Над алтарной плитой вился дым. Стефан сидел перед ней, подогнув под себя ногу, и курил. Он заметил меня, но ничего не сказал, позволяя приблизиться. Зал был звеняще пуст. Все оружие исчезло. Не дойдя десяти метров, я спросил:
– Мы одни?
– На некоторое время.
Он выглядел усталым. И даже не физически, но как будто прожил еще одну жизнь.
– Есть такое, – выдохнул Стефан вместе с дымом. – Человеческое тело утомительно.
Так отпусти его, мысленно предложил я. Но для того, кто умел читать по воздуху, как госпожа-старший-председатель, это было все равно что вслух.
Стефан перевел взгляд мне за плечо. Госпожа М. бесшумно встала рядом. Ее птичьи глаза были устремлены на человека, сидевшего перед алтарной плитой, и я вдруг понял, что не знаю, кого именно она видит: Стефана или Ариадну.
– У тебя получилось? – вернулся я к нему. – Забрать искру у госпожи-старшего-председателя?
Он коротко прикрыл глаза.
– Но как?! – не сдержался я. – У них под контролем вероятности будущего. Она же… И лапласы… Это невозможно! Нельзя просто прийти на режимную электростанцию, подкупить охрану и попасть с помощью какой-то там дрели к энергетическому ядру всего города!
– Дрели? – обронил Стефан. – Дрели не было.
– О, – всплеснул я руками. – Только это заслуживает уточнения?
Он затушил сигарету о камень и поднялся:
– У меня нет времени уточнять твои фантазии.
Справа от алтаря, на скошенном строительном блоке, стояли открытая пятилитровка воды и поднос с хирургическими инструментами. Они выглядели сухими и чистыми, почти бутафорскими. Стефан подошел к ним, потянулся, чтобы забрать, и вдруг остановился, напряженно присогнувшись.
– Ты что-то чувствуешь? – Я не сводил с него взгляда. – Ариадне больно?
Стефан шумно выдохнул. Бряцнули в подносе инструменты.
– Веди ее сюда, – сказал он, вернувшись с ними.
Я стоял, смотрел и ничего не делал. Программа-максимум на все времена. Он, понятно дело, это заметил. Помедлив, вытащил из кармана пачку и снова закурил.
– Поверь, – выдохнул в сторону. – Лучше, если это сделаешь ты.
– Что именно?
– Заберешь из нее четвертую искру. Если я полезу в нее сам, это может оказаться совсем другая вероятность. А ты, кажется, просил не мешать с твоим… Будущим.
Стефан помахал рукой, развеивая дым перед лицом.
– То есть… – Я посмотрел на инструменты и госпожу М., свел их воедино. – Мне надо вскрыть ее?
Он издал звук, который мог означать что угодно. Да. Нет. Ты так достал. Я снова взглянул на инструменты, плоское лезвие скальпеля в форме плавника, и, пропустив ту часть, где я не мог, не умел и не хотел, подвел госпожу М. к алтарю.
На самом деле, это было несложно. Потому что иначе он все сделал бы сам. Потому что, после стольких часов бездействия, а до того действия, не приведшего ни к чему, я был рад сделать для нас что-то. Я лишь повторял себе: это атрибут. Не женщина. Не живое существо. Это ускоряло полураспад всех сомнений.
Я уложил ее. Расстегнул блузку. В разошедшейся ткани проявилась кожа – продольный, цвета соли лоскут. Тело госпожи М. было жестким и прохладным, как у керамических статуэток, не настоящим, напомнил я себе, и все равно, раскинув ткань, отвел взгляд.
– Как ты собираешься отправить ее Адаму? – Стефан обошел нас, встал за моей спиной.
– Самолетом, – покосился на него я, бесцельно гремя инструментами. – Но тот, на который был билет, кажется, снова улетел.
Он помолчал, сказал:
– Встань с другой стороны.
И к новому циклу моей программы-максимум сдержанно добавил:
– Так будет сподручнее.
Я обошел алтарь. Стефан приблизился к нему и остановился. Теперь мы оба стояли над госпожой М., друг напротив друга. Стефан опустил взгляд:
– Приступай.
Из черной дыры на уровне сердца сквозило знакомыми звуками. Я подобрал скальпель, рассеянно занес.
– А точно получится? – Я все же отвлекся. – Это же просто сталь… А она атри…
Стефан отщелкнул сигарету и резко взял меня за руку. Мне хватило ума не дернуться. Он надавил. Скальпель лег в ключицу. С неослабевающим нажимом он повел мою руку с лезвием, и я уловил тихое, песочное поскрипывание стали о материал, который не был ни керамикой, ни кожей. Края надреза расходились, как шелк. Как лепестки цветка на быстрой перемотке.
Дойдя до нижних ребер, Стефан отстранился.
– Достаточно, – кивнул он на разрез. – Искра внутри.
Я протяжно выдохнул:
– Мне нужно туда залезть?
– Не целиком, пожалуйста.
Я приподнялся, заглядывая в разрез с безопасного расстояния, но не увидел ни плоти, ни ребер, только зияющую черноту.
– Что она такое?
– Вероятно, много чего.
Я вернул скальпель на поднос. Отвел край разреза. Собрался с мыслями. И, на резком выдохе, сунул руку внутрь.
