Пистолет остыл. Габриэль судорожно выдохнула. Она думала сказать, что ей жаль, но это было неправдой. Она и сама пристрелила бы эту галерейную цацу, если бы могла. Габриэль неловко коснулась узких белых рук, проверяя их на твердость, но мягкость, мысленность, но реальность.
– Не сочти за неблагодарность… – выдавила она. – Это лучшее, что случалось со мной в последнее время, но все же… Как и зачем ты сюда пришла?
Ариадна попыталась отстраниться. Габриэль бесконтрольно сжала ее руку. Страхом: нет. Просьбой: останься. Унизительно громким признанием: неужели ты не понимаешь, что я хочу сидеть так до скончания времен?
Но Ариадна только переложила голову поудобнее и прошептала:
– Он лжет. Ее нет под бетоном. Он хочет, чтобы ты сказал так Адаму.
Я беззвучно отшатнулся. Стефан резко сместился в сторону, и я скорее услышал, чем увидел, – новый замах. Аккурат в мое солнечное сплетение.
Я сложился, хватая ртом воздух. Стефан встал передо мной. И, блин, честно, почти не соображая, я рванул на него, тараня головой в живот.
Нас впечатало в бытовку. Я навалился, и его локоть мгновенно прилетел мне в ухо. Я лажал, не в силах угнаться ни за одним выпадом, хотя они не были ни быстрыми, ни точными и принадлежали телу, которое он если и знал когда-то, то не таким. Но у Стефана была цель. У меня ее не было. Ну, была, но не из тех целей, с которыми люди ввязываются в драки.
Он снова ударил. Я вцепился ему в плечо. Он извернулся и ребром кулака саданул мне по животу. Перед глазами загрохотало цветом, как светом, как новогодними петардами. Я отшатнулся. Стефан ударил под колено. Я рухнул, распластавшись, и тут же получил сапогом в ребро – дважды.
Он все делал наверняка.
Я лежал и ждал, что он что-то скажет, одну из своих я-был-прав-штук. Но Стефан отвернулся и, шатаясь, отступил к незалитым бетоном блокам.
– Не подходи к краю, – выдохнул я. – Поранишь ее.
Он обернулся, но далеко не сразу. Будто звуки доходили до него с задержкой. Будто между нами появился разрыв – и он, кстати, правда появился. Так случается, когда внутри тебя что-то умирает, и это что-то – кто-то – было связано с кем-то другим. Не эмоционально, куда уж, тут мне доходчиво объяснили и в первый раз, но функционально. Стежками между двумя элементами раскапсулированной психики синтропа. Сигнатурами.
Стефан отвернулся, обвел долгим взглядом стройку, задержавшись на бетономешалке.
– А, – выдохнул. – Реавторизация.
И упал.
Тик-так, тик-так. Остывал секундомер.
Я встал, поволочился в бытовку, где видел веревку. По пути попытался вспомнить все, что знал о связывании людей, но хорроры по этой части оказались небогаты, а другие фильмы, чуть более образовательные, вылетели из головы. Вернувшись, я оттащил бессознательную Ариадну подальше от стройки. Я надеялся, что теперь, когда у нее сократилось число активных сигнатур, Габриэль потребуется больше времени, чтобы наскрести физиологический минимум и дать Стефану снова проснуться. У меня были большие планы на эту передышку. Я не собирался оставлять Ариадну тут.
Госпожу М. тоже.
Ветер откуда-то принес звуки помех. Колкие мусорные всплески ненастроенного радио. Я выпрямился, пытаясь определить их направление. Меньше всего мне нужна была встреча с живыми людьми.
Радио что-то поймало, чем-то всхлипнуло и замолчало. Прикрыв глаза, я вслушался в ночь. Уши закладывало от тишины: ни близких шагов, ни рокота далеких экскаваторов, – ничто не разряжало ее плотный, почти погребальный покров.
Я затянул на ногах Ариадны последний узел и посмотрел на бетономешалку. Аккуратно прошел по краю фундамента, подобрался к кабине с пассажирской стороны, открыл дверь. Госпожа М. сидела прямо, глядя в лобовое стекло. Я не сомневался, что у Стефана был план на случай, если я не поведусь на ложь про бетон, и другой план, и план на случай плана, – в конце концов, что ему было делать в предыдущие дни, кроме как строить планы? – поэтому я собирался поспешить. Я позвал. Госпожа М. повернула голову и посмотрела на меня, балансирующего на узкой ступеньке возле огромного тракторного колеса, знакомым взглядом сверху вниз. Из вечности в настоящее.
Я помог ей спуститься, провел вдоль фундамента в обратном направлении и снова услышал помехи. Они были все там же, дрейфовали между ненайденными радиостанциями, то приближаясь, то отдаляясь от них. Когда я прошел мимо связанного Стефана, все опять стихло. Я выглянул из-за бытовок, сощурился в полутьму, вдалеке освещенную щербатыми, с выбитыми диодами прожекторами. Где-то там стояла пассата, которую я планировал подогнать, чтобы загрузить тело Ариадны на заднее сидение.
– Не отдавай ее, – раздалось за спиной. – Это глупо.
Я застыл, как вкопанный. С недоверием, раззадоривающим злобу, обернулся:
– Уже?! Как ты, черт возьми, это делаешь?!
