– Мне уже очень весело, Влад. По лицу незаметно, но я от души смеюсь. Если веселье усугубится, я могу не выдержать физически.
Влад поцокал:
– Не писайся, малой.
– Да при… – Я осекся, уставился в потолок. – Это чужая частная собственность. Дорогая и, очевидно, Очень Тайная Частная Собственность. Я не хочу здесь быть. Поэтому я разворачиваюсь и ухожу, пока Эдлена не узнала…
– Она уже знает. Датчики движения. – Влад кивнул в сторону двери. – Я предупреждал. Поверь, это куда быстрее, чем звать через весь дом.
Я посмотрел на проем, затем на энтропа, потом снова на выход в коридор:
– Я начинаю тебя ненавидеть.
– Значит, мы становимся близки.
Я знал, что все равно могу уйти. Дверь в ванную была за поворотом. Десять быстрых шагов, одна раздвижная панель, включенный кран – и все, у меня свои дела. А здесь будь что будет. Но едва я представил это, мне стало противно. От себя и того, что первой мыслью моей, как всегда, оказалось зарыться в песок – даже если лично я не сделал ничего плохого.
Эдлена появилась секунд через пятнадцать. Сказать, что она была в просто-в-ярости, значило сбить цену картинам раза в три.
– Ты оборзел?! – рявкнула энтроп таким высоковольтным голосом, что и через несколько стен я принял бы его на свой счет. – Вон отсюда! Сейчас же!
Но Владу было, как бы это по-культурному, насрать.
– А ты быстро, – заметил он, не отрываясь от стеллажа. – Хотел вытянуть джокера к твоему появлению, но ладно уж – лови стрит-флеш. Мы с малым обсуждали Минотавра. – Энтроп выдернул очередной холст. – Помнишь, которого я чуть не убил? Ты меня еще послала унижаться перед Дедалом, сказала: прикинься идиотом, Влад. Как будто это легко! А когда я попросил, ну, не знаю… как-то помочь мне, заступиться, может, ты сказала… как же ты сказала? А! «Я никак не связана с лабиринтом». «Мне не с кем там разговаривать». – Влад вздохнул и так резко саданул по картине, задвигая обратно, что дрогнула вся секция. – Ты меня обманула.
Эдлена рычала:
– Понятия не имею, о чем ты.
Он ее не услышал. Потому что не хотел. Потому что полки грохотнули снова, холст слег на холст, и Эдлена дернулась к стеллажам.
– Сделай это еще раз, – прошипела она, – и можешь не появляться в феврале.
Влад нехорошо сощурился:
– Вот опять, Скрижальских.
– Найди уже то, что ищешь, и покончим с этим, – глухо перебил их я.
Сейчас это казалось единственным выходом. Что бы ни искал Влад, о каких бы картинах ни говорил, спрашивая про Минотавра, я был уверен, что он все неправильно понял. Ведь, чтобы понимать Минотавра, нужна была такая буйная фантазия, которой даже среди людей мало кто обладал.
Влад вытянул очередную картину, и я увидел: оно. Тихая, ясная радость улыбки значила, что веселье начиналось прямо сейчас.
– Когда я увидел ее в его смартфоне, то подумал: какое эта ваша живопись популярное хобби. Но только сейчас до меня дошло. Это была фотка с оригинала.
Влад перехватил картину понизу и развернул.
Искусствовед из меня был так себе. Я больше интересовался архитектурой, в живописи знал только тех, кого печатали на априкотовских чехлах, а вне их отличал разве что акварель от масла – и это было масло, – а пейзаж от портрета – и это был портрет.
На холсте в старом подрамнике была изображена женщина в синем платье с белыми, как бумага, волосами. Она вышивала узоры по краю длинного отреза темной ткани. В картинах на стенах и расписной софе угадывался богатый интерьер. Он показался мне весьма типичным для жилища красивых аристократок в красивых платьях за красивым шитьем века этак восемнадцатого, а больше на картине я ничего не увидел.
Но Эдлена молчала. Она видела. Видел и Влад, довольствуясь каждой секундой затянувшейся мизансцены.
– Он ничего не говорил о вас, – наконец промолвила энтроп. – О лабиринте. Невозможно было догадаться. Никак.
Влад издал умильный, полный мстительного сочувствия «ох»:
– Ты что же, подруга, не проверила список его близких контактов?
Эдлена вспыхнула.
– Как раз его я и проверила! Потому что вещи, о которых он спрашивал, вероятности, которые допускал, – о таком вслух не общаются с кем попало! Дедал там был, но была и ГСП, и море других впечатляющих связей, которые им обоим не понравились бы. Откуда мне было знать, что ненышний Минотавр – не функция Дедала?! Я же не синтроп! Я не вижу маркеры, только связи! К тому же, – энтроп шумно выдохнула, – он назвался именем, которое даже не похоже на настоящее.
– Хольдом Ооскведером каким-нибудь? – простодушно уточнил Влад. – Они все ненастоящие, Скрижальских.
Эдлена окаменела, и я понял: да. Именно так Минотавр и назвался.
