– Миллион песет. Эти деньги помогут нам распространить Идеал по всему миру, – но тут же поправился: – Нет! Два миллиона! И диван в придачу.
– Один миллион, два миллиона? Но это невозможно! – возразил градоначальник. – Это бюджет нашей мэрии на столетие или даже на два столетия! Где, скажите на милость, взять мне такие деньги?
– А диван?
– Во всей нашей долине нет ни одного обойщика.
Хик-Хик в задумчивости почесал затылок дулом револьвера и сказал:
– Ладно. Пусть будет тысяча песет.
Градоначальник смекнул, что перед ним безумец: сначала просит два миллиона, но при первом же возражении снижает свои требования до тысячи песет. Лысая Гусыня вновь загоготала, словно настаивая на немедленной казни парламентера. Коротыш так возбудился, что не послушался Хик-Хика; встал на четвереньки и устремился к градоначальнику сначала на четырех, затем на восьми ногах. Оказавшись рядом, маленький фунгус цапнул его за нижнюю часть штанин: на дать ни взять паук и одновременно собачонка. Во время дальнейших переговоров градоначальнику приходилось отгонять его древком.
– Тысячу песет? Если мы выдадим эту сумму, вы оставите город в покое?
– Да, и, пожалуйста, мелкими купюрами. И еще одно условие: фотография.
– Фотографию? Вы желаете, чтобы вас сфотографировали?
Хик-Хик рассердился не на шутку:
– Сколько раз повторять? Да, да, да. Пусть снимут мой портрет!
– Договорились, – сказал градоначальник. – Тысяча песет и фотография. Но не могли бы вы отогнать это существо от моих щиколоток? Нам было бы удобнее разговаривать.
– А, и вот еще что. В своем величайшем милосердии я не стану жечь вашу церковь. Но начиная со следующего воскресения там должны читать не Библию, а избранные статьи Бакунина, после чего прихожане на общем собрании будут их обсуждать.
Градоначальник согласно кивнул. Тысяча песет. Фотография. Читать Бакунина во время церковной службы, кем бы ни был этот Бакунин. Прекрасно. Мир окончательно обезумел, но, если такой ценой можно спасти Велью, он готов ее заплатить.
Градоначальник решил было, что переговоры завершились, но Хик-Хик сказал:
– Минуточку. Вы же не думаете, что все эти товарищи вернутся с пустыми руками? Майлис. Сеньорита Майлис. Вы с ней знакомы?
Парламентер сделался белее своего флага. Еще бы! Ему ли ее не знать?
– Завтра мы вернемся и ее заберем, – пообещал Хик-Хик.
Он потребовал свой паланкин, и фунгусы с радостью бросились выполнять указание. Сотни зеленых рук установили сей странный предмет посередине дороги.
– Пусть она войдет в эту кабинку, – распорядился Хик-Хик. – Завтра, рано утром.
Он небрежно махнул рукой, и чудовища с бараньей покорностью отхлынули назад, словно волны во время отлива. Все, кроме Коротыша. Хозяину пришлось свистнуть, как пастуху, только тогда маленький монстр оставил в покое брюки градоначальника. Хик-Хик посмотрел на растерянного парламентера и на прощание сказал:
– Если сеньорита Майлис не сядет в паланкин, мы вернемся в Велью. И уж тогда я точно всех вас перебью, чертовы реакционеры.
После чего войско удалилось. Градоначальник машинально отметил, как тихо передвигалось это чудовищное шествие. Монстры покинули грунтовую дорогу и углубились в лес. Путь им преграждали деревья, стволы и ветки, но благодаря покрывавшей их тела слизи они скользили сквозь чащу, подобно маслу. Вскоре они поднялись по отвесным лесистым склонам и растворились в призрачной тишине.
XIVДальновидность и дальнейшая судьба Майлис
В детстве она отличалась от прочих девочек. Она еще ходить не умела, а ее уже восхищал первозданный мир Пиренейских гор: вершины и леса, ручьи и теснины. Обитатели долины относились к природе иначе. Для них за пределами осталей простирался враждебный мир, и думали они так не без основания. Зимой их изнурял жестокий мороз, летом – скудость и нищета. Потому и были изобретены остали – они защищали людей от внешних стихий. Жителям долины стоило большого труда понять человека, который любит природу. А девочка эта любила. С раннего детства она убегала босиком в лес и часами, а иной раз целыми днями разгуливала среди елей. Звали ее Майлис.
Отец Майлис был градоначальником Вельи. Он занимал этот пост столько лет, что люди забыли его имя. Все называли его просто «консул»: так на языке этих мест именовали градоначальников. Мать девочки умерла родами, возможно, именно поэтому отец во всем потакал непокорной дочери, убегавшей с уроков, чтобы побродить по окрестным лесам. Отец понял, что обрекать свободолюбивое существо на сидение в школьном классе столь же бесполезно, как выращивать дерево в цветочном горшке. Скитаясь по горам, плутая среди сырых, покрытыми лишайниками деревьев, Майлис чувствовала себя так же уверенно, как иное человеческое существо в кресле у камина. Никакие расселины были ей не страшны. Когда на пути у нее встречался природный колодец, она бесстрашно садилась у самого края и кричала в темную глубину, будто бы там жила ее невидимая подружка.
