Однако Майлис не приняла во внимание один важный момент: каким видел свое будущее Хик-Хик.
Бежать? Отлично! Но куда? Весь мир был против него. Кроме того, покинув гору, он лишался единственного дара, преподнесенного ему судьбой, – фунгусов. Правда, сейчас чудовища уже не скрывали своего презрения и частенько огрызались, не желая более сдерживать свое недовольство, а это означало, что на самом деле его власть над ними всегда была иллюзорной. Но есть ли в мире что-либо более мощное и привлекательное, чем иллюзии? Хик-Хик не отказывался от плана побега, но и не торопился с согласием. Ему надо было все обдумать. Возможно, несколько ночей, проведенных в объятиях Майлис, и ее уговоры помогут его убедить.
И все же не сомнения Хик-Хика стали причиной раздоров между любовниками. Их отдаление друг от друга, завершившееся взаимным охлаждением и окончательным разрывом, произошло даже не из-за фунгусов. Причина краха была трагична и одновременно проста и сводилась к азбучной истине: ни одна страсть не выдерживает трений, которые вызывает злейший враг любви – совместное проживание.
Как для Майлис, так и для Хик-Хика первая проведенная вместе ночь стала вершиной их романа. После того, как они отдались своей страсти, казалось очевидным, что отныне они будут спать вместе в комнате под сводом горы – светлой, просторной и хорошо проветриваемой. К тому же оттуда открывался путь для побега. Однако в первое же утро, наставшее после ночи любви, всего несколько часов спустя Майлис принялась устанавливать свои порядки.
До этого дня они обращались друг к другу на «вы». Хик-Хик навсегда запомнил тот миг, когда Майлис впервые сказала ему «ты». Тогда он сплюнул на пол жевательный табак.
– Пожалуйста, не делай этого больше, – попросила она.
Хик-Хик извинился: ему пришлось испачкать пол, потому что под рукой не оказалось плевательницы. Точнее сказать, ни одной из тех трех, которые стояли в разных углах комнаты. Майлис с улыбкой объяснила, что плевательниц больше нет: она приказала фунгусам вынести их вон. Все три. Бедняга растерянно спросил, куда же ему плевать, если нет подходящего места, и в ответ услышал:
– Не плюй – да и дело с концом.
Вскоре комната преобразилась. На большом столе, сделанном из огромного пня, появились букеты цветов, собранных фунгусами на поверхности земли. Правда, выполняя ее приказ, чудовища выдирали растения с корнями и доставляли прямо в таком виде. Она не запрещала Хик-Хику пить винкауд, понимая, что своими запретами ничего не добьется, но то и дело исподволь упрекала за пьянство, и это страшно его раздражало. Бутылки никогда не были для него проблемой: допивая очередную, он просто швырял ее на землю, поэтому повсюду в Пустой горе поблескивали изумрудные осколки: в туннелях и переходах, на поворотах, в огромных сумрачных залах и даже на каменных лестницах. Но в один прекрасный день они начали исчезать. Хик-Хик то и дело замечал какого-нибудь фунгуса, собирающего битое стекло. Нечего было и спрашивать, чей приказ он выполняет. Майлис распоряжалась имуществом своего любовника, желая изменить его поведение и привычки. И это его бесило.
Любая дисциплина претила Хик-Хику, он в жизни не подчинялся ненавистному порядку, установленному людьми, никакому порядку. Но где бы этот человек ни оказался, куда бы ни сунулся, всюду его ожидало одно и то же – нормы и контроль за их выполнением, правила, власти и законы, законы, законы… Лишь в Пиренеях обрел он наконец свою собственную территорию. Сначала кауну, а потом и целую гору. И вдруг какая-то баба утверждает, что пить надо меньше, а плеваться нельзя совсем.
Незначительные ссоры постепенно переросли в серьезный разлад: не из-за того, что оба повышали друг на друга голос, а из-за того, что ссорились они постоянно. Хик-Хик обожал ее тело, ему нравилось раздевать ее на ложе из мха. Да, Майлис, предающаяся наслаждению, была прекрасна: медово-золотистые волосы разметаны по зеленой постели, длинная тонкая шея сладострастно напряжена. Но проблема заключалась в том, что до встречи с этой женщиной он жил свободной жизнью. А она, видите ли, не разрешает ему держать в комнатах плевательницы.
Однажды, в один ужасный день, Майлис поняла, что его поведение не изменится, он так и будет влачить самое свинское существование. Любовь этого человека с прескверным характером скрывалась под целой грудой претензий и недоверия. Несмотря на их отношения, он частенько посматривал на нее враждебно. В эти минуты Майлис чувствовала себя бесконечно одинокой и несчастной, словно душа ее была бумажной фигуркой, а его взгляд – ножницами. Положение становилось безвыходным. Без него ей никогда не выбраться из заключения: с одной стороны, для побега нужны были две пары рук, с другой – она по-прежнему любила мерзавца и не могла бросить его одного в Пустой горе.
С этого момента началась череда дней столь же беспросветных, как ночи. Пара ссорилась и ругалась без передышки. Поводом для раздора служили плевательницы, но за ними скрывалась истинная суть конфликта. Две неприкаянные души томились в пустоте черных каменных коридоров, не умея выразить любовь, которую питали друг к другу, или оживить угасающие чувства. А вокруг роились фунгусы, следящие за каждым их шагом своими ослепительно-яркими желтыми глазами.
