При ее приближении из дверей кузни вышел, чуть подволакивая ногу, Линялый. Роста он был сравнительно небольшого, левую часть его лица украшал чудовищный ожог: клеймо труса, выжженное много лет назад. Волосы, еще совсем черные как вороново крыло, он отрастил как можно длиннее, чтобы они скрывали и клеймо, и рваный шрам на голове – возможно, след давнего ранения в битве. Идиотски ухмыляясь, раб подал ей оловянную кружку с водой и полотенце, казавшееся особенно чистым по сравнению с его лохмотьями и прожженным во многих местах кожаным фартуком.
– Спасибо, Линялый, – кивнула Исана. Она взяла у него и то и другое и сделала глоток воды. – Я хочу, чтобы ты приглядел за Кордом. Мне нужно, чтобы ты дал мне знать, если он или кто-то из его сыновей попытается выйти из амбара. Хорошо?
Линялый поспешно кивнул. Из полуоткрытого рта его сбежала струйка слюны.
– Приглядеть за Кордом, – повторил он. – Амбар. – Он нахмурился и некоторое время молчал, глядя прямо перед собой, потом ткнул в нее корявым указательным пальцем. – Сама смотреть.
Она мотнула головой:
– Я слишком устала, Линялый. Ты просто скажи мне, если кто-то из них выйдет. Ладно?
– Выйдет, – повторил Линялый и вытер слюну рукавом. – Сказать.
– Верно, – кивнула она с улыбкой. – Спасибо, Линялый.
Линялый довольно хмыкнул и улыбнулся:
– Пожалуйста.
– Линялый, тебе самому в амбар лучше не заходить. Корд с сыновьями, мне кажется, тебе не обрадуются.
– Да уж, – буркнул раб. – Следить, сказать.
Он повернулся и, шаркая ногами, побрел в направлении амбара.
Исана препоручила старой Битте заботы о кухне, вернулась к себе в комнату и уселась на кровати, сложив руки на коленях. В желудке стояла неприятная тяжесть, и ей пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы успокоиться. С непосредственной угрозой ей удалось справиться, а на Линялого – при всей его бесхитростности и неважных разговорных способностях – вполне можно положиться. Он предупредит, если что.
Она переживала из-за Тави сильнее, чем когда-либо. Конечно, с Бернардом он в относительной безопасности, и все же тревога не оставляла ее. Сосновые лощины считались самым опасным местом в долине, но ее усталые чувства улавливали угрозу намного более серьезную. Какие-то тяжелые предчувствия витали в воздухе долины, какие-то стихии накапливали силу, – стихии, по сравнению с которыми назревавшая над Гарадосом гроза казалась безобидной мелочью.
Исана прилегла на кровать.
– Пожалуйста, – устало прошептала она. – Великие фурии, пожалуйста, сделайте так, чтобы с ними ничего не случилось…
Глава 5
Тави понадобилось не больше часа, чтобы обнаружить след Доджера, но дальше было непросто. Он шел по следу все утро и первые дневные часы, задержавшись только раз, чтобы напиться ледяной воды из ручья и перекусить сыром и солониной, которые предусмотрительно захватил с собой его дядя. К этому времени Тави твердо решил, что Доджер сполна заслужил свою кличку – Блудень – и что тот просто забавляется, заставляя их петлять во всех направлениях по бурелому.
Хотя мрачная громада Гарадоса сделалась больше и темнее, окутавшись грозовыми тучами, Тави старался не обращать на нее внимания, сосредоточившись на деле. Время было далеко за полдень, когда он наконец догнал вздорного барана и его отару.
Он услышал овец прежде, чем увидел их: одна из маток жалобно блеяла. Он оглянулся через плечо на дядю, шедшего в нескольких десятках шагов позади него, и махнул ему рукой, давая знать, что нашел их. При этом он не смог сдержать довольной улыбки, да и дядя улыбнулся в ответ.
Доджер завел отару в почти непролазную чащобу колючих кустов в рост Тави и глубиной в добрую сотню футов. Тави высмотрел рога Доджера и начал осторожно пробираться к нему, по обыкновению громко разговаривая с вожаком. Доджер фыркнул и принялся рыть землю копытом, угрожающе выставив рога вперед. Тави нахмурился и сбавил скорость. Доджер весил никак не меньше четверти тонны, а овцы местной горной породы, которую жители приграничья ценили за рост и силу, позволявшие им защитить себя, в случае угрозы становились агрессивными. Не один неосторожный пастух поплатился за это жизнью.
Резкий сладковатый запах заставил Тави застыть на месте. Пахло забитой овцой: кровью и пометом.
Что-то было не так. Совсем не так.
Теперь Тави приближался еще медленнее, осторожно оглядываясь по сторонам. Первую убитую овцу – точнее, ягненка – он увидел, не доходя нескольких ярдов до кустов. Он опустился на колени и внимательно осмотрел останки в надежде понять, кто убил животное.
Это был не слайв. Слайвы могут убить ягненка или даже взрослую овцу, напав на нее стаей. Однако ядовитые ящерицы сразу же разрывают труп на части, не оставляя ничего, кроме костей. Ягненок был мертв, но рана на теле была только одна – широкий, чистый разрез, почти отделивший голову от тела. Такую рану мог бы нанести саблезуб, но эти горные хищники, убив жертву, либо пожирают ее на месте, либо уносят к себе в логово. Волки – даже гигантские волки варварских лесов к востоку от долины Кальдерона – так чисто не убивают. Ну и потом, любой хищник вряд ли оставил бы убитого ягненка целым. Звери не убивают для развлечения.
