Раньше я не знал, где заканчивались эмоции Кристы и начиналась личность ее отца. В его образе сосредоточилось слишком много старых обид. Но теперь, улавливая в речи Эдлены знакомые отголоски злобы и беспомощности, что обездвиживали Кристу на много дней, я понимал, что не осознавал истинных масштабов чужого саморазрушения, запускаемого личным присутствием этого человека.
– И? – спросила Ариадна. – Какие у вас были указания?
Эдлена повела плечами:
– Ничего конкретного. Сопровождать. Не препятствовать.
– Докладывать о передвижениях?
– Ей? Она сама все узнает. Она везде.
– А если мы откажемся? – спросил я и поспешно пояснил: – Не в смысле, что мы уже отказываемся, я просто хочу понять, почему госпожа-старший-председатель так уверена, что мы примем ваше общество.
– Потому что завтра мы встречаемся с Мерит Кречет, – сказала Ариадна.
И сколько бы она это ни повторяла, каждый раз звучало по-новому. Потому что я и сам понял:
– Завтра мы будем вынуждены оставить Шарлотту без присмотра…
– В то время, как ее можно отследить по атласу.
И когда мы оба взглянули на Эдлену, я понял: госпожа-старший-председатель действительно знала все. С высоты укутанного в гобелены пентхауса она смотрела на происходящее как на очередное противостояние, исход которого, подобно битвам в загробных скандинавских мифах, определял не победителей, но лишь достойных для следующего поединка. Ей было неважно, кто победит, кто умрет; наверное, даже кто займет кресло Яна Обержина. Вспыхивали и сгорали одни пути. Питаясь золой, всходили другие. Ариадна была права: этому механизму были тысячи тысяч лет. Система, жизнь, время – они давно победили.
– Вы когда-нибудь видели, как едят пираньи? – живо вклинился Влад. – Тебе, малой, особенно понравится. У них зубки как речные жемчужинки. Конечно, это не всегда видно из-за кровищи и ошметков мяса, но…
Эдлена закашлялась, отдернув бокал от лица:
– Что ты несешь?! Даже – даже! – если я соглашусь держать вас у себя, поскольку такую издержку природы, как ты, действительно стоит прятать под электронным замком, сигнализацией и двойной защитой по периметру, Влад, – я запрещаю тебе подходить к аквариумам.
– Но почему? Рыбоньки обожают меня!
– В прошлый раз ты попытался скормить им живого кролика!
– Именно! Я как любящий дядя с визитом на новогодние – угощаю самым вкусным!
Ариадна резко поднялась. Энтропы замолчали. Я ждал, что она скажет: да, или нет, или перевернет все с ног на голову очередным прозрением. Но Ариадна отвернулась и направилась в ванную, где больше не шумела вода.
– Агра, – бросила она походя.
Влад с восторгом признал поражение.
Электронный замок, сигнализация и два периметра защиты не были художественным преувеличением. Да и откуда им взяться в речи энтропа, не умеющего считать без данных, – так подумал я, когда мы въехали за трехметровые ворота и оказались в элитном загородном квартале на побережье, полном сверкающих особняков. В опустившихся сумерках, среди кипарисов, напоминавших столпы черного пламени, мелькали высокие жилые дома с башенными крышами и дворцовыми многоэтажным окнами. А еще живописные пруды, веранды ресторанов, теннисные корты в свете неостывающих прожекторов. Это был город внутри города, может, даже государство внутри государства. Как Ватикан. Только вместо религии – космические банковские счета.
Минивэн высадил нас в тупике. Дом Эдлены стоял вдали от основного великолепия. И хотя он тоже выглядел дорого, с роскошным патио и многоступенчатыми скатами крыши, простые квадратные окна и белые стены казались почти минималистичными.
Всю дорогу с разной степенью раздражения Эдлена отвечала на звонки. За десять метров до входной двери очередная деловая беседа переросла в ругань, и мы встряли посреди двора, на освещенной диодами тропинке. Влад вился вокруг энтропа, как ребенок, пытаясь забрать ключ от дома, но в те секунды для Эдлены не существовало ничего, кроме невидимого собеседника в наушнике и его маршрута в отдаленные места, откуда завтра до оперативного собрания она ждала первый драфт.
Завороженный садом и домом, всем этим районом из журнала про знаменитостей, я сошел с дорожки. Море шелестело где-то в темноте, за плотной оградой из эвкалиптовых кустов, вероятно маскировавших второй периметр защиты. Пройдясь вдоль, я поднял голову. Небо провисало под тяжестью туч. Без темно-оранжевой дымки, разводов городских огней – чистой, неразбавленной ночью. И хоть звезд сегодня не было, я представил, каково видеть их отсюда каждый день, как чистый жемчужный свет льется на мерцающий гравий дорожек, сквозь полупрозрачный навес патио, отбрасывающий тени в форме кленовых листов.
– Забавно, правда?
Я опустил голову и увидел неподалеку Шарлотту, тоже глядевшую наверх.
– Только нам с тобой интересно, какое тут небо, – сказала она.
– Просто… тут красиво.
– Просто, если тебе пересадили свиное сердце, ты еще не стал свиньей.
Я не ответил. Она продолжила, впрочем, без особого злорадства:
– Ваша игра в другой вид такая натужная. Не утомляет?
