Пер Гюнт позволил мне осознать все это. Устами Пера Гюнта великий поэт говорил о своем собственном ощущении мира и жизни и изобразил трагизм положения человека, возвышающегося над средним уровнем. Такого человека вначале обычно переполняют фантазии и ощущение собственной силы. Он мечтатель, бездельник с точки зрения обывателя, так как его повседневное поведение необычно. Другие, как принято, идут в школу или на работу и высмеивают мечтателя. Они сами - Перы Гюнты, только в его негативных проявлениях. Пер Гюнт чувствует пульс жизни, которая постоянно ускользает от него. Рамки повседневной жизни узки, она требует четких поступков. Из страха перед бесконечностью мира человек, живущий в обыденной реальности, замыкается на узком клочке земли, стремясь сохранить свою жизнь. Так, в качестве ученого он всю свою жизнь работает над скромной проблемой. Как ремесленник, он занимается скромным делом. Такого рода люди не размышляют о жизни, они идут в контору, на поле, на фабрику, в канцелярию, к больному или в школу. Они давно покончили с Пером Гюнтом в своей душе. Жить с ним слишком тяжело и опасно. Перы Гюнты опасны для душевного покоя. Иметь с ними дело было бы слишком соблазнительно. Хотя душа и сохнет, но человек предпочитает сохранять непродуктивный "критический рассудок", определенную идеологию или фашистское самосознание. Так люди становятся рабами повседневности, представляя при этом, например, собственную нацию как нордическую, или "чистую", расу, считая, что "дух" повелевает телом, а генералы якобы защищают "честь". И их, конечно, не распирает, как Пера Гюнта, чувство силы и телесной радости. А есть люди, знающие о душевном складе Слоненка - персонажа сказок Киплинга. Он убежал от матери, пришел на берег реки и встретил там Крокодила. Слоненок был слишком любопытен и жизнерадостен. Крокодил схватил его за нос, тогда еще очень короткий, - у слонов еще не было длинного хобота. Слоненок защищался изо всех сил. Он упирался обеими передними ногами, а Крокодил все тащил и тащил. Слоненок все упирался и упирался, и нос становился все длиннее. После того как нос стал совсем длинным, Крокодил отпустил Слоненка, но тот закричал в отчаянии: "Это слишком для Слоненка!" Он стыдился длинного носа. Таково Наказание за сумасбродство и непослушание. Так у слонов и появился хобот. Лучше быть заносчивым, тогда и будешь правым! Пер Гюнт со своим сумасбродством уж конечно свернет шею. Но это и предсказывали! Всяк сверчок знай свой шесток! Мир злобен, иначе не было бы Перов Гюнтов. А о том, чтобы Пер Гюнт свернул себе шею, несомненно, позаботятся. Он бросается вперед, но его дергают назад - как цепного кобеля, которому захотелось последовать за пробегающей мимо сукой. Он покидает мать и девушку, на которой должен жениться. Совесть Пера нечиста, и он попадает в заманчивые и опасные места - владения дьявола. Он становится зверем, получает хвост, но, сделав еще одно отчаянное усилие, ускользает от опасности. Он верен своим идеалам, но мир знает только дело и наживу, а все остальное - странные капризы. Он хочет завоевать мир, но мир не хочет покоряться. Миром надо овладевать. Он слишком сложен, слишком жесток. Идеалы в этом мире существуют только для "глупцов". Для овладения миром нужно знание, гораздо более глубокое и мощное, чем то, которым обладает Пер Гюнт. Но он лишь мечтатель, не научившийся ничему путному. Он хочет изменить мир и носит его в себе. Он мечтает о большой любви к своей женщине, своей девушке, которая для него и мать, и товарищ, и возлюбленная, которая родит ему детей. Но Сольвейг как женщина неприкосновенна, а мать бранит его, хотя и с любовью. По ее мнению, он слишком уж похож на своего сумасбродного отца. Другая же, Анитра, вообще не что иное, как подлая девка! Где женщина, которую можно любить, которая соответствует его мечтам? Чтобы достичь того, чего хочет Пер Гюнт, надо быть Брандом. Но Бранд не обладает достаточной фантазией. Он наделен лишь силой и не чувствует жизнь. Такое распределение слишком глупо! И вот Пер Гюнт оказывается среди капиталистов и в полном соответствии с правилами игры теряет свое состояние: ведь те, с кем он имеет дело, - наживалы, движимые соображениями реальной политики, а не мечтатели. Они лучше понимают в деле и не являются дилетантами в нем, подобно Перу. Сломленным и обессиленным стариком возвращается он в лесную хижину к Сольвейг, заменяющей ему мать. Он излечился от своих грез, он понял, чем оборачивается жизнь, если отважиться ее почувствовать. Так бывает с большинством тех, кто не хочет смириться. Другие же не хотят осрамиться. Они-то и были с самого начала умными и высокомерными.
Таков был Ибсен, и таков его Пер Гюнт. Это драма, которая только тогда утратит свою актуальность, когда Перы Гюнты все-таки окажутся правы. До тех пор у праведных и правильных будут причины смеяться.
Я опубликовал обстоятельное научное исследование под названием "Конфликт вокруг либидо и бред Пера Гюнта".
