– Змееносец, – продолжала Куница. – Понедельник для Змееносца плохой день. Постарайтесь не вступать в деловые переговоры, однако если это неизбежно – не выпускайте инициативу из рук, потому как велик риск имущественных потерь и утраты ключевых партнеров. Будьте осторожны, если не хотите доделывать все в одиночку.
Куница хмыкнула, поддела пальцем страницу, и, подняв голову, я увидел на просвет немыслимое количество звезд.
– Однако с четверга ситуация коренным образом изменится, родной. Доверившись намерениям близких, ты получишь неожиданную возможность заявить о себе. Обязательно воспользуйся ею, чтобы заручиться благословением звезд, и тогда конец недели обещает ошеломительный успех, оправдывающий все прошлые трудности. Цвет недели: черный. Продукт недели: брокколи. Как тебе, солнышко?
– Очень захотелось брокколи.
Куница бросила журнал и одарила меня веселым, одобряющим любую самодеятельность взглядом:
– Стефан тоже был Змееносцем. Не то чтобы это имело значение, но я почему-то вспомнила, как мы доставали Дику расспросами, и она кричала: «Да не знаю я, что с ним! Типичный Змееносец!» Мы потом любую чушь этой уморой объясняли. Боги… – Ее улыбка истончилась. – Пятнадцать лет назад, представляете? А ты говоришь – восемь как три. Тут вся жизнь как восемь.
Куница повернулась к Виктору, и я понял, что свободен. Она продолжила говорить, но я больше не вникал в слова. Достаточно было интонации – нежной, саднящей: их общее прошлое струилось в ней, как мелодия, которую знали все, кроме меня.
Я посмотрел на щенка. Тот посмотрел на меня. Я покачал вилкой. Щенок с восторгом переключился на нее. Я перевел взгляд на Влада, а его не было. Ни за столом, нигде в комнате. Вместе с энтропом исчезла вилка и большая часть фрикаделек, но те, что остались, расточительно нетронутые, свидетельствовали скорее о спонтанности исчезновения, нежели о злом умысле. С умыслом Влад сожрал бы все.
Я обвел кухню одними глазами. Никто ничего не заметил. Если Влад отправился за зарядкой, мне стоило отвлечь всех от его несанкционированного отсутствия.
– А правда, – начал я, старательно ни за кем не следя, – что у Стефана не исполнилась контрфункция?
Они резко замолчали. На кухню будто вошел призрак.
– Стефан… – убаюкивающе начал Мару, – был человеком экстраординарных обстоятельств. Как я и говорил, с Кристой такого не случится.
Я поколебался, отложил вилку:
– У них был роман? Поэтому?
Судя по лицам, если они и догадывались о чем-то подобном, то с трудом верили.
– Так Ариадна сказала? – после долгой паузы уточнил Мару.
Я кивнул.
– Хо-хо, – протянула Куница. – Ариадне виднее.
– То есть… Вы тоже так считаете? Или нет?
– Да мы ничего не считаем, – растерялся Мару. – Стефан не был близок с нами, чтобы делиться такими вещи. Разве что…
Он посмотрел на Виктора, и Куница тоже, и даже Тамара, сменившая пару улыбок, теперь не отводила от него взгляд.
– Нет, серьезно? – удивился Виктор. – Сегодня вы решили припомнить все мои грехи? Тогда дайте время расположить их в хронологическом порядке.
– Ура! Праздник покаяния! – Куница захлопала в ладоши, а мне пояснила: – Если бы Вик не был таким дотошным, никто и не знал бы, что Стефана пора спасать. Но Вик не был бы самим собой, если бы не запорол доброе дело маленькими бюрократическими формальностями.
– Я по-прежнему настаиваю, что делал свою работу. Они просто нашли повод выйти за рамки приличий.
– Они? – совсем запутался я.
Виктор мимолетом сверился с Мару.
– После смерти Эрнста, где-то через полгода, я приводил счета Дедала в порядок. Хольд попросил. И так уж вышло, что в рамках этого я изучил, кто как тратил деньги. У Стефана всегда была одна схема. Дважды в месяц он обналичивал одну и ту же сумму, и на этом все. Но однажды, за сутки, его баланс резко ушел в ноль, пробил овердрафт, причем крайне нехарактерными расходами. Связаться с ним я не смог, но решил, что карточку украли. Забегая вперед, я оказался прав.
– Особенно в том, что пошел с этим к Минотавру…
– А что еще было делать? Для звонка в банк я не располагал нужными данными.
– Дорогой, и как ты столько лет прожил без воображения?
Виктор стоически воздержался от разъяснений.
– Стефан вернулся через пару дней. Хольд встретил его на пороге. Предполагалось, что он попытается узнать, все ли в порядке и что случилось с деньгами – но в итоге они подрались.
– Подрались? – Мару вздохнул. – Чуть не поубивали друг друга, попутно разгромив гостиную. У Хольда диагностировали трещину в ключице и три сломанных ребра. А сколько мебели потом выкинули…
– Стол, ковер, мои любимые напольные часы с полочками. – Куница загибала пальцы. – Вдобавок пришлось заказывать чехлы на диваны, потому что не отмылась кровь.
– Взрослые люди, – пробормотал Виктор.
– Милый… Взрослых не существует. Это современный миф.
Я растерянно посмотрел на Мару.
