Не все мужчины умеют пить винкауд. Ордоньес не знал, что сладость напитка была ловушкой: пьяный мог совершить безобразный поступок, чтобы удовлетворить свое желание. В полночь он вооружился револьвером, взял лампу и вошел в спальню Майлис и ее отца, которые в тревоге проснулись. Прежде чем они успели вскочить со своих постелей, Антонио засунул длинное дуло револьвера в рот градоначальника. Одного лишь касания холодного металла было бы достаточно, чтобы бедняга последовал за ним, точно рыба, пойманная на крючок. Ордоньес подвел его к двери и пинком под зад выпроводил в коридор, а потом вернулся назад, к Майлис. Как это обычно случается с пьяными, алкоголь лишил его способности рассуждать логически: сопротивления он не ожидал. Майлис кричала, царапалась и кусалась. Она била насильника кулаками, визжала и дрыгала ногами так, что справиться с ней было труднее, чем оседлать дикую лошадь. Это вынудило Антонио влепить ей несколько пощечин, сперва легонько, как наказывают расшалившегося ребенка, а потом изо всех сил. Ордоньес догадался, что изнасиловать женщину может только очень сильный человек. Майлис ударила его в глаз железным подсвечником, и это привело его в ярость. На следующий день ему предстояло возглавить самую важную операцию в своей жизни, а у него фингал под глазом. Все солдаты увидят это смехотворное фиолетовое украшение. Теперь он лупил Майлис по лицу обоими кулаками, желая не овладеть, а причинить ей боль.
Антонио почувствовал, как четыре руки схватили его за плечи и вывели из комнаты. Это были двое адъютантов, которые спали в прихожей. Если бы Майлис не оказала сопротивления, они, вероятно, не стали бы вмешиваться. Но поднялся такой шум, что они решили увести своего командира ради его собственного блага, а вовсе не ради спасения жертвы. Ордоньес был мертвецки пьян. Адъютанты уложили его в постель, сняли с него сапоги и накрыли одеялом.
Антонио вздохнул. От его пробора ничего не осталось. Прежде чем погрузиться в забытье, вызываемое винкаудом, он сказал себе: а что, если она права и Власть спрятана в каком-то укромном месте? Даже полномочия старшего офицера не помогли ему овладеть Майлис. А если это так, то где ее искать, где скрывается истинная Власть?
На следующее утро Ордоньес созвал всех офицеров в столовую осталя, куда велел принести школьную доску. На ней подполковник нарисовал примитивную карту.
Свой план Антонио высокопарно назвал «операция «Нибелунг»». Он воспользовался шансом щегольнуть перед публикой своей эрудированностью и объяснил офицерам, что, согласно германским легендам, нибелунги жили в подземном царстве и неустанно работали в шахтах, добывая свинец и золото. Если верить докладу Малагенца, врагам очень шло название «нибелунги».
План операции «Нибелунг» был таков: полк в полном составе со всем снаряжением, повозками и двумя пушками поднимается по тропе. Располагается напротив горы, ставшей гнездом нибелунгов, и начинает обстреливать ее из пушек. У врага остается два выхода: спечься внутри горы или принять бой на склоне. И в том, и в другом случае неприятель будет уничтожен. Конец операции «Нибелунг». Есть вопросы? Есть. Господин подполковник, вы действительно считаете, что два орудия среднего калибра выгонят их из убежища? Ответ: вы правы, двух пушек недостаточно, чтобы разрушить гору, но не забывайте, что внутри ее обширные пустоты. Удары снарядов вызовут обрушения, и врагам придется выйти на поверхность. Еще вопросы? Да, господин подполковник. По всей видимости, чудовища кровожадны: в одно мгновенье расправились с двумя десятками солдат. Вы уверены, что мы сумеем их уничтожить, когда они на нас нападут? Ответ: по подсчетам сержанта, нибелунгов около пятисот. Нас немного меньше, но мы располагаем современным оружием.
На этом собрание закончилось. Антонио приказал всем встать по стойке смирно: да здравствует Испания! Никто и не заикнулся о синяке под глазом. Перед уходом офицеров Ордоньес напутствовал их бодрой шуткой:
– Господа, я уверен, что мы их уничтожим, а последнего отправим в знаменитый барселонский Музей естественных наук, чтобы из него сделали чучело.
Офицеры захохотали, а один даже осмелился поправить подполковника:
– Лучше не в Барселону, а в Малагу, наш сержант это право заслужил.
Новый взрыв смеха. Однако Ордоньес заметил, что один из присутствующих не смеялся. И это был сержант Малагенец.
Антонио остался с ним наедине, и, к его удивлению, тот обратился к нему со словами:
– Сеньор, не надо туда ходить.
Малагенец объяснил, что дело не в ужасном побоище, которым окончилась предыдущая операция, замечание его вызвано иной причиной. Находясь в недрах горы, он ощутил странную вибрацию в воздухе, словно нибелунги переговаривались между собой на языке, недоступном людям. Малагенец предчувствовал недоброе. Но в армии сержанты подчиняются старшим офицерам, а не наоборот; Ордоньес приказал ему встать по стойке смирно, а затем выйти вон.