Стефан пошевелился, с усилием сел, опершись заведенным за спину локтем о какую-то насыпь. Из-за темноты я не видел выражения его лица, но молчание лилось как песня – красноречивое донельзя. Я почуял: он действительно что-то делает.
– Ты это делаешь, – спокойно возразил Стефан.
Я знал, что затянул веревки достаточно хорошо. Он тоже знал и не пытался ничего с этим сделать. Я взял госпожу М. за руку, вышел на открытое пространство и тут же услышал:
– Ты боишься, и это нормально. Но тебе нужно принять страх, а не задабривать его ложными надеждами на то, что ты действуешь по своей воле. Это не так.
Я остановился, шумно выдохнул:
– Ты, что ли, действуешь по своей воле?
Он не ответил. А мне вдруг очень захотелось послушать. Отпустив госпожу М., я вернулся на пару шагов.
– Твое имя есть в письме. Мое имя есть в письме. Мы оба тут, и госпожа М. узнаёт тебя даже в таком виде. По-твоему, всего этого, – я раскинул руки, – в расчетах троицы не было? По-твоему, она досчитала ровно до того момента, как ты попытался нагреть меня с бетоном? А дальше что – пустота, неизвестность, раздолье для гениальных планов?
Стефан молчал. Я окинул его, сидящего почти целиком в тени, долгим неверящим взглядом. Потому что, мать вашу, конечно, он так не думал.
До меня дошло.
– Ты не меня пытаешься нагреть… Господи. Ты что, реально замутил все это, чтобы потягаться с троицей? Чтобы все твои многоходовки на многоходовках раздробили возможные исходы происходящего на десятые, сотые, на микровероятности, чтобы что-то точно не вписалось в ее расчеты?!
Он молчал, ни подтверждая, ни опровергая. Но мне было прекрасно и со своими выводами. Я так злился, что пропустил момент, когда снова начались помехи.
– Ты такой же, как Хольд! Вы оба решили походя использовать ситуацию, чтобы поупражняться в своей гениальности. Обалдеть. Просто зашибись! Разве не идеальная причина, чтобы вам наконец-то пожениться?! У вас даже и ребенок есть – если считать за детей плоды эгоцентричных решений!
– Хольду все равно, что будет…
– Ни фига ему не все равно!!!
Я дернулся, в висках стучало.
– Ты не знаешь, как ваша смерть изменила его! Как встреча с Адамом изменила его! Демонизируй его сколько хочешь, оправдывая свои перегибы, но Хольд знает, что́ он выбрал, и хочет дождаться последствий своего выбора. Это называется быть ответственным! А ты поступишь, как нужно только тебе, и свалишь в никуда, оставив нас расхлебывать последствия своего посмертного снисхождения!
Он молчал. Я вдруг представил нас со стороны. Это отрезвляло. Я глубоко вдохнул – ноябрем уже, кажется, – посмотрел в непроглядное осеннее небо. За ним зиял ледяной равнодушный космос. Дальнее за дальним. Черное на черном. Как мой собеседник сейчас.
– Да, – выдохнул я. – Я делаю то, чего, как посчитала троица, желает Адам. Я не могу этого изменить. Но я могу выбрать – и я выбираю, – как и зачем мне это делать. Я выбираю спасти близких мне людей, я имею на это полное право. Здесь и сейчас, принимая все риски, и мне все равно, что ты об этом думаешь, ясно?
– Ясно, – ответил Стефан.
И, кажется, отвернулся.
Помехи превратились в скрежет. Они лязгали, как нож по стеклу, то громче, то тише, истончая радиоволну, пересобирая ее в интонацию. Я растерянно осмотрелся, не понимая, что это могло быть. И тогда сквозь скрежет прорезался голос. Он звал меня по имени.
Уходи, проскрипела Габриэль.
Уходи немедленно.
Он специально тянет время.
Голос прервался. Слова снова распались на помехи, на пронзительный, воющий в пустоты между звуками ветер. Я отступил на шаг. Метнул в Стефана взгляд, но увидел только тень тени.
Он здесь, снова прорвалась Габриэль.
Он рядом со мной.
Он заканчивает дубль-функцию, и у него чертовски хорошо получается.
Стефан вздохнул, сел поудобнее. Я молчал, судорожно думая: если он закончит дубль-функцию, то не заснет, хоть обреавторизируйся, – а ведь это было моим единственным оружием против него. Более того, мне сорвет все клапаны и защиты, ресурсы станут общими, мы будем чувствовать одно и то же.
Уметь одно и то же.
Знать одно и то же.
И если я не захлебнусь в его знаниях, и умениях, и бесчувствии, если я смогу рядом с ним сохранить себя, мы не сможем причинить друг другу боль, не почувствовав ее в ответ.
Мы не сможем физически быть друг против друга.
– Только теперь, – молвил Стефан, – когда ты бежишь, а я преследую… Это твоя проблема, Михаэль.
Мне повезло. Это случилось, когда я сбавил скорость на повороте. В голове взорвалась граната, и содержимое черепной коробки выплеснулось золотом на лобовое стекло. Меня выдернуло из тела, а когда вернуло, машина висела носом над кюветом. Я выкарабкался из салона, упал на землю, попытался встать, но не нашел центра тяжести. Он сместился. Плоскость стопы сместилась. Границы тела сместились. «Шагать» стало другим, «дышать» стало другим, «ползти» – еще чем-то напоминало старое, неразумное, обезьяний какой-то опыт, но я не справился даже с ним.