– Когда это случилось? Ничего такого не помню…
– Ты спал. Это было часов в семь утра. Как только я отправил Минотавра в больницу, то забрал тебя к себе – под предлогом познакомиться. Помнишь? Его внезапную поездку в… – Мару пощелкал пальцами. – Никарагуа? Гватемалу? Он просил сказать что-то такое.
Это я помнил. Мое первое лето. Он исчез молча, без предпосылок – в самый первый из сотни последних разов. Я не знал, что думать, так что оно думалось само. Я плохо пережил ту его поездку в Никарагуа.
– Из того, что они наговорили друг другу, Хольд все же извлек суть. Карточку украла контрфункция. Стефан ее вернул, но это значило, что они виделись два раза за несколько дней. По нашим меркам – вполне, чтобы говорить об исполнении. Недели две об этом разве что утюги не вещали. Каждый пытался припомнить что-нибудь этакое, повысить градус драматизма. Повскрывалась куча вещей: и что атлас придумал Стефан, а не Эрнст, а значит, Хольд сделал всю работу за Стефана; и то, что он попал сюда из психиатрической клиники, ну, про Ариадну тоже…
– Вик, – обронила Тамара.
– Не важно, – мгновенно согласился он. – По всему выходило, что частые встречи у них происходили не первый год и длились дольше пары часов. Это крайне редкое отклонение. Похоже, что Эрнст с Дикой знали обо всем. Но Дика погибла за три месяца до Эрнста – просто исчезла. Мы до сих пор не знаем, что конкретно случилось. – Виктор помолчал. – Потом умер Эрнст. Без них Стефан оказался сам по себе.
– Вы поговорили с ним? – Я посмотрел на Мару. – Попытались что-нибудь сделать?
– Миш. – Тот вздохнул. – С ним невозможно было говорить, если он этого не хотел. Он не подпускал никого на расстояние пушечного выстрела и не верил в сочувствие. После того утра никто не видел его несколько месяцев.
– А Ариадна? Они были близки. Разве вы не могли через нее как-то… – Я осекся, озаренный внезапной догадкой. – Вы были на стороне Минотавра.
– Боже упаси! – Куница всплеснула руками. – Не было никаких сторон.
– Они оба так не считали.
Рассказанное Виктором вдруг показалось мне гигантской отговоркой. Как будто я не знал, как они это делали, как умели молчать, смотреть сквозь, не замечать могильного холода, следовавшего за Ариадной из комнаты в комнату. Она была призраком, верно. Но только сейчас я понял, что не самой себя. Для них она стала призраком Стефана: неупокоенным духом их поверхностных усилий, упущенных разговоров и каждого облегченного выдоха, когда им не удавалось его найти.
В раковину упало что-то тяжелое. Все вздрогнули.
– Простите, я… – Тамара прижала к груди полотенце, в котором поблескивали столовые приборы, и достала из раковины нож. – Простите-простите. Я не хотела перебивать.
– Все хорошо, Цветик, – с дежурной улыбкой заверил Мару.
Виктор поднялся, дав понять, что праздник покаяния окончен. Куница вздохнула и вытащила из холодильника новую бутылку. Я тоже попытался вложить в вечер свою лепту нормальности, вернувшись к еде, но неожиданно заметил Влада. Он пялился на меня из-за дверного косяка. Я вопросительно склонил голову. Верхний свет преломился в стеклышках его очков, и медленно, в лучших традициях хорроров Влад уплыл за стену.
– Схожу умыться, – мгновенно среагировал я, вставая. – Хорошо? Кажется, по дороге была ванная.
– Была, – согласился Мару, не отрываясь от кружки с чаем.
Я вручил щенка Виктору, и тот, слегка удивленный количеством существ, требующих его повышенной бдительности, попросил не задерживаться. В остальном меня провожала тягостная тишина.
Влад ждал у арок гостиных. Я машинально проверил телефон в кармане джинсов, прикрытом рубашкой.
– Ну что?
– Идем. – Энтроп кивнул на дверь.
Мы вышли на крыльцо. В лицо мгновенно ударил сырой шквальный ветер. Дождя не было, но все гудело штормом, высоковольтными надоблачными грозами. Свет фонарей превращал лужи на тротуарах в светящиеся зеркала, и они рябили, как очень старые телевизоры, черно-белой крупой.
Я взял себя за плечи, пытаясь сохранить остатки тепла.
– И?
– Не кипишуй. – Влад глядел вдоль улицы с лицом профессиональной гадалки.
Через минуту из-за угла показались три велосипедиста. Они ехали стоя, энергично виляя рулями, и ветер раздувал яркие распахнутые куртки. Влад приветственно вскинул руку. Велосипедисты подкатили к крыльцу. Я узнал едущего во главе процессии, лохматого, как лама, пацана, которого Влад подослал ко мне на вокзале.
– Ну ващще! – Он первым спрыгнул с велосипеда. – Как ты все время это делаешь?!
Пацан восторженно вознесся по лестнице, сыпля из-под кроссовок светодиодными искрами, и они с Владом обменялись сложной последовательностью тычков и недорукопожатий. Остальные двое, побросав велосипеды, тоже взлетели к нам.
– Чё как, братюньк? – повторяли они, полюбовно толкаясь.
– Да встрял с одним кринжовым дельцем, – капризно вздыхал энтроп.
Помалкивая, я разглядывал эту расхристанную банду, их навороченные велосипеды, дорогую одежду, брендовые принты и не понимал, кто вообще мог отпустить богатых среднеклассников колесить по улицам в штормовое предупреждение.