– Кому как.
Отец Кристы, блин, разве что не зевнул. С нескрываемым, патологическим равнодушием добавил:
– Помнится, я купил себе мотоцикл, сделав ставку на пройссовский суицид.
Мерит Кречет поморщилась:
– Вы и о таком бьетесь об заклад?..
– Отчего же нет. Это клуб джентльменского пари.
– Я помню, – добавил Лак Бернкастель. – У господина Пройсса погибли жена и дочь.
– Это был несчастный случай, – дернула плечом ученая.
– В котором он выжил, потому что сидел за рулем, – кивнул отец Кристы. – Пытаясь уйти от столкновения, Пройсс крутанул влево, и фура смяла правую половину машины – вместе с женой и дочерью. Но это нормально. В экстремальной ситуации водитель всегда подставляет пассажирский бок.
– Роман, – вздохнул Лак Бернкастель.
– Он продал имущество, усыпил кота и стал жить где-то здесь, может, даже на том диване. Его больше никто не видел на людях. Его имя исчезло из списка многообещающих. Да, возможно, после трагедии Пройсс не утратил свой микробиологический гений, раз возглавил тайный проект. Но он убил свою семью. Они не остались в посмертном долгу.
– Не говори о том, чего не знаешь, – нахмурилась Мерит Кречет. – «Эгида» стала его искуплением.
Отец Кристы брезгливо поморщился:
– Ты серьезно сказала это слово?
– Юрий боялся смерти, – невозмутимо продолжила ученая. – Он знал, что там ничего нет. Мы сутками могли говорить об этом. У него была цель. Он хотел другого, а вовсе не разрушить проект и лишить нас всех работы.
– Тогда чего он хотел? – спросила Ариадна.
Мерит Кречет развела руками:
– Как и все мы – победить смерть. Его дочь погибла не сразу. Но хирурги оказались бессильны. Три дня она была на аппаратуре. «Эгида»… могла бы ее спасти.
– Тогда зачем он решил похитить искру?
Ученая поджала губы:
– За этим же.
Она пододвинула стул и снова опустилась за стол.
– Вы должны понимать: сначала искры не было. Сначала были только эти двое, Феба и… парнишка ее, не помню, как звали. Мы работали с их биологическим материалом, чтобы понять, как именно Дедал делает вас своими функциями. У нас ничего не получалось, но мы не имели права останавливаться, потому что знали – это возможно. Это было как взгляд в будущее. Мы видели итог работы, к которой только приступали.
– Дедал переставляет функции в системе, – возразила Ольга. – Этого не повторить в человеческих лабораториях.
– Да. Верно. Но в материальном мире… что происходит с вами физиологически? Он заражает вас атра-каотикой-суммой, но каким-то особым образом, так, что она мгновенно связывается с клетками и начинает перестраивать ваше тело и в особенности мозг. Простое вживление бактериального препарата не давало такого эффекта. При критической массе атра-каотика-сумма выселяла родной микробиом, но не замещала его функции. Этот механизм… Условия для того, чтобы видообразующая бактерия синтропа вступила в симбиоз с человеческим организмом… Мы знали, они существуют. Мы видели их, глядя на вас. И мы искали, ставя эксперименты и над дубль-функцией, и над обычными функциями, и над людьми, но три тома исследований привели нас к выводу, что исследования не имеют смысла. А потом случилось то, о чем рассказал Роман.
– Исследования прекратились?
– Временно. Пока Юрий не вернулся другим.
– Такая трагедия изменит кого угодно.
– В том-то и дело, что его она направила не в сторону депрессии. Точнее, не только в эту сторону.
Мерит Кречет вздохнула, покачала головой, балансируя между нами и воспоминаниями:
– Он вернулся… на энтузиазме. С принципиально новым подходом, и мы больше никогда не обсуждали то, что произошло. Тогда же я и узнала об искре. Юрий заявлял ее как инструмент обучения бактериальной колонии. Понимаю, как это звучит, но… Он работал уединенно, без свидетелей. Мы получали лишь готовый препарат. Пока он возился с ним, он почти не спал, был странно, маниакально активен – и сутками не поднимался с постели, когда искру увозили или прогресс буксовал из-за пересмотра расчетов. Сначала мы подозревали гиперкомпенсацию, психиатрию, даже опухоль. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что чередование мании с депрессией больше всего напоминало биполярку. Но диагноза так и не поставили.
Ольга мотнула головой:
– Вам не кажется, что в вашем рассказе очень много предвзятости и не хватает деталей? С чего это Пройсс решил использовать атрибут, если до этого с ним не работал? Откуда он вообще узнал, что делает искра?
– От госпожи-старшего-председателя, – сказала Ариадна.
Взгляды присутствующих вновь переметнулись к ней.
– Если качественное изменение личности Пройсса произошло до того, как он стал работать с искрой из лабиринта, значит госпожа-старший-председатель показала ему искру, принадлежащую Эс-Эйту.
– Не поняла, – сощурилась Ольга. – У Эс-Эйта есть собственная искра? Тогда какого черта мы им возим свою?
– Дедал передал одну из искр госпоже-старшему-председателю в качестве своего вклада в «Палладиум Эс-Эйт». Их искра является частью другого проекта, «Ядра-тау», из которого ее невозможно изъять и использовать отдельно. Но, вероятно, можно наблюдать.
