Глава 18Призраки утопии
– Чего гогочешь?! – вконец рассвирепел я.
Хольд уже не смеялся – он ржал, будто дозвонился до стендапа по телефону. Потом дыхание изменило ему, и я услышал мокрый, на разрыв легких кашель. Это отрезвило нас обоих.
– Увидел голую жопу в отражении, – уже спокойнее пояснил он. – Пижамку зажали, прикинь.
– Чтоб тебе надуло, – в сердцах пожелал я. – Мы у Русалки. Сам догадаешься, какая часть твоих приключений выплыла наружу?
Хольд не удивился. Даже ради приличия.
– Круто, и как офелии? В норме?
– Если панический ужас с истерикой для тебя норма, то в полной.
Он хмыкнул:
– Хорошо, что ты рядом. Знаешь центральную инфекционку? От Побочек всего ничего. Дернись ко мне. И без Ариадны, окей?
– Ариадны нет. Она уехала разбираться с никами.
– С ни… что? Какого хрена у вас происходит?
– Это ты меня спрашиваешь?!
Хольд помолчал, устало вздохнул:
– Ребенок, слышу, ты на взводе. Справедливо… наверное. Но у меня критически мало времени. Здесь натуральная осада, Дедал сможет пропустить только преемника. Мне нужно с тобой поговорить. Еще трубка, по которой ты сейчас разговариваешь. А, и сигареты захвати!
– Я тебе служба доставки, что ли?! И я не один, Виктор с Тамарой…
– Да в задницу их! – рявкнул Хольд. – Ну, ее – не точно. Хватит умничать, я должен тебе кое-что объяснить. А ты должен принести чертов телефон. Понятно?
Я стиснул зубы. Потому что понятнее некуда. Мне вообще в жизни ничего не было понятнее этого разговора и того, как я дошел до него:
– А госпожа-старший-председатель? Переговоры?
– Забудь.
– Но мы собираемся вытащить тебя…
– Это невозможно.
Я оттолкнулся от стены и прошипел:
– Что ты, блин, несешь?
Вместо ответа до меня донесся то ли плеск воды, то ли звон стекла. Когда все стихло, Хольд бросил:
– Не прогляди Дедала.
– Эй! – вскрикнул я.
Но он оборвал звонок. Я взбешенно взвыл против ветра.
По пути в клуб мы действительно проезжали больницу. Виктор сказал об этом, и мы с Тамарой посмотрели в окно. Кажется, после этого машина сворачивала однажды, минуты за три до того, как остановиться. Но сколько это было в километрах, без опознавательных фасадов и зарубок светофоров? Я дернулся вдоль улицы, собираясь узнать прямо сейчас.
Три раза я останавливался, задыхаясь от бега. Три раза думал, что надо позвонить Мару. Он был единственным, чей телефон я мог набрать по памяти, но тогда у него высветился бы номер Хольда, а я знал, что это помешает. Он звал меня, потому что у него был план. Не мог не быть. Он не зашел бы так далеко без плана.
Я увидел людей раньше, чем признал длинный зазубренный забор – тот подпирал поседевшие за осень кроны. Человек пять ждали у ворот. Еще столько же растянулось живой цепью вдоль дороги. Я остановился поодаль, пытаясь отдышаться и разглядеть лица в желтой фонарной мороси. У входа на территорию стояла стюардесса. Я узнал бы ее из тысячи. Еще мужчину рядом в темной военной форме – я видел его между этажами лабиринта буквально пару часов назад.
– Господин преемник, – кивнула стюардесса, когда я подхромал к воротам.
Легкие горели. Мир ложился в диагональ.
– Пожалуйста… Я тут… Проведите меня к нему.
Дедал молча расступился. Стюардесса вошла на территорию больницы, и я, все еще пытаясь отдышаться, двинулся следом.
Во дворе функций было намного больше. Люди стояли на газоне, сидели на лавочках в густых ясеневых тенях, но особенно много их оказалось под окнами длинного пятиэтажного корпуса, что даже в темноте выглядел дороже и новее остальных. В воздухе витал запах свежего ремонта.
– Неоправданное высокомерие, – услышал я, идя вдоль окон.
Стюардесса промолчала. Голос преследовал нас, перетекая из человека в человека.
– Аффекты разрушительны.
– У злобы и гордыни нет оптимизирующих функций.
– Он умрет, если не продолжить лечение.
Перед входом в здание нас ждала юная девушка, почти девочка. Я узнал ее по белому платью и полотну распущенных, достающих до пола волос.
– Господин преемник, – молвила госпожа-старший-председатель. – Будьте благоразумны. Позвольте спасти его.
Стюардесса молча прошла мимо девочки и открыла дверь.
Внутри было пусто и темно. Миновав опущенные турникеты, мы прошли мимо лифтов к служебным коридорам, и только тогда, в чуланном свете лампочек на аварийной лестнице, я тихо спросил:
– Что он задумал?
– Мы почти пришли, – ответил Дедал.
Мерный звук каблуков напоминал счетчик метронома.
Поднявшись на последний этаж, мы вышли в темный зал, заставленный круглыми кафетерными столами. Верхнего света не было, но в глубине стояли длинные торговые прилавки и прозрачные холодильники. От них исходил резкий синий свет.
Я ожидал, что Дедал поведет меня дальше, но за спиной отчетливо пискнул, а затем лязгнул автоматический замок. Обернувшись, я увидел, что остался один. По лестнице в обратную сторону защелкал метроном.
Напряженно оглядываясь, я прошел вдоль столиков.
– Я здесь, – позвал в темноту. – Привет.
– Хей, – раздалось откуда-то издалека, и, щурясь, я заметил между холодильниками черный провал подсобки. – Минуту.