Земля вокруг ягненка была неровной, каменистой. Тави поспешно обшарил ее взглядом в поисках следов, но нашел только отпечатки овечьих копыт и еще несколько непонятных отметин – он не мог даже сказать наверняка, следы ли это. Один неясный отпечаток напоминал след человеческой пятки, но с таким же успехом его мог оставить сдвинутый с места круглый камень.
Тави озадаченно встал и почти сразу же увидел еще два трупа, лежавших между первым ягненком и кустами, в которых укрылся Доджер. Еще один ягненок и ярка, на обоих зияют такие же глубокие чистые раны. Кто-то из сильных фурий вполне мог разить так, но фурии редко нападают на животных без приказа своего властелина-человека. И если эти убийства совершены не зверем, значит это дело рук человека. Правда, ему понадобился бы до ужаса острый нож и, возможно, помощь фурии, удесятерявшей силу.
Однако чужаков в приграничной долине почти не бывает, а из местных никто по таким буеракам не шляется. Нависающая над этими местами громада Гарадоса пронизывает своим напряжением землю на мили вокруг, а уж рядом с самой горой даже уснуть почти невозможно.
Тави поднял взгляд и нахмурился: Доджер продолжал стоять у прохода сквозь кусты, угрожающе выставив вперед рога, и Тави вдруг стало не по себе.
– Дядя! – позвал Тави, и голос его чуть дрогнул. – Что-то не так.
Бернард подошел к нему, окинул взглядом Доджера и отару, затем лежавших на земле мертвых овец. Он нахмурился, потом глаза его расширились. Он распрямился и отстегнул от пояса короткий, тяжелый легионерский меч.
– Тави. Быстро ко мне.
– Что?
– Живо! – В голосе Бернарда прозвучали стальные командные нотки, каких Тави ни разу еще у него не слышал. С тревожно забившимся сердцем Тави повернулся и послушно подошел к нему.
– А как же отара?
– Забудь, – ледяным тоном отрезал Бернард. – Мы уходим.
– Но овцы… мы же их потеряем! Не можем же мы бросить их так!
Бернард сунул меч в руку Тави, медленно обшарил взглядом кусты вокруг и наложил стрелу на тетиву лука.
– Держи его острием вниз. Положи другую руку мне между лопаток у основания шеи и держи ее там.
Страх, охвативший Тави, сделался еще сильнее, но он совладал с ним и сделал все, как приказал дядя.
– Что случилось? Почему мы уходим?
– Потому что мы хотим вернуться живыми. – Бернард двинулся прочь из зарослей, лицо его застыло от напряжения.
– Живыми? Дядя, да что…
Бернард застыл, резко повернулся и вскинул лук. Тави повернулся следом за ним и успел увидеть какое-то движение в зарослях перед ними.
– Что э…
Резкий, шипящий звук послышался с противоположной стороны. Тави повернул голову, но дядя его не смог сделать этого так же быстро, ибо ему пришлось поворачиваться всем телом – с поднятым луком и приложенной к щеке стрелой. Тави ничего не оставалось, как смотреть на приближавшегося… кого?
Нападавший напоминал птицу – если только птица может иметь восемь футов роста и бегать на длинных, мощных ногах, мощнее и больше в обхвате, чем у беговой лошади, и украшенных зловещего вида когтями. Голова ее покоилась на длинной, гибкой шее; клюв напоминал ястребиный, только во много раз больше, острый и угрожающе изогнутый. В расцветке оперения преобладали черные и коричневые тона, а глаза были ярко-золотистого цвета.
Птица рванулась вперед, сделала два огромных шага и прыгнула, вытянув когти к своим жертвам и молотя по воздуху неожиданно крошечными крылышками. Бернард оттолкнул Тави бедром, и тот полетел в сторону, а дядя остался между ним и надвигающимся кошмаром.
Бернард выстрелил не целясь. Стрела ударила в птицу по касательной и отскочила от жестких перьев. Жуткая тварь приземлилась на Бернарда и клюнула его.
Тави вскрикнул, когда капли крови его дяди попали ему на лицо.
Зверь-птица орудовала когтями. Один из них рванул дяде Бернарду бедро, вспоров крепкие кожаные штаны, как тонкую ткань. Кровь ударила струей. Другой коготь целил в горло, но Бернарду удалось отбить его луком. Тварь попыталась достать его клювом, и снова он отбил выпад.
Огромный клюв птицы метнулся вбок и перекусил лук, словно тонкую хворостинку. Громко хлопнула оборвавшаяся тетива.
Тави поднял меч и с криком бросился на помощь дяде. Его собственный голос показался ему чужим, таким он был высоким, срывающимся от волнения и страха. Птичья голова повернулась в его сторону, и взгляд золотистых глаз уперся в него.
– Брутус! – крикнул дядя Бернард, стоило птице отвернуться к Тави. – Взять его!
Земля под ногами у птицы вздыбилась и метнулась вверх: Брутус откликнулся на зов Бернарда.
Тонкий почвенный покров раздался, обнажив каменную поверхность. Брутус вылетел из земли, как выбегающая из прибоя гончая, – огромный охотничий пес из земли и камня. Глаза фурии горели как ослепительно-зеленые изумруды. Брутус оттолкнулся каменными лапами от земли, прыгнул и сомкнул каменные челюсти на птичьей ноге.