Летом 1920 г. я вступил в Венское психоаналитическое объединение, хотя и не в качестве полноправного члена. Это произошло незадолго до Гаагского конгресса. Заседания вел Фрейд. Большей частью читались доклады клинического характера. Проблемы обсуждались объективно и с достоинством. Фрейд имел обыкновение очень точно и кратко обобщать результаты, формулируя свое мнение в нескольких заключительных фразах. Слушать его было большим удовольствием. В его изысканной, но лишенной аффектации остроумной речи подчас чувствовалась едкая ирония. После многих лет лишений он наконец наслаждался успехом. Официальные психиатры тогда еще не входили в объединение. Единственный активно действовавший психиатр Тауск, талантливый человек, незадолго до этого покончил с собой. Его работа "Об аппарате воздействия при шизофрении" была весьма значительной. Он доказал, что аппараты воздействия являются проекциями собственного тела, в особенности половых органов. Я правильно понял его позицию, только открыв в вегетативных течениях биоэлектрические возбуждения. Тауск был прав: душевнобольной шизоидного типа чувствует себя преследователем. Я могу присовокупить к сказанному, что такой больной не справляется с прорывающимися вегетативными потоками. Он должен ощущать их как нечто чуждое, как часть внешнего мира и злой умысел. В шизофрении лишь обостряется до уровня гротеска состояние, повсеместно характерное для современного человека. Он отчужден от своей собственной природы, от биологического ядра своей сути и ощущает их как нечто враждебное и чуждое. Он должен ненавидеть каждого, кто приближает к нему эту его собственную суть.
Психоаналитическое объединение работало как община людей, вьшужденных противостоять враждебно настроенному миру официальной медицины. Такая деятельность вызывала уважение. Я оказался самым молодым медиком среди коллег, которые были старше меня на 10-20 лет.
13 октября 1920 г. я выступил с докладом в качестве кандидата в члены объединения. Поскольку Фрейду не нравилось, когда доклады читали по рукописи, и он говорил, что слушатель уподобляется при этом человеку, который с высунутым языком бежит за автомобилем, в котором удобно устроился докладчик, я основательно подготовился к свободному изложению, но рукопись держал наготове Это оказалось необходимым, так как, не успел я сказать и трех фраз, как нить выступления исчезла в тумане идей, а продолжение, к счастью, сразу же удалось найти в рукописи. Дело завершилось хорошо. Такие детали очень важны. Гораздо больше людей говорили бы умные вещи и гораздо меньше ораторов мололи бы чепуху, если бы их не тормозил страх публичной речи. Каждому при хорошем внутреннем представлении об излагаемом материале доступна свободная речь. Но человеку бывает важно произвести особенно выигрышное впечатление, не осрамиться, к тому же мешают взгляды слушателей, устремленные на докладчика, - вот он и предпочитает смотреть в текст. Позже я сотни раз выступал без текста и приобрел славу оратора. Этим я обязан решению не брать тексты на выступление и в случае чего уж лучше "поплыть", чем не иметь контакта с аудиторией.
Мой доклад встретили очень благожелательно. На следующем заседании меня приняли в психоаналитическое объединение. Фрейд очень хорошо умел держать дистанцию и внушать к себе уважение. Он не был высокомерен, всегда держался в высшей степени приветливо, но за этим чувствовался холодок. "Оттаивал" он крайне редко. Он был великолепен, когда с бичующей иронией призывал к ответу какого-нибудь скороспелого всезнайку или выступал против психиатров, допускавших по отношению к нему недостойное поведение. В важных вопросах теории Фрейд был неуступчив. Техническим вопросам психоаналитической работы уделялось очень мало внимания, и этот недостаток оказался для меня довольно ощутимым в лечебной деятельности. Ведь не было ни учебных заведений, ни упорядоченного курса, в которых преподавались и разбирались бы эти вопросы, и каждый был предоставлен самому себе. Я часто советовался со старшими коллегами, но они мало что говорили, кроме "наберитесь терпения, продолжайте анализировать, и вы добьетесь результата". К этому обычно сводились все их рекомендации. Но чего и каким способом надо было добиваться, толком не объясняли. Самым трудным было продвижение в работе с заторможенными или даже молчащими пациентами. Тем коллегам, которые занялись психоанализом позже, уже не пришлось испытать столь безотрадного "плавания" в море технических проблем. Психоаналитики бессильно сидели часами, сталкиваясь с пациентами, которые не обнаруживали ассоциаций, не "хотели иметь" снов или ничего не могли сказать относительно сновидений. Хотя техника анализа сопротивления и была теоретически обоснована, она не применялась на практике. Я знал, что препятствия анализу означали сопротивление раскрытию бессознательного содержания, знал также, что должен устранить его, но как? Если кто-нибудь говорил пациенту: "Вы сопротивляетесь", то в ответ он встречал непонимающий взгляд, ведь это, с точки зрения пациента, была не очень умная и непонятная информация. Не лучшим бывал результат и в том случае, если пациенту говорили, что он "защищается от своего подсознания". Если его пытались убедить в том, что молчание или упорство не имеет смысла, это