Я не умел. На том и порешили.
В такси я начал стремительно трезветь, но Влад подсунул мне термос с гелевыми блестками в стенках, и меня снова унесло. В основном, из-за блесток. Я крутил термос, а они переползали туда-сюда колонией инопланетных звездочек, и даже осколок бутылки, мигрирующий где-то внутри, не вызывал у меня опасений.
Поэтому, когда мы приехали, я сделал последний глоток и сказал:
– Не пойду.
– Почему? – удивился Влад. – Это не стриптиз-клуб под прикрытием. Хороший паб.
– В стриптиз пошел бы, – упрямо солгал я. – А сюда не пойду.
Влад посмотрел на вывеску «Улисса», потом на меня, снова на вывеску. От шквального ветра его розовый загривок стоял дыбом.
– Там Берти. Господи, я ненавижу Берти. Он постоянно клеит Ариадну, но дело даже не в этом. Он якшается с такими, как ты. И зачем? Чего ему по жизни не хватает?
– Берти? – задумался энтроп. – Берти… Берти… – Он пристально всмотрелся в меня и захохотал. – Ах, тот Берти! Старина Берти! И – эй! – мы не якшаемся. Он кинул меня еще на прошлой неделе. Трусливая душонка.
Я решил, что последний глоток был все же предпоследним. Сделал еще один.
– Так он, что… Вы что…
– А вы? – Влад хохотнул.
– Мы… – Я огляделся. – Мы живем через четыре дома.
– В пятницу удобно получилось, да.
Офигев, я развел руками:
– Это портвейн, а не водка. Я отлично помню, что все началось с тебя, и в этом нет ничего смешного.
– Извини. – Он даже не притушил смешок. – А Берти в курсе, что ты его так зовешь?
– Мы друг другу не представлялись.
Я мрачно открутил крышку, заглянул в термос, вытряхнул осколок на асфальт:
– И? Ради чего?
– Оооо… – пропел Влад. – Пусть сам расскажет.
Не существовало ни единой вероятности, где мне хотелось бы послушать объяснения Берти. Я убеждал себя в этом целых пять секунд. Но алкоголь закончился, а длинная, взращивающая сомнения ночь еще не началась, и я знал, по Хольду, в основном (но и каким-то общечеловеческим знанием): идешь сквозь ад – не останавливайся.
– Да похрен, – фыркнул я и первым вошел внутрь.
Это был все тот же паб, все те же экраны, но я не чувствовал, что вернулся в место, которое любил. Под плохо скрытые улыбочки официантов мы направились прямиком к барной стойке. Свободных мест вокруг оказалось намного больше обычного. До закрытия (из-за шторма, как сообщили на входе) оставалось два часа.
Мы сели по центру бара. В зеркальном панно напротив я видел, как на нас пялятся.
– Эта шуба пугает людей. Ты как будто убил единорога.
– Не знал, что у единорогов длинная шерсть, – Влад подозвал жестом девушку-бармена.
Та подошла, с трудом скрывая мандраж. На груди большими буквами значилось: стажер. Вероятно, ее поставили, чтобы не переплачивать в непогоду, а, раз так, вдруг понял я, у Берти могло и не быть смены сегодня. Звезда космической величины, как-никак. Такие проявлялись в небосводе только в ясные дни.
Но Влад так не думал:
– Набери солнцеликого и передай, что, если он прямо сейчас не вернется и не уважит нас своим личным присутствием, я позвоню его отцу. Можешь зачитать последние четыре цифры вот этого номера, если боишься, что тебе не хватит убедительности.
Влад подтолкнул к девушке априкот, но та не заметила, впав в ступор. Энтроп выразительно кивнул на горящий экран. Девушка опустила голову, пытаясь проморгаться.
– Запомнила? А теперь дуй звонить, пока он не сильно промок, удирая.
Она дернулась взглядом куда-то за нас. В отражении я увидел двух отдаленно знакомых официантов. В отличие от девушки, они работали с Берти давно и обожали его, как явление.
– Пожалуйста, – попросил я, – сделай так, как просит этот убийца единорогов, и никогда не узнаешь, сколько единорожат он оставил сиротами.
Девушка мельком посмотрела на меня. Затем, по классике, вернулась взглядом и задержала его на подольше. Милая, вдруг подумал я, тоже уставившись на нее. Наверное, как-то так и думали друг о друге нормальные люди.
– Шестнадцать, – оповестил Влад.
– С учетом шапки?
– И барабана.
Девушка еще раз глянула на априкот и попятилась к шторе. Официанты рванули за ней, не перетруждаясь в конспирации.
– Сначала надо было заказать что-нибудь, – вздохнул я.
– Тогда бы он успел нырнуть в метро, – ответил Влад, слезая со стула.
Энтроп проплыл вдоль стойки, невозмутимо зашел за нее. Парочка, сидящая на угловых местах, чуть не свернула шеи. Вернувшись ко мне, но уже с той стороны бара, Влад позвенел посудой и выставил две стопки.
– Как ты узнал, что он сегодня здесь?
Энтроп задумчиво оглядел бутылки на полках, выбрал водку:
– Расписание – наименьшее, чем он со мной делился.
Влад разлил алкоголь, промокнул пальцем случайную каплю и, подхватив одну стопку, подался ко мне.
– Я молод, условно богат и невероятно хорош собой. Я сияю тысячей солнц и обожаю помогать людям. Я занимаюсь благотворительностью, натаскиваю школьников в немецком, организую морские субботники. Я чувствую, что могу изменить мир.
