И тот, кто только что сказал ей:
Беги.
Шарлотта висела на энтропе вниз головой, но оставалась в сознании. От нее фонило мышечной болью и глухим, детским каким-то раздражением. Нет. (верь мне) Нет! (почему ты не веришь мне?!) Я еще могу убить его. Я найду способ, только дай…
Нет.
Меня обдало чьим-то незримым присутствием. Оно было огромным. Оно шло изнутри. Что-то наблюдало за нами из системы, из Шарлотты, как сквозь замочную скважину, приказывало ей, а еще далекому разуму ник – и все это происходило здесь и где-то. В нескольких местах одновременно.
– Плевать! – рыкнул Влад.
– Стой! – крикнул я.
Беги, приказал кто-то. Они защитят тебя. Как только он откроет дверь…
Энтроп дернулся. Я дернулся. Мир дернулся.
Ники тоже.
Но это я понял секунду спустя. Когда меня, сбив с ног, протащило по полу и швырнуло об шкаф. Потом был удар. Тяжелый, о голову. И много других, мелких, бьющихся стеклом, но я их уже не чувствовал – слышал только. Сквозь нахлынувшую тьму. Сквозь вспыхнувшую белизну. Сквозь голос моей навсегда-четырнадцатилетней сестры:
– Ты убил нас. Теперь все мертвы. Ясно?
Габриэль ударила меня в грудь. Этого я тоже не почувствовал.
– Своей идиотской доблестью, у-у, я дал слово – подумать только! – ты убил нас всех!
Мы стояли в белом коридоре. Телевизоры работали на полную громкость. От хора голосов пространство трещало по швам. Пятна цвета, лица, вещи мелькали в бесконечных витринах и их отражениях, как в калейдоскопе: я и она, я и родители, я и я, я, я.
Океанов не было.
– Эта маньячка убьет нас! – кричала Габриэль.
– Что с Ариадной?! – крикнул я. – Помоги мне поднять ее!
– Нет! – Сестра рванула меня на себя. – Ты тащишь на себе Кристу! Тащишь Ариадну! Теперь ты тащишь на себе целого долбаного энтропа! Это не то же самое, что рядом постоять! Его атра-каотика уже внутри тебя, и она вот-вот превратиться в психопата с бензопилой, кромсающего клетки на ленточки! По-твоему, твое тело способно одновременно все это выдержать?!
Ее трясло, и непонятно, от чего сильнее. В глубине расширенных зрачков мигали цветные пятна с экранов.
– Помоги мне, – упрямо попросил я. – Подними ее. Ариадна должна проснуться.
Габриэль стиснула зубы, уперлась в мой лоб своим:
– Либо он, либо она…
– Это не выбор! Я не могу отменить симбиоз!
– Либо он, либо она, Миш!
– Да чтоб тебя!.. Габи! Сейчас вообще не время!
Сестра боднулась:
– То, что на твоем теле стоит дедаловский предохранитель, не означает, что ты не можешь помереть от экстремальной нагрузки! Дедал не спасет твое сердце, если оно вдруг разорвется! Ты все так же уязвим для геморрагического шока! Тебя можно раздавить катком!
– Да всех можно раздавить катком! Почему ты все время мне мешаешь?!
– Я не позволяю тебе самоубиться о собственные сверкающие доспехи!
Сквозь грохот телевизоров просочился окружающий мир. Я услышал шаги. Хруп-хруп, по оберткам. Хруп-хруп, по стеклу.
– Подними ее! – повторил я, понимая, что прихожу в сознание. – Подними Ариадну, слышишь?! Я вытяну их всех! Но Шарлотта не должна уйти! У нас есть артемис, мы сможем, мы…
Меня окунуло в кровь. Я лежал на полу, а она растекалась вокруг. Из дыры в шее, из головы, бог знает откуда. Что-то громоздкое придавливало меня сверху. Что-то большое, древнее и хищное – с когтями, как стальные разомкнутые звенья. На вдохе они погружались мне под ребра.
Ариадна лежала в двух недостижимых метрах левее.
– …а еще не должна была выстрелить. – Шарлотта медленно подошла к ней. – Тоже мой косяк?
Она опустилась на колени, держась за бок, сунулась Ариадне в карманы. Они оказались пусты. Тогда Шарлотта распахнула плащ, зашарила в подкладе. Ключи, понял я. Она искала ключи от пассаты.
Ну и отлично, процедила Габриэль. Пусть катится.
Нет, я с трудом шевельнулся.
Кровь заливала мне лицо и глаз, но тот, что с уджатом, еще видел. Я соображал какими-то урывками, почти слогами, и уджат то вспыхивал, то гас.
– Кто ты?.. – прохрипел я.
Шарлотта застыла. Воздух вокруг нее индевел от чужого безмолвного присутствия.
– Я вижу тебя… Я знаю, что она не одна…
В стиснутых пальцах мелькнул брелок. Шарлотта отдернула руку и сунула ключи в карман Владова пальто.
– А еще я знаю, что в мире не так много тех, кто способен быть… в нескольких местах одновременно…
Я не соображал, что нес. Просто знал, что должен был задержать ее – их – любой ценой, пока Ариадна не проснулась.
Шарлотта подползла ко мне с внимательным, кошачьим интересом. Как к птичке, которую трижды ударили током, а она все никак не сдохнет.
– Где Влад?.. – хрипло спросил я у ее растопыренных на полу пальцев.
Шарлотта резко пригнулась. Мы встретились взглядами.
