Но дальше на них бросилась целая орда монстров.
Весь проход заполнили круглые, чуть вытянутые кверху головы, угрожающе вытянутые лапы, хриплый визг, желтые, полные ненависти глаза и длинные когтистые пальцы. Солдаты стреляли, не целясь, и многих убивали, но из пещеры выскакивали все новые и новые твари.
Сержант прибегнул к классическому приему: половине роты он приказал отступить на десять метров, вторая половина прикрывала товарищей, затем маневр повторялся. Сначала тактика подействовала: винтовки палили, создавая огненную преграду, чудища падали, группы солдат менялись местами. Но, к несчастью, сохранить этот порядок не удалось.
На самом деле даже самые дисциплинированные военные в мире не сумели бы выдержать подобный напор врага. Монстры с каждой минутой все прибывали, и сержант велел примкнуть штыки, признавая тем самым, что рукопашной схватки не избежать. Однако вместо этого самые трусливые или же самые прозорливые побросали винтовки и бросились наутек.
Малагенец попробовал удержать их и заставить вернуться в строй, но тщетно. С каждой минутой чудовищ становилось все больше, они подбирались все ближе и ближе. Самые дисциплинированные солдаты продолжали держать строй, стрелять и перезаряжать винтовки, но большинство обратилось в бегство. Согласно законам всех войн, жертва, принесенная смельчаками, служит лишь для спасения трусов.
Чудовища лавиной хлынули на стрелявших. Они терзали их когтями и зубами, душили змеиными языками. Когда никого из стрелков в живых не осталось, бой превратился в охоту за разбегающимися солдатами.
Они неслись врассыпную вниз по склону. Каждый спасал свою шкуру, живых становилось все меньше. Чудовищное зрелище! Монстры вырывали у поверженных солдат ребра и швыряли их в беглецов. Это было страшнее всего. Казалось, монстрам нравится мучить солдат, запуская в них кусками павших товарищей.
На этом рассказ кончался. Сержант помнил лишь то, как бежал сломя голову, не надеясь на спасение, по темному дикому логу, ведущему к подножию гор. Спасся он благодаря тому, что сзади его прикрывали стрелки, и, когда строй рассыпался, это дало ему шанс на спасение. Теперь он сидел в доме градоначальника, опустив ноги в таз с горячей подсоленной водой. А дюжина офицеров смотрела на него как на Лазаря, воскресшего не в Палестине, а в Пиренеях.
Когда шел дождь и фунгусы жаждали влаги, они выходили из Пустой горы и собирались толпой на поляне неподалеку от пещеры. Стоя на траве, они прижимались друг к другу так тесно, что казались островом, состоящим из грибной плоти, а затем замирали в неподвижности, превращаясь в единое тело, жадно впитывающее струи дождя. В такие часы Коротыш пытался присоединиться к общему собранию, но фунгусы отталкивали его, не желая принять в свою компанию. «Ты странный фунгус, отойди от нас подальше», – ворчали они, а он снова и снова вклинивался в скопление фунгусов, ища зазор между телами. Но собратья, стоящие вплотную друг к другу, образовывали нечто вроде брони и всякий раз его отгоняли: «Отстань, уходи!»
Безутешный Коротыш обнаружил, что не отвергает его только один фунгус, тот самый, который спас его из расселины, – Кривой. Обычно он питался дождевой водой в сторонке от остальных, и Коротыш завел привычку становиться рядом с Кривым, ближе его собственной тени. Иногда он прижимался вплотную к одному из шести коленей огромного собрата. Две фигуры сливались в одно целое, и стороннему наблюдателю могло показаться, что Коротыш – всего лишь диковинный отросток на богатырском теле Кривого.
К несчастью для Коротыша, Кривой покинул общество фунгусов; дни и ночи он проводил на каменном выступе в самом верху горы и оттуда молча наблюдал за нескончаемой и абсурдной толкотней собратьев. Стоял неподвижно на своей одинокой площадке и больше не делал ничего. Коротыш вставал рядом с ним, потому что лучше проводить время с одним фунгусом, чем в полном одиночестве, на самом же деле он мечтал снова оказаться в дружной компании. Кривой был исключением из правила, потому что по натуре своей фунгусы – существа стадные, их тела сообщаются между собой при помощи спор, которые подобны пчелам, объединяющим все цветы на лугу. Вот почему ручонки Коротыша то и дело цеплялись за мощные конечности Кривого. «Давай вернемся к остальным, пожалуйста, давай вернемся», – лепетал Коротыш. Однако большой фунгус не имел ни малейшего намерения возвращаться, совсем наоборот.
Со своей площадки оба наблюдали, как разрушалась, менялась и отстраивалась изнутри Пустая гора. Работяги сновали вверх-вниз, вечно куда-то торопились, прорывали все новые и новые узкие извилистые коридоры, таскали дробленые камни по туннелям и внутренним переходам, отдавая все свои силы нескончаемой работе, не имевшей ни малейшего смысла. И однажды Кривому все это надоело: и Пустая гора, и ее темные каменные своды, и фунгусы с их бесконечной покорностью.
Кривой встал на пути процессии, переносившей щебень, остановил работяг своими пятью руками, а тремя другими вытряхнул на землю мусор из их корзин.
