Хик-Хик! Его появление вызвало в душе Майлис прилив глубокой печали. Этот человек, в глазах которого некогда угадывалось желание, превратился в подобие Аттилы и теперь скакал впереди адского полчища, повелевая тысячами когтей-шипов. Отныне он возглавлял сотни монстров-убийц, которые с ревом неслись на своих ногах с множеством пальцев, готовые искоренить всякое присутствие людей в долине, где издавна обосновались. Сомнений не оставалось: Хик-Хик перешел все границы разумного и допустимого и превратился во врага рода человеческого. Майлис почувствовала досаду, отвращение и негодование. Он ее предал.
С балкона она видела, как толпа росла, двигаясь в сторону, противоположную той, откуда наступали монстры. К несчастью, все жители города приняли одно и то же решение, и повозки перекрыли главную улицу. В отчаянии люди кричали, умоляя пропустить их вперед. Времени не оставалось: фунгусы надвигались с необычайной быстротой. Они уже спускались по тропе, которая вела к дороге, пересекавшей долину. Стоит им преодолеть этот участок пути, и они окажутся в Велье, и тогда всему конец. Майлис задумалась, куда запропастился отец, и вдруг увидела его в самом неожиданном месте.
Он шагал один навстречу чудовищам. Его полная фигура выделялась на фоне дороги: белый пиджак, белая жилетка и белые брюки. Этот костюм он надевал только в особо важных случаях. Никакого оружия при нем не было – только трость из слоновой кости и белый флаг. Он что, спятил? Градоначальник двигался прямиком к фунгусам, которые уже высыпали на дорогу и готовились сплошной массой обрушиться на город, словно океанская волна. Склизкие чудовища, переливавшиеся всеми оттенками лесной чащи, дрожали от возбуждения и завывали, их долговязые туловища плотным строем неслись вперед, точно полчище варваров. Майлис ахнула: она не сомневалась, что сотни фунгусов раздавят отца с тем же безразличием, с каким колесо телеги переезжает скачущую по дороге жабу. Однако она ошиблась. Как ни удивительно, войско монстров остановилось в пяти шагах от градоначальника.
Стоя на балконе, испуганная Майлис с замиранием сердца следила за происходящим, зажимая рот рукой. Ее отец, совсем один, сдерживал целое войско. Фунгусов было так много, и стояли они так плотно друг к другу, что головы их образовывали что-то вроде платформы, на которую и вышел Хик-Хик. Переступая с головы на голову, он вел переговоры с отцом.
Они были слишком далеко, и беседу их Майлис слышать не могла. Она лишь видела вычурную позу Хик-Хика, который стоял, сложив руки на груди и задрав подбородок, как опереточный диктатор. Переговоры длились недолго, а затем, сколь бы невероятно это ни казалось, Хик-Хик со своими фунгусами повернули туда, откуда пришли. Монстры втянули свои страшные языки назад в пасть и не ревели; они удалялись, не оглядываясь на городок, – так покидает берег волна, унося с собой крабов.
Ему удалось! Он остановил орду чудовищ! Никогда еще Майлис так не гордилась своим отцом. Она в спешке выбежала из дома, желая первой его обнять.
Она чуть было не напрыгнула на него, как в детстве, движимая чувством дочерней любви, которая долгие годы скрывалась в ее душе под коркой забвения. Майлис обняла градоначальника, однако на ее порыв тот ответил сдержанно, не решаясь посмотреть ей в глаза:
– Майлис, я должен тебе кое-что сказать.
XVХик-Хик теряет единственного фунгуса, которого искренне любил. Майлис для него тоже потеряна из-за парадоксальной ситуации: он похитил возлюбленную, потому что любил ее, а она его разлюбила, потому что он ее похитил
После переговоров с градоначальником Хик-Хик и его фунгусы подались прочь от Вельи. Стройная процессия чудовищ тянулась в полной тишине, и только ее предводитель испытывал радостное возбуждение. И на сей раз причиной тому был не винкауд. Хик-Хик ехал на голове самого крупного фунгуса, напоминавшей круглый диван, прихлебывая время от времени из бутылки и напевая: «Девица в кринице воды набрала и вниз по дорожке с солдатом пошла…»
Пожалуй, сегодняшний день не слишком походил на зарю революции. Но Идеал может и подождать. Всего несколько часов, и он будет вместе с Майлис. Чтобы как-то оправдать свой поступок, Хик-Хик сказал себе: я не похищаю, а освобождаю эту женщину. И даже переиначил текст своей песенки: «Вы знаете имя девицы прекрасной? Ее называют Майлис-Востроглазкой». Да, он пребывал в не свойственном ему расположении духа. Восседая на голове высоченного фунгуса, Хик-Хик заметил, что Коротыш все еще прижимает к груди знамя Великой битвы, и громко поинтересовался у маленького фунгуса, кой черт ему сдалась дурацкая тряпка, пробитая пулями и разорванная в клочья. Не останавливая колонну, он приказал Коротышу приблизиться и влезть на голову его фунгуса, похожую на целую поляну. Тот подчинился и вскарабкался по туловищу гиганта с ловкостью десяти мартышек. Когда Коротыш оказался наверху, Хик-Хик вырвал у него флаг, обвязал им голову маленького фунгуса, словно старушечьим платком, и расхохотался, радуясь новой шутке. Ну и рожа! Безобразная плоская голова с выступающей вперед челюстью, усеянной шипами, да еще в желтом платочке! Он захохотал, хлопая себя по бедрам, затем изрек:
– Такого чудовищно смешного чудовища еще не знала история чудовищ!
