В условиях, когда в стране практикуется массовое и своевременное выявление дарований, их проявление «на заре туманной юности» становится все более ординарным явлением. И если оно и впрямь удивительно, то лишь потому, что экстраординарно, как всегда, само их появление, особенно таких ярких, как таланты С. Новикова, Ю. Манина, В. Арнольда.
Правда, эти трое пришли в математику в 50-е годы, когда не было еще ни общесоюзных олимпиад, ни специализированных средних школ с физико-математическим уклоном. Но это отнюдь не означает, что тогда вообще не занимались массовым выявлением математических дарований. Занимались, правда, в меньших масштабах. При школах существовали физико-математические кружки. Еще с довоенного времени традицией стали общегородские олимпиады. Именно так на одной из них заявил о себе московский школьник В. Арнольд. Ю. Манин также был замечен еще в школе, а в студенческие годы уже вел самостоятельные исследования.
Что касается С. Новикова, то условия его воспитания могут показаться на первый взгляд исключительными. В самом деле, его отец П. Новиков, академик, стал одним из крупнейших авторитетов современности в области математической логики, лауреатом Ленинской премии 1958 года. Мать — тоже математик, доктор наук, специалист по теории множеств.
Спору нет, вся обстановка в семье способствовала пробуждению у мальчика с детских лет того, что называется вкусом к математике. Но сын, увлекшийся топологией, пошел своей дорогой, не лежащей на тех направлениях, которые стали специальностью его родителей. Такой выбор и столь быстрый успех на этом пути немыслим, естественно, без систематического образования, полученного в советской школе — сперва средней, затем высшей. Ну и, разумеется, большое влияние на формирование интересов Новикова-младшего оказали его учителя — советские ученые и педагоги.
Сейчас, когда с каждым годом расширяется прием на математические факультеты и отделения высших учебных заведений, советская математика получает все более многочисленное и многообещающее пополнение. Это верный залог ее новых, еще более значительных успехов. А теперь о дорогах, которые она выбирает. Вспомним участь Н. Лобачевского. Непризнанный в дорогом отечестве, затравленный начальством и коллегами, ослепший от напряженной работы, диктовал он свою «Пангеометрию», надеясь, что ее поймут потомки.
Топология, к которой относятся работы С. Новикова, отмеченные Ленинской премией 1967 года и считающиеся наиболее весомым вкладом последнего десятилетия, не менее, пожалуй, «заумная» область математики (популяризаторы называют ее «геометрией каучуковых форм»). Но какой бы она ни была, сколь бы никчемной ни казалась непосвященным, ее подлинное значение, ее дальнейшие судьбы способны определить прежде всего специалисты. Все подобные вопросы Советская власть с первых же своих шагов оставила в компетенции самих ученых. И ничего нет удивительного, что первыми значительными результатами советские ученые обогатили топологию еще в 20-е годы.
Крупнейшим достижением довоенного периода в этой области было открытие, которое принадлежит нашему соотечественнику академику Л. Понтрягину. (Надо сказать, Понтрягин слеп: несчастный случай лишил его зрения еще в детские годы; несмотря на это, он стал математиком с мировым именем, более того — создал свою школу.)
Когда академик Л. Понтрягин в 50-х годах обратился вдруг к далеким от топологии проблемам оптимального управления технологическими процессами (а они в наше время имеют первостепенную практическую важность), этот поворот к новой сфере исследований был делом его собственной инициативы. Если говорить о воздействии общества, то в данном случае оно свелось к публичному обсуждению понтрягинских работ, которое предшествовало их оценке — присуждению Ленинской премии 1962 года. А в 1975 году ученый был удостоен Государственной премии СССР за учебник математики для вузов.
Сейчас потребности в математиках у нас на девять десятых определяются нуждой в специалистах-«прикладниках». Но это вовсе не означает, что сугубо теоретические поиски, не рассчитанные на сиюминутный «выход в практику», постепенно подвергаются девальвации и сводятся на нет. Сколь бы далекими от практики, сколь бы отвлеченными и труднодоступными непосвященным ни казались проблемы, которыми занимаются наши ученые, они встречают полное понимание, а с ним и щедрую материальную поддержку.
Что касается государственных учреждений, которые координируют научную деятельность в масштабах всей страны, то в своих рекомендациях они опираются, естественно, на мнения ученых. Так что и индивидуальные и коллективные программы исследований определяются в конечном счете самими их авторами и руководителями, знатоками своего дела.
Век нынешний нашей науки, когда государство, кровно заинтересованное в ее прогрессе, всячески стимулирует как прикладные, так и фундаментальные исследования, когда созданы благоприятные условия для выявления и воспитания будущих Лобачевских, — это пора новых возможностей, новых надежд отечественной математики, добрую славу которой уже умножили и еще больше умножат советские ученые.