Мозг сбойнул моментально. Он не знал, чему верить. Глазу, видящему окей-не-девушку, но хотя бы нечто, ограниченное физической формой, а снизу каменной, блин, плитой. Или руке, свободно ушедшей в темноту по середину плеча. Я шумно втянул носом воздух. Пахло сигаретами, каменной пылью. Я водил рукой в темноте, как в воде, и ее ничего, ничегошеньки не ограничивало. Я будто коснулся космоса…
А потом что-то коснулось меня.
Наверное, я в жизни так не орал, как в ту секунду.
– Там что-то есть!!! Господи! Что-то тронуло меня за руку!
Стефан утомленно вздохнул:
– Такое возможно.
До того я отскочил метра на три. Его возможно отодвинуло меня еще на два.
– В смысле – возможно?!
– Сосредоточься. Что бы там ни было, оно, скорее всего, безвредно.
– Скорее всего?!
Я нервно осмотрел руку. Прикосновение было странным, не холодным, не теплым, больше как плотный ветер. Но оно было – было, черт возьми.
– Я не сунусь туда, пока ты не скажешь, что́ находится внутри мертвой функции троицы.
– Что-то тоже мертвое, – ответил Стефан. – Не психуй.
Он был прав, я психовал, сердце до сих пор колотилось, как бешеное. От того, что ни фига мы здесь были не одни. И от того, что Адам ждал от меня куда больше, чем мертвое, неподвластное тлению тело.
– Оттуда же… Не может вылезти новая троица… Так?
Стефан смотрел на меня и молчал. Его холодная отчужденность напоминала, что я сам просил не мешать мне выбрать то, что я выбрал.
– Нет, – наконец молвил он, потому что я не приближался. – Не должна. Троица – гигантские массивы информации. Здесь такого нет.
– А что есть?
Он не ответил. Вместо этого обвел госпожу М. пристальным взглядом и, задержавшись на обращенном к потолку лице, молвил:
– Посмотри на меня.
Госпожа М. не шелохнулась. Но, кажется, этого и не требовалось. Кажется, они находились достаточно близко друг к другу, чтобы встретиться взглядами без лишних движений. С моего места было не различить. Зато я отлично увидел другое – как Стефан, склонившись над разрезом, погрузил внутрь руку и принялся искать сам.
– Ну что? – спрашивал я время от времени.
– Не мешай, – отвечал он еще реже.
Он искал иначе, прицельно, с изнанки ощупывая видимые границы тела.
– Откуда ты знаешь, что делать? – спросил я, наконец, вернувшись к ним.
– Раньше… – Стефан замолчал, прислушиваясь к ощущениям, – она была на правильном месте.
– Она?..
Он что-то дернул. Что-то дернулось в ответ. Уперевшись свободной рукой, он рванул на себя это что-то, и оно, извиваясь, вырвалось на свет, и я увидел бордовое закостенелое соцветие с отверстиями, похожее на сухой лотос. Стефан держал его, как змею, под голову, за длинную перекрученную жилу. Его рука дрожала от ее попыток вернуться обратно в темноту.
– Коронарная артерия, – сказал Стефан.
– Обалдеть… – выдохнул я.
Не только из-за общей картинки, но и щепоти света в одном из отверстий. Это была она. Без сомнений. Причина моих дежа антандю. Ради чего воскрес он. Что почти убило Хольда. Что могло спасать людей, делая из них функции госпожи-старшего-председателя. Что искажало тех, кто хотел того же. На кончике бенгальского огня, как полярная звезда, снятая с неба…
Это была искра.
Стефан вытащил ее из соцветия и отпустил жилу. Шипя и извиваясь, та втянулась в госпожу М. Искра тоже мгновенно исчезла – в его сомкнутой ладони.
– Что теперь? – промолвил я.
Он склонил голову знакомым Ариадниным проворотом – прислушиваясь. Я мог бы подумать, что он пытался уйти от ответа на мой вопрос, если бы ему в принципе было до меня какое-то дело.
– Слышишь?
Я мотнул головой.
– Похоже на птиц, – добавил Стефан.
И когда он сказал, я тоже услышал это. Крылья и воздух. Свист маховых перьев. Они приближаются, успел подумать я. А сказать – не успел. Из вскрытой груди госпожи М. взметнулся ярко-красный столб света.
Мы отшатнулись. Свет достиг потолка и рассыпался на отдельные пучки. Я сощурился, вглядываясь. Это правда были птицы. Полупрозрачные, будто голограммы, похожие на крупных почтовых голубей. Они метались под потолком, пронзительно крича, пикировали вниз, врезаясь в леса и колонны, и, разбиваясь о них со звуком, напоминавшим треск электричества, сыпались на пол всполохами красного света.
Стефан что-то сказал. Как мне показалось, на латыни. Затем повысил голос:
– Это вымерший вид попугаев!
Заслоняясь от них рукой, я посмотрел на госпожу М. Из раскрытой груди выталкивала себя огромная, подергивающаяся контуром голографическая змея. Стефан тоже заметил ее, схватил с подноса зажим и вонзил в голову. Змея рассыпалась. Красные блики завихрились над плитой. Стефан метнулся куда-то в сторону, а вернулся с катушкой скотча.
– Помоги! – Он приподнял госпожу М.
Я перехватил ее и сгреб в кулак блузку, когда, заклеив разрез вдоль, он принялся обматывать все тело скотчем. Попугаи метались, разбиваясь, со страшной неистовостью. Красный свет сыпался нам на головы. Израсходовав катушку, Стефан отступил. Туловище госпожи М. стало похоже на плотно запакованный манекен. Но, кажется, больше ничто не пыталось вырваться из него наружу.