– Это ты тоже на конференции узнала?!
Ариадна даже не взглянула в Ольгину сторону:
– Вы подтверждаете качественное изменение личности? Вы знаете, что́ это значит в случае с искрой?
Мерит Кречет нахмурилась, но промолчала.
– Вынужден согласиться с госпожой Дедал, – неожиданно вступил Роман Гёте. – Без привязки к анамнезу ты звучишь слишком предвзято. Понимаю, клуб печальной солидарности родителей, переживших своих детей, но…
– Роман! – вмешался Лак Бернкастель. – Это как минимум манипуляция. Как максимум непрофессионализм.
Отец Кристы не изменился в лице, но воздух заискрился от невыполненных предписаний конфликтолога.
– У кого еще из команды за годы работы с искрой произошло качественное изменение личности? – продолжила Ариадна.
Из упрямого молчание Мерит Кречет стало враждебным.
– Вы издеваетесь?! – не выдержала Ольга. – Пройсс мертв! Обержин мертв! Минотавр практически мертв! Раз за этим стоит кто-то из вас…
– У вас нет этому доказательств, – пожала плечами ученая.
– Все, что происходит, одно огромное доказательство! Пока за этой дрянью не пришли прямиком к Дедалу, из нас никто, кроме Минотавра, не знал ни об «Эгиде», ни об искре, ни…
Ольга дернулась. Я замер, готовясь к взрыву, но вместо гнева и возмущения услышал короткий острый звук. Ольга схватилась за левое ухо.
– Фиц и Элиза… Черт…
– Ты в порядке? – растерялась Мерит Кречет.
– Да, – фыркнула Ольга, отжимая ухо. – Что на проекте делали Фиц с Элизой? Их использовали вместо Фебы и Константина?
– Олья, погоди… У тебя кровь…
– Тогда дайте салфетку – и отвечайте на вопрос! У нас на счету каждая минута!
Мерит Кречет поспешно вышла из-за стола. Ольга поглядела на свои окровавленные пальцы. Харибда, вдруг понял я. Сцилла уличала во лжи других незаметно – лишь Ольга красноречиво менялась в лице. Но я никогда не задумывался, как именно Харибда обеспечивает ее равновесную честность.
Мерит Кречет вернулась с коробом цветных салфеток. Выдернув несколько, Ольга зажала ухо и сухо, игнорируя взгляды, продолжила:
– Что они здесь делали?
Ученая села на место, но с лица ее не сходило сомнение:
– Они всего лишь дети…
– И что эти дети делали для Обержина? Для проекта?!
Мерит Кречет сняла очки, утомленно потерла переносицу и после долгой взвешивающей паузы ответила:
– Я не знаю.
Ольга стиснула зубы:
– Вас назначили преемником Обержина!
– Только по научной части. Я не управляю проектом как проектом.
– Но вам известно все, что происходит здесь!
– И все же я сказала правду, не так ли? – Ученая отложила очки. – Я не знаю, чем они занимались здесь, потому что… Да ничем они не занимались. Иногда они привозили искру, но в основном сидели в этой комнате, дожидаясь Хольда.
– Только вот они напуганы до чертиков! Совсем не так, как будто просто сидели и ждали!
Мерит Кречет развела руками:
– Интересно, и что их могло напугать?..
– Это не смешно! – Ольга с хрустом стиснула салфетки.
– Очень жаль, – поморщилась ученая. – Я не знаю, кому и для чего нужно было их постоянное присутствие. Я могу только догадываться, но здесь все о чем-то догадываются, и ничего хорошего, озвучь мы наши догадки, не получится. Зато я знаю другое, Олья. Эти дети напуганы не «Эгидой». Они уже были напуганы, когда появились здесь, и Хольд… Он пришел не с ними, а за ними. Мы здесь ни при чем. – Мерит Кречет повернулась к Лаку Бернкастелю: – Еще кофе, Ваше советнешейство?
Энтроп внимательно посмотрел в кружку. Судя по наклону, кофе там оставалось не меньше трети. Однако он деликатно допил все залпом и кивнул:
– Пожалуй.
Ученая перехватила кружку и отвернулась:
– Я принесу, если господа переговорщики не против.
Они не были.
Когда Мерит Кречет скрылась в дальнем сумраке комнаты, Лак Бернкастель оглядел стол и обратился к Ариадне:
– Позволите мне тоже взглянуть на досье?
– Что это значит? – нахмурилась Ольга, передавая ему папку. – Что она имела в виду, говоря, что Минотавр пришел за ними?
Ариадна открыла следующую:
– Фиц говорил, что госпожа-старший-председатель сама выбрала их. Возможно, мы недостаточно подумали в этом направлении.
Ольга повернулась на сто восемьдесят градусов, очевидно, приняв что-то на свой счет. Сделав вид, что не заметил этого, я с усердием изучал раскиданные закрытые папки, когда услышал:
– Вы действительно верите в это?
– Что из сказанного показалось вам вопросом веры, господин Гёте?
– То, что атрибуты порождают качественное изменение личности.
Я осторожно поднял взгляд.
– Атрибуты – это вещи, – негромко продолжил отец Кристы. – Предметные окаменелости воли, которую невозможно использовать не по назначению. Они могут вызвать качественное изменение личности, только если ими как следует приложить по голове. – Он посмотрел на Лака Бернкастеля. – Ты так не считаешь?