– Где-то…
С ее лица сошло все, кроме гематом. Ни боли, ни восторга, ни проблеска эмоций. Шарлотта легла рядом, волосами в кровь, придвинулась ближе. Я почувствовал, как ее ноги вытянулись вдоль моих, и шепот на щеке – почти дыхание:
– Где-то в этом мире. Не без твоей помощи.
Она поднесла к моему лицу ладонь. Я мотнул головой. Четыре пальца накрыли висок, а пятым, большим, Шарлотта прикрыла уджат. Я попытался увернуться, но ника прижимала меня к полу. Палец скользнул к углу глаза. Я дернулся. Она поднялась надо мной, придавливая локтем шею.
– Больше никаких спойлеров, малой.
И резко надавила.
Боль была такой, словно мне гвоздь в глаз загнали. Так оно и было почти. Шарлотта подковырнула. Я заорал. Потом, кажется, она вцепилась мне в волосы. Не знаю. Все ощущения слились в боль такой силы, что мне отказал мозг.
Но все вдруг прекратилось. Она отстранилась. Я судорожно вдохнул. Снова стало светло, хотя четкость и цвет не вернулись. Магазин плыл большими пятнами. Лицо Шарлотты было самым светлым из них.
– Дай угадаю, – прошелестела она. – За нами кто-то следил?
Только тогда я понял, почему она остановилась. Подо мной вибрировал пол. Звонил априкот.
– А значит, если ты не ответишь, минуты через две сюда ворвется кавалерия?
От боли я отупел. Шарлотта зашарила по моим карманам, а я просто лежал и просто слушал, – боль, вибрацию, – просто позволял всему происходить. Она вытащила телефон. Он заглох. Вместе с ним заглохла мертворожденная надежда, что Мару с Виктором могут нас спасти. Ее погреб под завалами смертельный ужас осознания, что они придут сюда, и попытаются остановить Шарлотту, и ники среагируют на них тоже.
Ты убил нас всех.
Априкот опять зазвонил. Шарлотта поднесла его к моему уху.
– Ответь… – прошептала она. – Ответь и скажи, если они подойдут к магазину ближе чем на двадцать метров, я выколупаю тебе глаза и заберу с собой как трофей, и больше никто не будет доставать тебя вопросами, почему они разные.
Она нависла надо мной. Где-то вдалеке я различил голос Мару. Привет, подумал. Нет. Пожалуйста. Вряд ли он услышал хоть что-то.
Шарлотта поднесла смартфон к своему уху.
– Нет, – сказала она, накрывая мне глаза ладонью. – Он занят. Но уверена, что тоже смогу помочь.
Больше я ничего не слышал. Странно – вообще ничего. Провалившись в белоснежное беспамятство коридоров, я застыл, не сразу сообразив, куда снова попал, а ряды телевизоров прокручивали яркие, еженощно конвентируемые в энергию картинки, но ни одна из них больше не имела голоса.
– Габи?
Я уже даже не сипел. Я выдыхал. Я выдавливал из себя ее имя, как воздух, снова и снова, и оно растворялось в стерильной тишине, будто облачко пара зимним утром.
– Габи, пожалуйста… Где ты?
Черные жилы телевизоров были выдернуты и стянуты к полу, где они вплетались в скрученный трос. Он тянулся через весь пролет и исчезал за поворотом. Я пошел вдоль троса. Затем побежал. Он возвращал меня к более ранним пролетам, и кабели других пролетов тоже вплетались в него, и теперь это была огромная связка, магистраль кабелей, по которой я шел, спотыкаясь, пока не нашел пролет, куда они вели. Я сразу узнал его. Даже без океанов. В нем одном телевизор оказался окном. Мы с Габи высадили его, чтобы пробраться внутрь – боже, как давно это было, – и теперь все тросы, кабели и провода были переброшены через него на ту сторону. Я заглянул в проем, увидел коридор внутри коридора. Габи металась перед стеной выключенных телевизоров, обвешанных петлями черных лиан, и щелкала кнопками:
– Давай! Ну давай же! Здесь даже больше, чем было!
Океаны не возвращались. Два года работы рухнули, и Влад, его атра-каотика, даже Шарлотта с никами были тут ни при чем. Просто Ариадна не хотела жить. Теперь я знал это. И даже под угрозой смерти мне недоставало мужества пойти против этого знания.
– Не хватает раздражителей… Ей нужно больше энергии…
Габриэль уперлась ладонями в экран, будто пытаясь вдавить его внутрь:
– Мы использовали все, что могли.
– Не все, – возразил я. – Есть еще правда.
Сестра обернулась:
– Правда?
Я кивнул.
– Правда? – неверяще повторила она, приближаясь. – А почему, как считаешь, мы не использовали правду раньше?
– Потому что я трус.
Габриэль извернулась, поджимая ногу, содрала босоножку и швырнула в меня:
– Нет, идиот! Потому что я – есть – правда! Ты собираешься слить меня, и ради кого?! Ради ублюдка, который играет с едой?! Ради ходячего трупа?!
Я молчал. Сестра свирепо вцепилась в провода:
– Я отдала тебе все! Свое прошлое, свои воспоминания! Все, чтобы эта жизнь стала твоей! И вот как ты за это платишь? Избавляешься от меня?! Потому что я не так важна, как любой другой?! Потому что, оказывается, я тебе все время мешаю?!
Я смотрел на нее, на то, что у меня осталось от нее, на то, что, по правде, никогда не было ею, и, не знаю, я просто хотел, чтобы все закончилось. Чтобы меня тоже кто-нибудь спас, и цена не имела значения.