Я приблизился к прилавкам. Под подошвой хрупнули осколки. Проследив за их электрическим бликованием, я заметил разбитую витрину, а в ней распотрошенные обертки из-под орехов и батончиков.
Хольд вынырнул из подсобки, застегиваясь. На нем был какой-то рабочий комбинезон, совершенно идиотский в его положении, но куда сильнее меня поразило лицо. Как у покойника в сорокаградусную жару. Даже полумрак не оказался к нему милосерден.
– О, боже, – сказал я.
– Ага, – Хольд отдернул рукава, категорически ему короткие. – Но не в платье же с голым задом вальсировать.
Мы смотрели друг на друга через прилавок и молчали, пытаясь разглядеть того, кому могли доверять. У него получилось первым:
– Телефон?
Я молча выложил его на стойку. Хольд подобрал, прожал пару кнопок.
– Заряженный! Воистину, у каждого своя оптимизирующая функция.
– Что происходит? Что ты задумал?
Вместо ответа он стал набирать сообщение. Внутри меня все звенело от подавляемых воплей. Я уперся ладонями в прилавок:
– Реальность, ау!
Не прерываясь, он поморщился и взялся за правый бок.
– Если ты нашел телефон, значит, нашел и билеты.
– Нашел.
Хольд кивнул. Он не был против.
– И тело троицы?
Я открыл рот, но не издал ни звука. Подняв взгляд, он нетерпеливо пояснил:
– Девушка, которую вы встретили у меня, когда вернулись с искрой. Платиновая блонда. Ты нашел ее?
Я моргнул и переспросил:
– Госпожу М.?
Синяя мертвенность его лица прояснилась:
– О-о-о… Даже так…
Я смотрел, понимая слова, но не смысл. Нашарив на комбезе карман, Хольд спрятал телефон и деловито уточнил:
– А покурить не принес?
– Нахрен иди! Ты можешь объяснить, что происходит?!
– Окей-окей, Дедала попрошу…
– Я в тебя стулом кину! Клянусь! Если ты не начнешь рассказывать прямо сейчас, я возьму вон тот – и…
Дернувшись к ближайшему стулу, я вцепился в пластиковую спинку, уверенный, что убить его прямо сейчас будет гуманнее для нас обоих.
– Смотрю, эти дни не одному мне тяжело дались, – невозмутимо заметил Хольд.
Я грохнул ножками об пол:
– Ты эти дни в кровати провалялся.
С моего места выражения его лица было не различить, но, когда он двинулся, выходя из-за прилавка, я понял: это боль. Держась за бок, Хольд отошел к окну, куда не докатывал свет холодильников, и скупым кивком предложил мне составить компанию.
Я подошел. Мы сели напротив друг друга.
– Так значит, госпожа М. – это троица? – спросил я.
– Тело троицы, – поправил он. – Это важно. Сама троица мертва.
– Но я думал… то есть ты думал, троица написала картину и письмо декомпозитора.
Хольд с усмешкой посмотрел в ночь, бликующую далекими городскими огнями:
– Я ошибался.
– Быть не может…
– Ой, харэ! Об этом невозможно было догадаться. Письмо написано не троицей – оно записано с ее слов. Причем после ее смерти. Набросай я на салфетке Бродского, это все равно будет Бродский, понимаешь? Для системы имеет значение лексический смысл, а не морфемный конструкт.
– То есть… Смысл слов принадлежит троице, и потому письмо как будто от троицы. Но писал их кто-то другой?
Хольд кивнул:
– Знал бы ты, как наблюдательные советы от этого ссутся.
О, я догадывался:
– Ты поэтому уничтожил его?
– Не совсем. Без контекста вреда от него больше, чем пользы. Я хотел все объяснить сам.
– Так начинай. – Я откинулся на спинку стула. – Я весь внимание.
Хольд рассеянно провел рукой по карману с телефоном. Ждет ответа, понял я с раздражением, но и со смутной тревогой тоже.
– Помнишь, три года назад я ездил по другим лабиринтам?
– Искал Фальсификатора из Вандеи. Декомпозитора искр. Дальше.
Он, наконец, удивился:
– В общем, я нашел его. И у нас случилась увлекательная беседа…
– После которого ты сказал Русалке: они что-то сделали с нами – и полез в систему искать доказательства.
Хольд фыркнул. Он ненавидел, когда его перебивали, и я это знал. А он знал, что я знал.
– Может сам тогда расскажешь?!
– А вот давай! – я резко подался к столу. – Ты узнал, что в древние-добрые синтропы с энтропами «изымали» пассионариев – что бы это ни значило! Тех самых пассионариев, которые сейчас наоборот всем и сразу нужны! Ты отправил близнецов шарить по массивам госпожи-старшего-председателя – ведь где же еще могут найтись доказательства этой странной идеи, как не в знаниях синтропа, живущего тысячи лет! Ух как просто! Но Фиц с Элизой стали приносить тебе совсем другую информацию, например, корпоративные тайны Эс-Эйта! Которые вы с Русалкой стали продавать всем желающим – какой надежный план! Дела шли в гору, пока госпожа-старший-председатель не обнаружила Фица с Элизой на своей стороне. Она взяла их в заложники и тем заставила тебя работать с Обержином над «Эгидой» – имплантом, который делает гибридов из людей и синтропов с помощью кусков ее мозга. Но потом ты узнал, что на самом деле готовишь ей личную армию функций, закатил скандал и попытался слиться! Госпожу-старшего-председателя это не устроило! Непредсказуемый поворот! Она стала шантажировать тебя еще агрессивнее, что, конечно, при твоем-то характере не могло не обернуться катастрофой! Ты сделал вид, что согласился, – я изобразил кавычки, –