже за пользование библиотеками. Развитию самообразования не благоприятствует и высокая стоимость книг на Западе.
Доктор экономических наук Н. Иванов, сотрудник Института международного рабочего движения АН СССР, считает важной чертой нынешней буржуазной действительности рост безработицы среди интеллигенции, которая впервые испытала на себе этот бич. «Сложившаяся ситуация не сулит ничего хорошего капиталистическому строю, перспективы развития которого все большее число людей оценивает крайне пессимистически, — пишет ученый в журнале „Рабочий класс и современный мир“. — А все это объективно приводит трудовую интеллигенцию к осознанию необходимости союза с рабочим классом в борьбе за социальный прогресс, за революционное переустройство общества».
Проблема кадров для науки приобретает в наше время особую остроту. Контингенты ученых умножаются гораздо быстрее, чем человечество в целом. Если бы так продолжалось и далее, то через 80 лет — к 2050 году — все взрослое население нашей планеты должно было бы посвятить себя исследовательской деятельности, бросив все иные занятия. Читатель спросит: а почему бы и нет?
Что ж, в принципе такое возможно. Но при разумном строе. Когда сотрутся различия между трудом физическим и умственным. Когда производство (в частности, сельскохозяйственное) станет комплексно-автоматизированным, высокопродуктивным. Между тем в большинстве стран «третьего мира» оно не вступило даже в машинно-фабричную стадию. Не искоренен тяжелый ручной труд. А продовольственная проблема? Не исключено, что в ближайшие десятилетия она останется проблемой номер один для миллиардов людей. Где уж тут думать о высоких материях, когда у человека нет куска хлеба!
Как видно, прогресс науки теснейшим образом связан с прогрессом социальным.
Впрочем, теперешний стремительный рост численности научных кадров не вечен. Так или иначе он должен замедлиться. Если представить, что все жители Земли от мала до велика пожелают быть учеными и станут ими, он просто-напросто не сможет уже обгонять по темпам прирост населения нашей планеты. А коли так, не затормозится ли рано или поздно научный прогресс?
Технический персонал институтов и лабораторий умножается быстрее, чем собственно исследовательский — тот, что непосредственно занят научными поисками. Но в том-то и беда, что на них остается все меньше времени! Оно все больше расходуется на отнюдь не творческие поиски — на раскопки за столом, в курганах книг, похоронивших информацию.
Когда-то любой ученый при желании мог легко просмотреть все специальные журналы — их было не так уж много. Например, в 1800 году всего 100. А вот в 1950 году уже 100 тысяч… Ныне свыше 200 тысяч (чуть ли не 5 миллионов статей!). Сегодняшний химик, даже если он ничем другим не будет заниматься, кроме как читать запоем специальную литературу по своей тематике, глотая по 200 статей в сутки, не зная ни выходных, ни отпусков, все равно не сумеет ознакомиться и с десятой долей сведений, адресованных ему авторами-коллегами. В подобном же положении очутился и биолог, и физик, и астроном, и математик… Не начнет ли падать эффективность индустрии идей в ближайшие же годы?
Допустим, однако, что поиск нужных сведений удастся автоматизировать и вообще видоизменить настолько, что он станет быстрым и легким. Все равно проблема останется: человеческому мозгу грозит катастрофическая встреча с «мегабитовыми бомбами» (выражение С. Лема, образованное от слова «мега», что значит «миллион», и «бит» — единица информации). Объем научных знаний уже сегодня измеряется миллиардами мегабит и продолжает увеличиваться — на 3 процента ежегодно.
Чтобы одолеть премудрости средней, а затем и высшей школы, сейчас требуется приблизительно 15 лет. Потом выпускнику бывает нужен обычно еще не один год, чтобы полностью войти в курс дела, прежде чем он приступает к самостоятельным исследованиям. Но объем знаний растет! Не удлинится ли со временем пребывание в стенах учебных заведений? Не будут ли выходить из них седовласые и полысевшие «молодые специалисты»?
Между тем в математике, физике и некоторых других важнейших областях науки «золотая пора» творческой продуктивности отнюдь не годы «маститости», означающей по самому смыслу своему высокую пробу серебра в шевелюре. Нет, это возраст от 20 до 30 лет, реже до 40. Например, Э. Галуа (1811–1832) еще юношей построил свою теорию групп, послужившую впоследствии ключом чуть ли не ко всей нынешней алгебре и геометрии (в 21 год он погиб на дуэли).
Итак, необходимо как можно скорее готовить специалистов для самостоятельной работы. Желательно, чтобы они приступали к ней как можно раньше, хорошо бы до 20 лет. Но к этому времени человек должен иметь уже вполне достаточный багаж знаний. А как его иметь, если объем научной информации растет, будто снежный ком.
Да, вопрос об интенсификации умственного труда нельзя назвать праздным. Но разве ее резервы уже исчерпаны? Нет, они есть и в системе образования, и в науке. Достаточно привести такой подсчет: если лучше организовать индустрию идей, усовершенствовать ее технологию, то одно лишь это вчетверо-впятеро поднимет производительность труда без дополнительных капиталовложений.
Нельзя забывать и другое. Человеческий мозг использует свои потенциальные возможности далеко не полностью — всего лишь на несколько процентов. Увеличить продуктивность его работы сулят многообещающие успехи нейрофизиологии, антропогенетики и других дисциплин, переживающих сейчас подлинную революцию.
В статье «О возможности социальных приложений антропогенетики» (сборник «Наука о науке», Москва, издательство «Прогресс», 1966 год) ныне покойный Д. Холдейн обсуждал мысль об улучшении человеческого вида. Уже теперь, писал он, мы имеем представление о том, как можно было бы предотвратить появление на свет неполноценных детей, хотя и здесь не всегда приемлемы рекомендации науки. Правда, оговаривался ученый, нам еще неизвестны способы, позволяющие контролировать рождение детей с повышенной одаренностью. Конечно, выражал он надежду, наши потомки сумеют решить и эту проблему, хотя от той поры нас могут отделять века.
Однако, считал он, нужны коренные социальные преобразования, прежде чем можно будет задумываться над тем, какие именно качества необходимы человеку в условиях нового общества.
Комментируя статью Д. Холдейна, доктор биологических наук профессор В. Столетов, писал в послесловии: «Большой ошибкой будет искать в антропогенетике решение социальных проблем, но не меньшей ошибкой является отказ от антропогенетики как средства борьбы за здорового человека в условиях совершенного социального строя».
Да, и здесь мы возвращаемся к вопросу о необходимости социальных преобразований.
Другой автор того же сборника, Д. Прайс, утверждает, будто учеными (хотя бы самой низкой квалификации) способны стать далеко не все, лишь 6–8 процентов населения. И, дескать, наука приближается к своей дряхлости, ее людские ресурсы должны вскоре исчерпаться. Возражая Д. Прайсу, профессор В. Столетов ссылается на тот факт, что не так давно добрая половина человечества была неграмотна. Стало быть, ей были недоступны сами знания: она была не в состоянии даже использовать их, не то что умножать. В таких условиях рассуждения о проценте способных заниматься исследованиями беспочвенны.