Очень скоро они оказались у осталя Майлис. Хик-Хик удивился: он оставил Кривого на страже возле ограды, но на месте его почему-то не оказалось. Повсюду виднелись следы борьбы: трава кое-где вырвана с корнем, каменная изгородь заляпана кровью, черепица попадала с крыши и теперь валялась на земле. Присмотревшись внимательнее, Хик-Хик заметил в высокой траве трупы двоих охотников. У одного изо рта торчал ружейный приклад, тело другого кто-то будто бы распилил пополам. Вот уж поистине зрелище, леденящее кровь! Тут он заметил, что погибших не двое, а трое. Третьим оказался Старик.
Хик-Хик не выдержал и закричал. Старик мертв! В следующий миг его поразила страшная догадка: где Альбан? Где мальчик?
Бедняга ринулся к дверям осталя, за ним устремился Коротыш, позади бежала орда фунгусов, которые ощущали глубокое волнение своего хозяина.
Хик-Хик так спешил, что выбил дверь ударом плеча и вбежал вместе с Коротышом. Оба замерли на пороге.
Кривой стоял к ним спиной. Его единственный глаз смотрел на угли, которые все еще тлели в очаге.
– Что случилось, Кривой? Отвечай, засранец! – закричал с порога взбешенный Хик-Хик.
Он подошел к фунгусу и пнул в бочину, как забулдыгу в кабаке. Но Кривой будто окаменел и не тронулся с места. Наконец чудовище нехотя обернулось.
Пасть фунгуса и вся его морда были залиты кровью – ярко-красной, густой и, что хуже всего, свежей. Алые капли падали на пол. Хик-Хик вспомнил легенду, когда-то рассказанную ему Майлис именно здесь, в этой гостиной. В конце этой страшной истории менайроны сожрали сына хозяина.
Нет, только не это.
Во всем виноват он сам. Фунгусы с логикой не дружили, они не понимали, что означают, например, понятия «внутри» и «снаружи». И Хик-Хик, прекрасно зная об этом, оставил Кривого охранять изгородь. Случиться могло все что угодно. Судя по трупам за оградой, события развивались очень быстро. Хик-Хик попытался представить себе эту сцену.
Приказав Кривому следить за тем, чтобы никто не заступал за изгородь, он имел в виду нападающих снаружи и не собирался запрещать людям выходить за ее пределы. Скорее всего, одноглазый фунгус его не понял, а Альбан по какой-то неизвестной причине пересек условную границу. Монстры не ели людей, точнее, они вообще ничего не ели, и неизвестно, что пришло в голову этому окончательно сбитому с толку фунгусу. Поведение Альбана, нарушившего границу – не важно, что тот выходил изнутри, – не укладывалось в инструкции, полученные от хозяина. Растерзав и проглотив мальчика, а потом войдя вместе с телом жертвы внутрь дома, Кривой до некоторой степени восстанавливал порядок, который ему поручили поддерживать: ребенок, пусть и мертвый, снова оказался в пределах изгороди.
Альбан мертв! Самый нежный и беззащитный малыш на свете! Хик-Хик вытащил из-за пояса лефоше и приставил дуло к голове Кривого.
Он принял решение выстрелить, фунгусы ощутили его намерение, и прежде, чем палец Хик-Хика нажал на курок, сотня чудовищ набилась в осталь, и сотни тысяч спор засверкали в воздухе. Человек, в свою очередь, ощутил тревогу монстров. Он собирался убить Кривого, первого из фунгусов, того самого, который возглавил контратаку во время Великой битвы и спас их всех.
Теперь фунгусы заполняли пространство внутри дома и вокруг него; они заглядывали через окна – дюжины, нет, сотни желтых глаз смотрели, не мигая, на руку, сжимавшую револьвер. Коротыш испускал больше спор, чем все остальные; рот монстрика был приоткрыт, конечности нервно подрагивали. Его толстые веки лихорадочно открывались и смыкались. Он смотрел то на Хик-Хика, то на дуло револьвера с беззвучной мольбой: не делай этого, не делай. А вот и сделает. На то он и Хик-Хик! Он обладает Властью и может творить все, что ему заблагорассудится, тем более этот безмозглый фунгус убил Альбана – самого невинного малыша на свете! И к тому же сына Майлис.
В ярости Хик-Хик покрепче прижал дуло пистолета к голове Кривого, который никак не реагировал на происходящее. В воздухе раздалось странное жужжание, словно вдруг где-то откуда ни возьмись появился пчелиный рой. Это был не просто звук, а нечто большее: воздух содрогался, в нем висела глухая тревожная тишина. В эту минуту все фунгусы собрались вокруг осталя, словно стая голубей, слетевшихся на корку хлеба. Наполнившие воздух споры, гуденье растревоженного улья говорили Хик-Хику: «Не делай этого». Он ощущал их приказ так же отчетливо, словно читал эти слова в заголовке газеты. Лысая Гусыня замахала крыльями. Ей стало страшно.
Хик-Хик хотел казнить Кривого. И не ради справедливости, а в порыве чувства более сильного: непреодолимого желания выместить свою злобу. Однако он не выстрелил. Почему? Потому что не смог. Не сумел. Они не дали ему это сделать. Они не позволили.