Незадолго до того, как маститый французский математик А. Картан, прибыв в Москву, с похвалой отозвался о своих молодых советских коллегах, в СССР побывал президент Американской экономической ассоциации Т. Шульц. Вернувшись домой, он забил тревогу: мол, «в освоении человеческих ресурсов» СССР преуспеет в большей мере, нежели США. «Самое поразительное здесь — наращивание человеческого капитала», — делился он впечатлениями о нашей стране, где его «беспокоит рост числа талантливых людей».
Но да позволено будет уточнить: какой «рост»? СССР никогда не был «охотником за головами» в отличие от западных держав (и от старой России, практиковавшей закупку «умов без сердец» с самого основания своей Академии наук). Мало того, после Октябрьской революции многие представители буржуазной интеллигенции покинули страну. За рубежом расценивали эту «утечку мозгов» как невосполнимую утрату. Еще бы: большинство жителей не умело даже читать-писать. Где уж, мол, ему, простонародью, угнаться за элитой!
Особенно плохо обстояло дело на окраинах Российской империи. «Для ликвидации неграмотности населения Средней Азии и Казахстана понадобится 4600 лет», — предполагал в 1912 году «Вестник просвещения», удрученный картиной бескультурья в тех отсталых краях. За несколько десятилетий Советской власти у казахов, киргизов, таджиков, туркмен, как и у других народностей нашей страны, появились не только школы, средние и высшие, где преподавание ведется на родном языке, но и национальные академии наук, многочисленные исследовательские учреждения.
Строительство социализма вызвало к жизни творческие силы всех общественных слоев, дремавшие веками. Многонациональный советский народ вырастил из недр своих многомиллионную интеллигенцию. И по-прежнему она пополняется в основном выходцами из рабочих и крестьян. Важно и другое: неузнаваемо изменился облик былых «низов», что обусловлено ростом образованности, профессиональной квалификации, общей культуры.
И нет ничего удивительного, что контингент ученых умножался у нас быстрее, чем в самых развитых капиталистических странах: он удваивался каждые 6–7 лет (в США — за 10 лет, в Западной Европе — за 15). Ныне он составляет 1/4 мирового, тогда как население СССР — лишь 1/16 всего человечества.
Ну а творческие дарования? Они и в далеком прошлом были не более редкими, чем теперь, но оставались зарытыми в землю талантами. Так что дело не в количественном росте их обладателей, а в качественно иных возможностях проявить себя в любой сфере деятельности по принципу «от каждого по способностям…». И возможности эти неуклонно расширяются.
Расходы на социально-культурные мероприятия только по госбюджету составляли у нас в 1940 году 4 миллиарда рублей (23 процента всех ассигнований), в 1950-м — 12 миллиардов (28 процентов), в 1960-м — 25 миллиардов (34 процента), в 1960-м — 56 миллиардов (36 процентов). В 1976 году они превысили 80 миллиардов рублей (более 36 процентов), а вместе с вложениями государственных предприятий и колхозов — 100 миллиардов. На народное образование, науку и культуру в 1976 году выделено — опять-таки только по бюджету СССР — 34 миллиарда рублей (против 33,2 миллиарда в 1975-м).
Когда на советской земле заработала первая в мире атомная электростанция, а в небе закружился первый спутник, изумление сменилось изучением: американские и западноевропейские эксперты со всей серьезностью взялись препарировать «русское чудо», пытаясь докопаться до его истоков. Ссылаясь на поучительный советский опыт, специалисты рекомендовали пересмотреть бюджет США. И в 1958 году конгресс США одобрил законопроект об увеличении ассигнований на развитие системы образования.
Конечно, научно-техническая революция, несущая с собой настоящее половодье информации, ставит и новые проблемы.
Знания, приобретенные в школе, средней и высшей, «старятся» порой за 5–10 лет (а ведь некогда их хватало на весь человеческий век). Чтобы не отстать от жизни, любой специалист уже сегодня должен непрестанно учиться, а то и переучиваться. Когда нынешние школьники пойдут работать, они будут вынуждены заниматься профессиональной переподготовкой настолько интенсивно, что практически полностью (и не раз за свою жизнь) сменят квалификацию. Даже те, кто останется верен первоначально избранному поприщу. Ибо сам характер их деятельности, само их окружение — в лаборатории ли, в цехе или на ферме, даже дома — будет стремительно и неузнаваемо обновляться. Вот уж подлинно: век живи — век учись!
Особое значение в таких условиях приобретает общеобразовательная подготовка. Именно она служит той культурной базой, без которой невозможно надстраивать и перестраивать свою систему знаний, поспевать за семимильными шагами научно-технического прогресса.
Исследования советских социологов показали, что рабочие, закончившие десятилетку, чуть ли не вдвое быстрее овладевают новой техникой, чем те из них, кто оставил среднюю школу после 6–7-го классов. Рационализаторов среди первых тоже больше, причем в 5, а то и в 10 раз. Можно себе представить, какие выгоды народному хозяйству несет с собой всеобщее среднее образование, которое введено у нас в девятой пятилетке. При этом, разумеется, выигрывает не только общество в целом, но каждый человек в отдельности. Более основательная подготовка в широком диапазоне дисциплин — от естественных до гуманитарных — способствует