– Это не игра, – зачем-то возразил я. – Все не так просто.
– А по-моему, проще некуда. Ты был рожден как человек. Выглядишь как человек. Думаешь как человек. Потому что только людям хватает глупости жалеть тех, кто обещал их убить. – Она усмехнулась, но как-то больше вздохом, и протянула руку к моему воображаемому звездному свету. – Только люди могут коснуться того, чего нет.
Я знал: еще пара секунд, и я спрошу, что случилось в ванной. А правда ли. И правда ли нет. Но Ариадна окликнула меня по имени, и, обернувшись, я увидел провал открытой двери.
– Пойдемте, – позвал.
Шарлотта продолжала смотреть наверх. Из-за этого я тоже не шел – я не мог оставить ее без присмотра. Ариадна приблизилась.
– Иди в дом.
Мы сменили караул. Энтропы уже зашли внутрь, и окна по обе стороны от двери горели, как две квадратные фары, затянутые светлыми матовыми ширмами.
На крыльце я обернулся. Ариадна с Шарлоттой стояли там же, где я их оставил. Один силуэт продлевал второй. Ночь продлевала обеих. Мне захотелось окликнуть Ариадну по имени. Отделить от темноты, повернуть к свету. Магия диодных дорожек в ультрабогатом квартале, так подумал я и вошел внутрь.
От аквариумов Влад не смог бы удержаться, даже если бы обещал. В просторной гостиной их неоновые блоки были встроены в три стены из четырех. Как и прочая мебель: шкафы, телевизор, электрический камин, мелкосетчатые панели музыкального центра – всё, кроме дивана по центру, было плоским и встроенным, из-за чего гостиная казалась почти пустой.
– Ух ты, – сказал я.
– Обувь, – сказала Эдлена.
Спрятав пальто куда-то в стену, она отвернулась и направилась к раздвижной панели, ведущей в черный узкий коридор.
Я осторожно разулся, шагнул в подготовленные хлопковые тапочки. Они ступали по дымчатому полу бесшумно, будто не касаясь вовсе. Из противоположного коридора в гостиную выплыл Влад. За ним волочился серый шарф, присунутый в карман пальто. Не увидев Эдлену, энтроп вытянул шею и крикнул громко, сквозь комнаты:
– Где мои запонки с вулканическим стеклом?!
– Я ношу их на работу! – донесся голос из-за толщи стен.
– Мне казалось, ты не любишь вещи с мертвецов! – хохотнул Влад и посмотрел меня с таким выражением, будто не знавал большего лицемерия, чем это.
Через пару минут Ариадна привела Шарлотту. Затем вернулась Эдлена в подвязанной шелком сорочке. Прижав палец к наушнику, она запаузила очередного собеседника, и три цепочки с циферблатами соскользнули по загорелой коже в глубину рукава.
– Кто не выходит со мной в семь утра, остается запертым до восьми вечера. Понятно?
Я кивнул. Это было то, ради чего мы пришли.
Шарлотту Влад проводил в дальнюю, запирающуюся на магнитный ключ комнату. Да тут везде датчики движения, благодушно поведал он на взгляд Ариадны, по всему предпочитавшей запереть его вместе с ней. Я переоделся в свою обычную одежду. Ариадна осталась в платье. Ей было все равно, а я… ну, что я? Оно ей шло. Потом был ужин, его привезли откуда-то с территории, потому что в холодильнике лежали только клубника в корзинках и бутылки вина. Олимпийская монодиета, хмыкнул Влад, мгновенно вычистив одну корзинку, а вторую высыпав на блюдо к общей трапезе. Вместо кухонного стола у Эдлены была белая, красиво изогнутая барная стойка, и весь ужин, сидя за ноутбуком, она поедала крупные блестящие ягоды вместе с хвостиками. Мы же с Владом наворачивали привезенные салаты, все, как один, с авокадо, и пасту с морепродуктами, по которой он учил меня, как отличать фетучини от тальятелле. Ариадна сидела напротив. Иногда я задевал ее ногой, но понимал это только по случайно встреченному взгляду. Каждый раз я старался ему улыбнуться.
После ужина я сразу почувствовал, как потяжелели кости. Вполне ожидаемо, учитывая еду, тепло и то, что Минотавр должен был вернуться через два дня. Но уйти спать прямо сейчас казалось мне стыдным. Так что я отпросился в уборную – умыться и пройтись через весь дом, бодрящий в своем хай-тековом негостеприимстве.
В темной гостиной колыхались сапфировые воды. Их волшебные отсветы лились по комнате, как лак по холсту. Белый светился. Комната будто плыла сквозь космос в тихом гуле фильтрации воды. Я завороженно подошел к стеклу. Рыбы скользили между корягами, петляли в мачтах затонувших кораблей. В одних аквариумах было больше искусственных насыпей, керамических пещер и вытянутых, бдительных одиночек. В других пылали рыжим, желтым и розовым густо населенные коралловые рифы.
– Мои любимые – с другой стороны, – услышал я голос Влада.
Я не был удивлен, что симбионт увязался за мной. Припав плечом к косяку, он глядел на меня поверх полного бокала вина.
– Если между нами окажется меньше трех шагов, я подумаю, что это свидание, – предупредил я, вернувшись к неоновым водам.
Влад хохотнул и подался ко мне: