ому взмахнула крыльями и врезалась в стену туловищ. После этого Каркун гордо выпрямил спину, задрал подбородок и прижал к груди пистолет. Менее всего Эусеби мечтал получить парадный портрет: ему хотелось избежать композиции, не позволяющей видеть душу человека. Фотографировать безжизненную статую смысла не имело. Тем не менее он сказал лишь одно:
– Пожалуйста, пусть она тоже встанет рядом.
– Она? – удивился Каркун.
Но сейчас командовал Эусеби.
– Именно так, она, – настойчиво повторил он.
Печальная Дама встала справа от Зловещего Каркуна. Туман обволакивал обоих, словно холодный полупрозрачный дым, серый, как морские глубины в пасмурный день. Женщина положила руку на плечо своему спутнику. Означал ли этот жест проявление нежности? Вторую руку она вытянула вдоль черного платья. Эусеби заметил, что длинный указательный палец Дама выразительно направила в пол. Там на пыльном полу кончик ее носка вывел: «Армия, Тарб». Тарбом назывался ближайший французский городок. Она хотела написать что-то еще, но в этот миг Каркун начал нетерпеливо кричать и браниться: потребовал вина и приказывал Эусеби поспешить. Пришлось фотографу успокоить скандалиста: приготавливая трубку с магниевой пылью, он объяснял своему клиенту весь процесс. Сначала установить фокус камеры, затем поднять магниевую трубку. Стоит нажать на спуск, и магний вспыхнет – комнату озарит яркий свет. И тут фотографа осенило: как отреагируют на вспышку монстры? Каркун захихикал:
– Пусть только посмеют вас тронуть, мигом отлуплю палкой.
– Сеньор, – заметил Эусеби, – а не могли бы вы отлупить их до того, как они на меня нападут, а не после?
Сначала Каркун не понял его слов, а потом разразился смехом. Он хохотал и шлепал себя ладонями по бедрам:
– Ты слышала, детка, что он сказал? Ну и шутник этот фотограф!
Как раз в это время в комнату явился маленький монстр с бутылкой вина; Каркун сделал один глоток, потом другой и моментально преобразился: в его чертах проступило нечто дьявольское.
– Эй ты, а ну фотографируй меня побыстрее, – сказал он, направив на Эусеби немигающий взгляд.
Все надежды Эусеби возлагал на «Кодак». Камера цирюльника служила для прикрытия. Он собирался нажать на кнопку «Кодака» через секунду после магниевой вспышки, когда и мужчина, и женщина немного расслабятся и их позы станут более естественными. Присутствие монстров пойдет на пользу процессу. Эусеби надеялся, что их кожа, покрытая слизью, послужит подобием зеркал. В комнате станет светлее, и это позволит сделать отличный снимок. Чудовища помогут ему запечатлеть чудовищность человеческой натуры.
Фотограф приступил к делу: пара уставилась на камеру цирюльника, а Эусеби тем временем пристроил «Кодак» поверх нее и навел объектив.
– Готовы? – спросил он клиентов.
Они напрягли все свои мышцы и замерли. Щелк! Ослепительная вспышка. И только тут, полсекунды спустя, когда пара сочла, что снимок уже сделан, и сняла свои маски, надетые специально для парадного портрета, Эусеби нажал кнопку «Кодака». ЩЕЛК!
Готово. Великая фотография сделана. Он был в этом уверен. Никому до него не удавалось запечатлеть столь трагичную и скорбную пару. Эта сцена казалась ему важнее всяких чудовищ, какими бы удивительными они ни были: снимок отражал гибель любви. Как они достигли подобного отчаяния? Всякий, входящий в недра этой горы, должен оставить надежду. Здесь ей конец, и здесь же конец страсти, любви и жизни[16]. Благодаря щелчку его «Кодака» все увидят погибшую любовь и преисполнятся жалостью и состраданием. Теперь он может умереть спокойно.
В эту минуту Зловещий Каркун прыжком поднялся со стула. Он требовал фотографию, свою фотографию. Где его фотография? Эусеби занервничал:
– Но, сеньор, сначала мне надо отнести камеру в лабораторию, опустить пластину в раствор и проявить.
Каркун посмотрел на него с возмущением невежды:
– Какая, к черту, пластина? Мне нужна моя фотография! Слышите вы меня? Фотография!
Чудовища заволновались. В это сравнительно небольшое помещение их набилось столько, что теперь они принялись яростно толкаться. Каркун обладал способностью передавать свое негодование монстрам, и они возбуждались, когда повелитель кричал и топал ногами. Длинные, будто анаконды реки Ориноко, языки появились из пастей и раскачивались в воздухе. Затем чудища защелкали ими, как кнутами, а из множества глоток вырывалось хриплое мычание.
– Давай сюда мою фотографию! Мне срочно нужен этот чертов снимок!
Каркун набросился на камеру цирюльника, словно та была в чем-то виновата. Повалил на пол и стал пинать ногами. Увидев это, монстры тоже кинулись на упавший предмет, как стая сухопутных акул. В результате их нападения от аппарата осталось мокрое место.
– Где она? – голосил Каркун. – Фотография! Моя фотография!
Тем временем Эусеби отыскал глазами Печальную Даму, и она ответила ему взглядом. Фотограф отошел подальше от чудовищ, толпившихся над жалкими остатками аппарата. Палец Дамы вновь указывал в пол, где было написано: «Позовите армию, пожалуйста».