– Вы день и ночь долбите скалы и таскаете камни туда-сюда, – закричал он по-фунгусски. – А зачем? Каменная пыль липнет к вашей коже и попадает в глаза, которые с некоторых пор затянуты такой толстой пленкой, что вы похожи на слепых. Какой в этом смысл?
– Оставь нас в покое, – ответили остальные. – Ты был первым фунгусом, открывшим глаза, однако сейчас слова твои оскорбительны и неуместны. Отстань.
Коротыш, видевший эту сцену, почувствовал, что теряет последнюю надежду: разъяренный и обиженный Кривой покинул гору, вылез из кауны и зашагал прочь. Коротыша охватило отчаяние. Ему всегда хотелось, чтобы сородичи его не отвергали, а теперь от него уходил тот единственный, который его принимал. Маленький фунгус умолял Кривого остаться, но тот не слушал.
Коротыш так боялся остаться один, что засеменил за товарищем. Они миновали леса и холмы, уходя все дальше и дальше от искусственных сводов. Маленькому фунгусу трудно было угнаться за Кривым: как он ни старался, короткие ножки не позволяли догнать собрата. Коротыш бежал изо всех сил и кричал во всю глотку, умоляя Кривого вернуться или хотя бы его подождать. Но тот шагал гораздо быстрее, и с каждой минутой расстояние, отделявшее его от Пустой горы и от маленького фунгуса, увеличивалось. И наконец, когда оба оказались на узкой горной тропе, Кривой исчез в высоком ельнике. Вскоре Коротыш увидел, как он поднимался по склону, похожему на тот, где когда-то Хик-Хик пробудил его к жизни. Казалось, Кривой искал то место, словно желая вернуться к своему прежнему бессознательному состоянию.
Миновав ельник, Коротыш остановился передохнуть и собраться с силами. У его ног расстилалась небольшая долина. И тут он увидел нечто необычное.
Длинная колонна людей в синих мундирах в сопровождении лошадей и пушек двигалась в глубь гор. Ни разу в жизни ни в ком не чувствовал Фунгус такого мощного стремления к разрушению. Колонна направлялась к Пустой горе.
XФунгусы и военные готовятся к решающей схватке. Хик-Хик случайно сталкивается с армейскими отрядами и выкрикивает грубые оскорбления в адрес президента испанского правительства, Пракседеса Сагасты[7]. Слабые места фунгусов, не способных понять план сражения, становятся очевидными. Крах неминуем
Когда Малагенец закончил свой рассказ о Пустой горе, Ордоньес приказал офицерам покинуть столовую. Майлис попыталась уйти вместе с ними, но Антонио преградил ей путь. Пока его подчиненные выходили из помещения, подполковник устремил на нее немигающий взгляд, а пробор его был направлен прямо на ее учительский палец. Когда они остались одни, Майлис в отместку отпустила ехидное замечание: вы потеряли два десятка солдат, а выглядите вполне довольным, словно вас это нисколько не трогает. Антонио пожал плечами: потери прискорбны, но подобная судьба может постичь любого солдата. Кроме того, сердце его наполнялось гордостью: он станет первым офицером, которому выпало сразиться с расой нибелунгов. Майлис презрительно фыркнула, словно услышав нечто высокопарное и глупое: нибелунги, надо же! Только такому напыщенному типу могло прийти в голову окрестить эти существа таким торжественным именем.
– Я защищу вас от нибелунгов, – снисходительно заявил Ордоньес. Он не понимал, что перед ним женщина, не нуждавшаяся в мужской защите. А Майлис, не подумав о последствиях своих слов, бросила:
– Большое спасибо, но ваша помощь мне не нужна. Он никогда не позволит им причинить мне боль.
Сказать «он» было большой ошибкой.
О ком она? Кто не позволит причинить ей боль?
Антонио с самого начала подозревал, что Майлис знала больше, чем говорила. Кто ее мог защитить? Она попыталась отговориться, сделав вид, что он ее неправильно понял. Но глупцом Антонио не был. Он схватил Майлис за локоть и пригрозил повторно отправить ее отца на расстрел. И тогда она сдалась и заговорила. В конце концов, она не чувствовала себя предательницей, потому что могла рассказать совсем немного: только о визите Хик-Хика верхом на одноглазом чудовище. Сейчас, после доклада сержанта, ее история едва ли добавляла информации, все это Ордоньес знал и так. Однако в рассказе Майлис мелькнула важная деталь: некий вполне конкретный человек направлял орду нибелунгов. Антонио машинально провел пальцем по своему пробору: а что, если это тот самый тип, который, по рассказу Малагенца, требовал, чтобы нибелунги принесли ему спиртного, словно они у него на посылках?
Но стычка между Антонио и Майлис этим не закончилась.
Вечером, покончив с приготовлениями к походу, Антонио утащил с собой в спальню бутылку винкауда. Что это еще за напиток такой, черт возьми?! Он напомнил подполковнику Майлис: сладкий, крепкий и способен сводить мужчин с ума.
Ордоньес не лег в кровать, а продолжал прикладываться к бутылке. И чем больше он пил, тем чернее становились его мысли. С какой стати ему приходится терпеть эту женщину? И еще: как удается ей каждый раз так ловко его провести? Может быть, настало время показать, кто здесь главный?