Когда в недрах горы появился фотограф, от любви оставалось жалкое и смутное воспоминание. Больше всего Майлис оскорбляло то, что посторонний человек видит ее поражение. Его глаза говорили, что ее тюрьма – не недра горы, а чудовища – не ее тюремщики: она в плену у своей несчастной любви. Майлис сделала все, что могла, она попросила: «Предупредите французские власти».
После того, как фотограф покинул гору, Майлис сделала последнюю попытку открыть Хик-Хику глаза. Она торопила его с побегом, но он вечно был слишком пьян.
– Если ты все время в таком состоянии, – укоряла она его, – нам никогда отсюда не выбраться.
Увидев бесполезность своих стараний, она решила сменить тактику и напомнила о возможном мятеже фунгусов.
– Разве ты не видишь, что они тебя не слушаются? – спросила она однажды.
Хик-Хика оскорбляли ее слова: эта женщина ставила под сомнение последнее, что у него оставалось: слабеющую власть над фунгусами. Майлис бросила ему вызов:
– Дай своим товарищам какое-нибудь поручение и посмотри, слушаются они тебя или нет. – Потом добавила: – В верхней части горы есть грот, который они вырыли сами. Там они хранят одну вещь, а ты об этом ничего не знаешь. Хочешь узнать, что это? Нет ничего проще: если они тебя слушаются, прикажи им, пусть принесут эту вещь тебе.
Этот разговор случился около полудня, к этому времени Хик-Хик успел выпить всего пару бутылок винкауда. Он подозвал к себе Коротыша. Но поняв, о чем речь, тот скрылся во мраке коридора, точно рыжая мышка. Хозяин расхохотался:
– Ишь, мелюзга паршивая.
Потом выбрал в толпе еще какого-то фунгуса:
– А ну-ка, иди сюда!
Но и тот мигом испарился. Обращение к целой группе чудовищ: «Эй, вы, мокрые курицы, где вы там?» – также не возымело должного эффекта: монстры кинулись врассыпную, уползли по полу и по стенам, словно испугавшись, что Хик-Хик пронюхал об их тайнике. Тогда он вытащил свой лефоше и отправился бродить по темным коридорам, постреливая время от времени в воздух, ругаясь на чем свет стоит и обзывая фунгусов трусливыми и жалкими тварями.
– Я не потерплю мелкобуржуазных секретов в моей республике! – орал он.
Чудовища больше не подчинялись хозяину, но еще не перечили ему. Сейчас Хик-Хик напоминал старого и потерявшего власть римского императора, у которого тем не менее оставалось достаточно сил, чтобы держать своих подданных в страхе. Он миновал множество коридоров, площадок и мрачных залов, похожих на развалины тысячелетней давности, поднимался и спускался по лестницам и пандусам, раздражаясь все больше и больше, пока наконец случайно не обнаружил Коротыша, спрятавшегося в расселине. Хик-Хик схватил его за шею, вытащил из укрытия и, подняв над землей, заявил:
– Я – твой хозяин, и ты отведешь меня туда, куда я прикажу!
И маленький монстр подчинился. Хик-Хик стянул его шею ремнем, и Коротыш привел его в грот в верхней части горы, словно собачка на поводке. Они вошли вместе.
Там хранились все бутылки из-под винкауда, опустошенные Хик-Хиком со дня начала работ внутри горы: целые батареи из бутылок зеленого стекла, аккуратно сложенные фунгусами. Через отверстия в потолке проникали солнечные лучи, которые отражались в стекле, превращая бутылки в зловонные топазы. Как ни странно, в грот добрались мухи, привлеченные остатками сахара.
Майлис преследовала очевидную цель: она хотела, чтобы при виде невероятного скопления пустых бутылок Хик-Хик задумался о своем пристрастии к алкоголю и его последствиях. Чтобы наконец понял, что алкоголь отвлекает его от реальности и, если так будет продолжаться и впредь, фунгусы в конце концов их сожрут, как сожрали Альбана. К несчастью, результат ее действий оказался прямо противоположным.
Хик-Хик долго рассматривал этот потайной склад – пустые бутылки, зеленое стекло, – а потом преспокойно сказал Коротышу:
– Госпожа Майлис пребывает здесь против своей воли. – Он сделал вид, будто неожиданно потерял память. – Кстати, как она здесь оказалась? Кто ее сюда притащил?
В груди Коротыша возникло чувство, которое Хик-Хик отлично знал и которое означало: «ты». Он почесал в затылке:
– Неужто правда? Ах, да, конечно. – И добавил: – Выгони ее.
Почему он так поступил? Потому что рассердился? Не вынес ограничений своей свободы? А может, предвидел неизбежный мятеж фунгусов и хотел уберечь возлюбленную? Как бы то ни было, Коротыш страшно обрадовался, получив этот приказ. Он молнией вылетел из бутылочного грота и помчался по переходам. Маленький монстр обнаружил Майлис на нижнем этаже Пустой горы, вцепился ей в ногу и принялся толкать. Она ничего не понимала.
– Перестань немедленно, – приказала она чудовищу, но Коротыш не слушался.
Фунгусы столпились вокруг Майлис и маленького монстра, который не переставал толк