Когда сержант исчез, Антонио открыл дверь и с грохотом ее захлопнул, а сам остался внутри и притих. Чуть позже Майлис вышла из своей комнаты, уверенная в том, что все уже разошлись. И угодила в западню: Антонио поджидал ее, сидя нога на ногу, и курил. Пробор его был безупречен. Майлис замерла от страха, увидев прямо перед собой зверя, который накануне пытался раздвинуть ей ноги, овладеть ею и унизить. Глаза Ордоньеса остановились на ее распухшем от побоев лице. Больше он ничего не делал, только взгляд его, такой же прямой и строгий, как пробор, был устремлен на нее. Наконец он вышел, не произнеся ни слова. Пусть сама представит себе свою участь, когда он вернется, увенчанный победой. И наделенный Властью.
Полк выступил в поход в полном составе: на этот раз это были не два десятка рядовых под командованием сержанта из Мотриля, а около пятисот солдат с современным оружием и снаряжением. Располагали они и двумя артиллерийскими орудиями. Антонио, возглавлявший отряд верхом на коне, приказал солдатам петь, и к небу взлетел хор мужских голосов. Сотни воинственных глоток, распевавшие под аккомпанемент солдатских сапог, приводили облака в дрожь. Вскоре возникло своеобразное состязание: что сильнее – песни бравых воинов или молчаливая природа? Поначалу удача улыбалась пехоте. Наступающее войско отважно топтало цветы и коровьи лепешки. По дороге колонна встретила стадо коров, и солдаты привязали к повозкам несколько буренок. Итак, сперва войско топтало все на своем пути и забирало приглянувшееся, а природа спасалась бегством и подчинялась человеку.
Но через некоторое время глотки пересохли. Дорога поднималась в гору так круто, что повозки и орудия приходилось толкать сообща, а на одном отрезке пути склон был настолько отвесным, что уже весь полк затаскивал пушки наверх, прилагая все силы рук и плеч. Воодушевление пошло на убыль, но несмотря на это, полк продвигался вперед сомкнутыми рядами. Прежде чем они достигли цели своего похода, а именно – горы нибелунгов, в пути случилось только одно происшествие.
Неожиданно раздался выстрел, и все головы повернулись в сторону стрелявшего. На вершине склона, присыпанной снегом, Антонио увидел одинокую фигуру. Человек стрелял из револьвера и осыпал их проклятьями. Колонна остановилась.
Незнакомец был далеко. На нем было черное пальто и шляпа, и на фоне белого снега он выделялся, как жужелица. Его сопровождала гусыня, которая размахивала крыльями и гоготала, глядя на отряд. В свободной руке человек сжимал бутылку и во всю глотку выкрикивал угрозы в их адрес. Солдаты подумали, что в этом странном мире возможно все, даже привидения.
Антонио не понимал, что говорит незнакомец: тот стоял слишком далеко, к тому же обращался к ним то по-испански, то на каком-то другом чудном языке. Подполковник потребовал переводчика. К нему подвели каталонца из Таррагоны.
– Что он там, черт подери, мелет? – нетерпеливо спросил Ордоньес.
– Он говорит, что если мы хотим заполучить его бутылку, то надо подняться к нему и забрать ее, – ответил молоденький солдат. – И что виной всему буржуазный строй, отобравший у него диван, – добавил он.
Человек в черном продолжал палить из револьвера, пока в барабане не кончились патроны. Это не имело ни малейшего смысла: он стоял так далеко, что пули не преодолевали и четверти разделявшего их расстояния. Тем не менее его появление произвело театральный эффект: эхо множило выстрелы, словно полк окружал целый отряд стрелков. Потом человек и гусыня повернулись к полку задом, демонстрируя глубокое презрение к захватчикам, и исчезли среди елей, подернутых туманом.
Колонна двинулась дальше. Даже самому себе Ордоньес не признался, что незнакомец его встревожил. Допускать подобные помыслы было бы опрометчиво, его люди должны видеть перед собой командира бравого и решительного. Антонио помахал в воздухе фуражкой, обнажив безупречный пробор, и приказал всем петь. Никто в мире не поет лучше, чем испанская пехота.
Антонио догадывался, что ему придется иметь дело с опасным стратегом. Хитроумным, изощренным. Все это было тщательно проработанным коварным планом: нелепые мосты, трупы гражданских гвардейцев, превращенные в статуи. Сомнений не оставалось: человек в черном, этот мастер психологической войны, рассчитывал их запугать, привести в замешательство. Мало того, они столкнулись с весьма образованным злодеем: «Если желаете заполучить мой винкауд, идите сюда и возьмите его». Негодяй перефразировал историческую цитату: когда во время сражения у Фермопил персидский царь велел спартанцам сдать оружие, царь Леонид ответил: «Приди и возьми».
Единственной загадкой оставалось упоминание дивана.
Антонио Ордоньес премного бы удивился, если бы узнал, что тип в черном пальто и шляпе ничего не смыслил ни в заговорах, ни в стратегии. Он всего лишь дебоширил, как все пьяницы.
О приближении войска Хик-Хик узнал в последний момент благодаря Коротышу. Насосавшись винкауда, он дрых у себя в комнате в Пустой горе, когда тот его разбудил. С похмелья пьяница ничего не разобрал, но постепенно встревоженный маленький фунгус заставил Хик-Хика