Быть может, в укромных уголках гор Майлис искала всепрощающее лоно, мать, которой у нее никогда не было. И градоначальник правильно делал, не окорачивая ее свободолюбивый нрав, ибо врожденная любознательность породила в девушке другие интересы. Научившись читать, она по-прежнему уходила в лес, но отныне брала с собой книги, словно любовь к природе породила в ней любовь к культуре.
Из книг Майлис узнала, насколько крошечной и всеми забытой была долина, в которой она родилась. Но даже в самых убогих уголках земли есть свои любопытные особенности – здесь это было разнообразие языков. Дома обычно говорили на окситанском, переходили на каталанский, чтобы общаться с жителями соседних городков и заключать торговые сделки, испанский учили в школе. Важные персоны, такие как градоначальник Вельи, обучали отпрысков говорить по-французски, поскольку это считалось престижным. Вот и получалось, что в крошечной долине уживались четыре языка: родной – и три вспомогательных, годных для ведения дел, общественной жизни и общего развития.
Жителям долины такая ситуация казалась естественной, к многообразию языков они привыкли с рождения и не придавали ему особого значения. Но Майлис заинтересовалась этим явлением и начала изучать филологию, и сограждане немедленно сочли ее очень своеобразной особой. Никого не удивило, что дочь градоначальника, девица незамужняя и начитанная, стала учительствовать в местной школе. Это была единственная работа, которой она могла занять себя в здешних местах. Зарплаты ей едва хватало на проживание и покупку книг, которые она получала по почте: трудов по лингвистике и иностранных грамматик; однако она никогда ни на что не жаловалась.
Однажды в Велье появился некий валлиец – высокий, отлично сложенный и очень богатый. Поскольку иностранцы в эти края наведывались нечасто, сам градоначальник пригласил его в гости. На вопрос, что привело его в эти богом забытые места, приезжий ответил: горы. Хозяин ничего не понимал. Какой интерес могут вызывать полные опасностей вершины, которые только портят людям жизнь? Но Майлис сразу нашла с гостем общий язык. В те годы процветал романтизм, воспевавший природу и внезапные порывы любви. Пока валлиец пребывал в долине, они занимались любовью девять раз.
Гром грянул позже. Майлис забеременела и, что еще хуже, решила родить. Градоначальник велел ей избавиться от ребенка. В замкнутом мирке долины беременность незамужней женщины казалась поступком не просто аморальным: такое невозможно было себе даже представить. Нет, дочь градоначальника не имела права родить ребенка без мужа. Но Майлис не сдавалась: она хотела дитя. Первостепенное и основное право женщин заключается именно в том, чтобы стать матерью, и никакая власть не может этого запретить. Споры отца и дочери разгорались все сильнее. «Я – отец и градоначальник, – говорил он. – Я командую в этом доме и во всей долине, и ты поступишь так, как я велю». Однажды к ним явилась знахарка, чтобы сделать аборт, и оскорбленная Майлис ушла из дома.
Покидая родной дом и оставляя позади Велью, Майлис думала, что на самом деле она взбунтовалась не против отца, а против самой Власти. Градоначальник – всего лишь вместилище, сосуд, в котором хранится право приказывать, навязывать свою волю остальным. Традиции, государство, Власть. На протяжении шести месяцев бесконечных споров и ссор Майлис мысленно старалась отделить отца от его должности, наставника от человека, облеченного властью, но ей это не удавалось. Она чувствовала себя побежденной, и поражение нанес ей не отец, а Власть, которую он собой представлял.
Она поступила так же, как и любой другой обитатель долины, очутись он на ее месте, – нашла прибежище в остале своего ближайшего родственника, старшего брата отца, которого все называли просто Старик. Он жил в домишке на одной из террас, ютившихся на горных склонах, существование которых изредка допускают Пиренеи. Осталь окружала изгородь, сложенная из черных камней, плоских, как дощечки. Выбор подобного места для жизни говорил о любви Старика к одиночеству. Он не ладил с градоначальником, считая его спесивцем. Тем не менее охотно приютил у себя Майлис. Во-первых, она скрашивала одиночество этого доброго и гостеприимного человека, во-вторых, ему хотелось насолить братцу.
Майлис родила сына и назвала его Альбаном, что на языке долины означало «белый», а еще – «чистый». Когда мальчик подрос, стало ясно, что с головой у него не все в порядке. К шести годам он выучился говорить только два слова: «Люблю тебя», а с нижней губы у него всегда свисала ниточка слюны. Но мать это не волновало: там, в горах, она не чувствовала себя несчастной. Конечно, спускаться каждый раз в Велью, чтобы преподавать в школе, было морокой, зато она жила на лоне природы, которую так любила, в обществе Альбана и своих иностранных грамматик, выстроившихся на полке. Лучшего места для жизни она и представить себе не могла.
До тех пор, пока не появился этот человек.