Слово «армия» было написано по-французски, это означало, что женщина просит его отправиться на французскую территорию в городок Тарб и предупредить тамошние власти. Но как выполнить ее просьбу? Эусеби находился в недрах адской горы, набитой монстрами под предводительством свирепого безумца. К тому же он чувствовал, что мышцы в груди все сильнее давят на легкие. Да, наступал его конец.
Он умирал. И чувствовал это.
Фотограф упал на колени, у него перехватило дыхание. Дама бросилась к нему и взяла его за руки, как матрос, поднимающий в шлюпку потерпевшего кораблекрушение.
– Видишь, что ты наделал? – крикнула она Зловещему Каркуну, и в ее голосе звучал упрек.
Услышав эти слова, тот немного успокоился. Чудовища тоже притихли, втянув свои страшные языки назад в пасти, и во все глаза смотрели на умирающего.
– Этот человек бездельник и наглец, – не выдержал так и не угомонившийся Каркун. – И сейчас я покажу ему, как с такими типами поступает Идеал!
Тысячи рук, сплетенных из сотен деревянных пальцев, твердых, как сталь, и в то же время гибких, как резина, подняли Эусеби в воздух. Бедняга почти потерял сознание, но все же чувствовал, как он плывет над морем голов. У него хватило сил на одну-единственную мысль: «Моя камера, только бы не выронить «Кодак!»» Аппарат по-прежнему сжимала его левая рука. Чудовища раскачивали фотографа, словно куклу, он плыл над их головами, как листок в речном водовороте. Эусеби задыхался, его тошнило. Он зажмурился, сосредоточившись на главном: «Не теряй сознания, только не теряй сознания и не разжимай пальцы на левой руке».
Эусеби открыл глаза, только оказавшись на свежем воздухе. Он лежал на земле, а Зловещий Каркун наблюдал за ним, окруженный чудовищами.
– Такие люди, как вы, большего не заслуживают, – произнес он.
Фотограф подумал, что его ожидает та же судьба, что и камеру цирюльника: его четвертуют, разорвут на части, растерзают на мелкие кусочки. Но тут Каркун сказал:
– Что вы себе воображаете? Неужели вы решили, что я заплачу вам за фотографию, которую получу черт знает когда? Вон из моего дома!
Эусеби поднялся на ноги и сделал несколько неуверенных шагов, как новорожденный теленок. У него не хватало сил для ответа: с каждым выдохом из легких вырывался жалобный свист. Фотограф прижал руку к груди и посмотрел на этого страшного человека и его свиту. Гусыня бегала, оставляя за собой струйки жидкого помета, и размахивала крыльями, словно гнала его прочь. Эусеби подумал, что такое решение очень его устраивает, он развернулся и побрел восвояси. С собой он уносил свой «Кодак». Он не потерял камеру.
– Погодите!
Эусеби оглянулся. Его догонял Зловещий Каркун. «Вот теперь он точно меня прикончит», – подумалось фотографу. Но безумец запихнул в его карман пять банкнот и прошептал на ухо:
– Теперь ты будешь чувствовать себя виноватым, если вздумаешь подать на меня в суд за разбитую камеру.
И Каркун зашагал к горе, уводя с собой свое стадо. Гусыня сопровождала господина и удалялась, показывая фотографу зад, из которого на землю капал зловонный помет. Но Эусеби уже ничто не могло оскорбить. Смерть подступила совсем близко, дышалось с трудом, словно воздух застревал в бронхах. Но несмотря ни на что, фотограф благодарил судьбу: она дарила ему возможность умереть за пределами ада. Он направился вверх по крутой тропинке, вившейся среди деревьев. Лучше умереть наверху, под самым небом, а не в темной каменной дыре, где царят безумие, ненависть и погибшая любовь. Его ногам хватило сил дойти до ровной площадки, покрытой густой травой. Среди зелени виднелись белые камни разной величины. Эусеби выбрал валун покрупнее и прислонился к нему спиной. С этого места он видел Каркуна, который вместе с монстрами исчезал в недрах горы. В камере «Кодак» оставался еще один кадр, сотый. Фотограф нажал на спуск.
Вот теперь он, наконец, умрет. Эусеби опустился на землю, соскользнув по холодной поверхности валуна, привалился к нему спиной и устроился поудобнее. Господи! Дыхание прекратилось, воздух уже давно не поступал в легкие. Сколько ему осталось? В зеленой траве его лицо, будто бы превратившееся в сплошной синяк, казалось лоскутом лилового цвета. И тут фотограф увидел человека. Эусеби не бредил: кто-то действительно направлялся прямо к нему.
Его силуэт появился на фоне солнечного диска. Он был высок и крепок, сильные ноги явно привыкли к горным тропам. Эусеби моргал, ослепленный солнечными лучами, пока фигура незнакомца не заслонила солнце. В руках он держал длинное двуствольное ружье. Скорее всего, это был охотник. Слабеющей рукой Эусеби протянул ему «Кодак». Говорить он уже не мог. С его губ вырвался свистящий шепот: «Отнесите в Тарб, люди должны это видеть».
За минуту до смерти фотограф свернулся клубочком, его тело уменьшилось, словно из тряпичной куклы высыпали опилки. Зато он был счастлив.