Влад ткнул своей стопкой в мою. Мы выпили. Я закашлялся, не ожидая, что водка так сильно бьет по горлу:
– Эту часть я знаю…
Влад налил еще:
– А знаешь, почему я обожаю помогать людям? Обожаю, когда меня обожают. Наблюдать, как самые робкие расцветают под моим влиянием, перенимая опыт и восторг – больше удовольствия приносят только их потухшие лица, когда я переключаюсь на кого-то другого. Я люблю оставлять звонки без ответа, а сообщения непрочитанными, люблю, когда они нервничают, перебирая воображаемые моменты пренебрежения мною, хотя я просто горбачусь на очередной благотворительной халтурке, о чем сообщаю через день или два. Я люблю знать, что если заболею или в чем-то буду нуждаться, они бросят все свои дела и примчатся с дарами, в сто крат ценнее того, что я когда-то дал им. Даже не знаю, что добавить… Я люблю людей.
Влад воздел стопку. Я недоверчиво поднес к лицу свою.
– Но есть проблема. Помнишь, я сказал, что условно богат? Мой отец богат. Я – не то, чтобы. Мой отец… На него не действует солярная магия. Он говорит, что если я хочу денег, то должен начать собственный бизнес. Бизнес? Бизнес мертв – стартапы и фриланс его заклевали. А хладный труп прибрали к рукам глобальные корпорации, чтобы никто не посмел стать великим в собственном гараже. Батя говорит начать бизнес, а я слышу что-то вроде: повкалывай тридцать лет без радости в жизни, полысей к сорока, застань жену с водителем, а лучше сразу с двумя.
Я опрокинул стопку, уткнулся в кулак, пережидая растекающееся по пищеводу жжение.
– То есть, – прохрипел я, – все ради денег?
– Он уверен, что да, – Влад покрутил бутылку. – Но я не был бы так однозначен. У бати – маленькая империя недвижимости, плюющаяся деньгами направо и налево, однако наш друг не хочет получить ее в личное пользование. Он хочет, чтобы ему почаще давали на ладошку, не спрашивая зачем, и прекратили пилить. А это уже запрос на любовь.
– Сейчас расплачусь. И почему он соскочил?
– Струхнул. Но сам бы не додумался. Похоже, кто-то мне водичку мутит.
– То есть, мы здесь, чтобы узнать, почему он включил заднюю?
– Мы здесь, потому что Берти платит. Но отрицать не стану: я трудоголик.
Влад попытался налить еще, но я отказался, желая не только дождаться Берти, но и помнить зачем.
Через какое-то время с кухни послышался чей-то голос на высоких тонах. Кто-то выглянул на разведку, и кажется, сразу исчез. Мне было не очень хорошо видно из-за колонны, но то, как появился Берти – о, это, как обычно, видели все.
Он вылетел в зал, пламенея от ярости. В рабочих жилетке и рубашке, сверкая каждой ниточкой – ничто не выдавало попытки побега, кроме непривычно зачесанных (потому что мокрых) волос. Увидев Влада за баром, Берти взвился. Прошипел, влетая за стойку: «Мы же договорились!», и споткнулся об меня. Я кивнул в знак приветствия. Берти метнул взгляд в зал, туда, где мы обычно сидели с Ариадной.
– Ее нет, – сказал я.
Он подобрался. Что-то напряженно вычисляя, приблизился к Владу.
– Чего тебе надо? И что на тебе надето?!
– Берти! – Энтроп нехорошо засиял.
Берти не понял, но, очевидно, списал все на многогранный Владов юмор, которым сейчас можно было резать стекло. Опустив взгляд, он сложил воедино бутылку водки, наши стопки, и то, как энтроп потянулся еще за одной.
– Хватит! Мне всыпят по первое число, если посмотрят камеры!
Влад неспешно разлил, подвинул к нему третью стопку. Берти просверлил ее взглядом:
– Что тебе нужно?
– Расслабься. Тут люди. Тебе ничего не угрожает.
– Я расслаблюсь, когда ты уйдешь.
– Я уйду. Не сразу. Но уйду.
Берти следовало позвать охрану или столпившихся неподалеку приятелей, что глазели на происходящее, как на поединок матадора с быком. Он мог сделать миллион вещей, и бо́льшая их часть отскочила бы от Влада, как горох от стены, но что-то бы точно сработало. Вместо этого Берти выдохнул, благопристойно преображая лицо, и обернулся:
– Все в порядке, ребят! Продолжаем работать!
Официанты и девушка-бармен растерянно переглянулись. К нам Берти вернулся прежним.
– Удали номер бати, – прошипел он, поднося стопку к лицу.
– Еще чего. Это моя личная добыча.
– Мать твою! Мы же договорились!
– Шшшш… – Энтроп отсалютовал неуверенно расходящейся свите.
Берти осекся, прокашлялся. Расчетливо потеплел.
– Ты прав. В пятницу я был немного на взводе. Но я честно передумал. Ты говорил, что так можно. Что все должно быть по обоюдному согласию.
Я с раздражением наблюдал за его температурными колебаниями. Потому что – блин. Он был хорош. Даже узнав всю подноготную, мозг разводил меня на веру в чужую безупречность. Берти не со зла. Берти не подумал. Берти хочет любви, а кто ее не хочет.
– Я не Берти! – вспыхнул Берти на очередной Владов хохоток и повернулся ко мне. – Ты-то что с ним делаешь?!