– Так что же, получается, я вас нормально не познакомил? Малой, прошу тебя – это Эдлена Скрижальских. Вечный запасной план наблюдательного совета, окошко на полчаса в календаре Лака Беркастеля, если в его любимом кафетерии подают сырники. Скрижальских, это Михаэль Ооскведер. Функция Дедала, приемный сын Минотавра, серьезный и порядочный юноша, с девушками любящий когда похолоднее. Он немножко разволновался за папенькино здоровье, но я веселю его как могу, так что мы решили повспоминать всякие истории. Как папенька попал в лабиринт и стал Минотавром. Как чуть не перестал им быть. Готовим альбомчик на выписку, если угодно. Подаришь нам свою?
И когда энтроп, выслушав, оглянулась на меня, в ее взгляде не было враждебности. Только искреннее недоумение. Будто по-настоящему она увидела меня только сейчас.
– Здравствуйте, – осторожно молвил я.
После чего Эдлена развернулась и молча вышла из комнаты.
На картину, приставленную к ноутбуку, Ариадна даже не взглянула. Хоть что-то оставалось незыблемым в череде сменяющих друг друга открытий. Спросила только, проходя мимо:
– Во что ты опять ввязываешься?
И, обернувшись, я растерянно подумал: что значит опять?
Игнорируя кардинальную смену наших настроений, Ариадна ушла проверить Шарлотту. Эдлена достала из холодильника новую бутылку вина.
– А у вас тут уже две открытых стоят, – заметил я машинально, садясь за стойку, и сразу об этом пожалел. – Простите, я не… Все. Молчу.
В том, чтобы не существовать, были свои плюсы. Но десять минут назад Влад лишил меня главного из них. Потому что теперь Эдлена не только смотрела, но и видела меня, всего меня. Я больше не был безымянным довеском ее отношений с Владом или с отцом Кристы. По непонятным причинам фамилия Минотавра вывела меня в отдельный пункт Эдлениных проблем, и, считая, сколько бутылок вина она открыла за ужином, я прямо-таки рвался в лидеры.
– Он всегда так умничает? – мрачно уточнила она.
Забравшись на соседний стул, Влад покачал пустым бокалом.
– Я еще в отеле обратил твое внимание, какие они душки. Но кажется, тебе опять на всех срать. Не думала в новом модусе отрастить собачий хвостик? Чтобы в следующий раз наблюдательные советы точно не пропустили, как ты им верна.
– Да-да. – Эдлена скучающе поднесла бутылку к его бокалу. – Угодливая карьеристка, подобострастная служка, что годами пытается влезть в новый пантеон. Мои модусы закостенели. Мои амбиции вшиты в должностные инструкции. Я предала наши послевоенные окна, заклеенные линолеумом, и гордое побирательство по столицам Европы.
Вино оказалось десертным. Оно поднималось густо, как тесто в духовке. Когда Эдлена наполнила бокал уже наполовину, а вино все лилось и лилось, Влад широко улыбнулся:
– Ого… Балуешь меня.
– Массато две тысячи седьмого, – равнодушно ответила Эдлена. – Твое любимое.
Он попытался отвести бокал. Она не позволила, надавив на край горлышком бутылки.
– Красивая рубашка.
– Теперь ты понимаешь, зачем мне те запонки?
– Я думала, к дурацкой повязке.
– Она не дурацкая. Она как у принца.
Бокал завибрировал. Стекло скрипнуло о стекло. Чтобы испортить рубашку, достаточно было пятнышка, но то, как Влад уперся локтем в стойку и как Эдлена в ответ стиснула бутылку, обещало полноводный всплеск и липкий паводок.
Я предусмотрительно отодвинулся.
– Знаешь, почему тебя так беспокоит мой образ жизни? Потому что каждый твой новый симбиоз, как и мои попытки войти в наблюдательный совет, разводят наши модусы все дальше друг от друга. Потому что ты ничего не делаешь, Влад. Ты не желаешь усложняться. Как и тридцать, и семьдесят лет назад, ты берешься только за то, что легко, выезжаешь на примитивных манипуляциях и прячешься за своей дрезденской чумой, как за надгробной плитой. Вот почему ты не выносишь мой дом, мою работу, «Палладиум Эс-Эйт»… Я давала тебе сотню шансов на новую жизнь, но ты отказался ото всех. Тогда – что еще? За что ты мне мстишь?
Влад ответил в своем стиле. Он грохнул бокал. Со стороны могло показаться, что стекло лопнуло, не выдержав давления, но я видел, как дернулась его рука.
Эдлена, конечно, тоже видела.
– Ну надо же. – Он удивленно осмотрел зазубрины на тонкой ножке. – Какая неловкость. Малой, рассуди нас. Это сойдет за ничью?
Я был в вине. Он был в вине. По животу Эдлены расползался длинный алый полумесяц, похожий, конечно, на всплеск вина, но и на полостную рану тоже.
– Не в моих привычках расстраивать тех, у кого в руках острые предметы, – сухо ответил я.
– Кусь, – констатировал энтроп, вставая.
На пол посыпались осколки. Я тоже встал, потому что Эдлена молчала; потому что с обоих краев стойки стекали бордовые ручьи, и было крайне глупо под их венозный перестук напоминать про чудом не задетую картину.
Возле холодильника стоял держатель для бумажных полотенец. Я затупил в него, обрывая сразу по три.
– Ты не права, – наконец молвил Влад. – Мне нравится твой дом.
Эдлена безнадежно вздохнула.
– Тогда займись посудомойкой.
От звуков быта повеяло хрупким перемирием. Вернувшись с ворохом полотенец, я все же напомнил:
– Так что там с картиной?
Эдлена указала мне под ноги.