И что он предпринял бы, чтобы помешать этому?
Нашел бы ее. Убил. И начал бы сеять среди доминусов смятение и замешательство до тех пор, пока его план не начал бы осуществляться.
Ее снова пробрал озноб. Она еще раз обдумала ситуацию – все сходилось. До ужаса типично для Фиделиаса. Он предпочитал простые подходы, прямолинейные решения. «Не усложняй ложь, – всегда говорил он, – не усложняй планов. Держи их открытыми для совершенствования и полагайся не столько на план, сколько на свои глаза, свою голову».
Слух о том, что в долине курсор, распространится среди доминусов со скоростью лесного пожара в засуху. С таким же успехом она могла бы нарисовать кружок у себя над сердцем и ждать, пока в него вонзится стрела. По спине бегали мурашки. Уж теперь-то он ее убьет. Фиделиас дал ей шанс, и она заставила его пожалеть об этом. Второй такой ошибки он себе не позволит. Ее наставник убьет ее не колеблясь, если она снова встанет на его пути.
– Для чего я здесь и оказалась, – пробормотала она вслух. Ее снова начала бить дрожь.
Как ни пыталась она убедить себя, что на решения ее не влияет страх, она все равно ощущала его – он сжимал желудок, липкими, холодными паучьими лапами бегал по спине. Она не может позволить себе открыто заявить о своем статусе – это подставило бы ее под удар Фиделиаса. Поступить так – все равно что пригласить собственную смерть, скорую и верную. Ей необходимо действовать скрытно как можно дольше. Беглая рабыня возбудит здесь, в глухом приграничье, куда меньше подозрений, чем специальный эмиссар Короны, предупреждающий о возможном вторжении маратов. Она не может позволить себе открыться до тех пор, пока не узнает, кому можно доверять, кто снабдит ее информацией для дальнейших осознанных действий. Поступи она иначе – расплатой будет не только ее смерть, но и, возможно, катастрофа для всей долины.
Не прекращая своих невеселых размышлений, она снова посмотрела на мальчика. Он не обязан был помогать ей вчера вечером, но помог. Даже если у него и плохо со здравым смыслом и умением держаться подальше от опасностей, отваги ему не занимать, и ей ничего не оставалось, как радоваться этому. И еще: это много говорило и о нем, и о тех, кто его вырастил. Во сне, в бреду он говорил не с матерью или отцом, но с тетей… кажется, ее звали Исана. Сирота?
Амара призадумалась, но тут в животе у нее забурчало. Она встала и прошлась вокруг бассейна, обследуя внутренний садик. Как и ожидала, она обнаружила здесь несколько плодовых деревьев. Гай никогда не ограничивался единственным результатом, если имел возможность получить сразу несколько. Соорудив этот мавзолей для своего убитого сына, он воздал почести памяти наследника, наглядно продемонстрировал консулам силы, находившиеся в его распоряжении, а заодно обеспечил неплохое убежище на всякий случай – себе и своим агентам.
Она срывала фрукты с деревьев и ела, озираясь по сторонам. Потом подошла к статуям. Оружие и щиты на них были самые настоящие. Гвардейские мечи, короткие, тяжелые, предназначенные для ближнего боя, – такие разят наповал с одного удара. Она вынула один из ножен и потрогала лезвие. Заточка была безупречной. Она осторожно задвинула его обратно в ножны. Пища, кров, оружие… Ах ты, старый лис-параноик, подумала она; впрочем, сейчас это ее только радовало.
Руку кольнуло, когда она убирала меч в ножны, и она покосилась на грязную повязку. Ножом она нарезала из снятой юбки новые повязки и высушила их у огня. Потом осторожно срезала старую, промыла рану чистой водой и перевязала заново. Что-то еще беспокоило ее, но она решительно отогнала это прочь: дело в первую очередь.
Теперь Амара двигалась быстро и решительно, стараясь не разбудить мирно спавшего паренька. Она нарвала разных фруктов, складывая их в один из щитов, и положила возле мальчика. Потом прополоскала их одежду в бассейне и развесила на ветках сушиться у огня. Она вызвала усталого Цирруса и приказала ему охранять мавзолей и предупреждать ее о чьем-либо приближении. После этого она нашла плоский камень и принялась точить о него свой нож.
Вот тут-то слезы и застали ее врасплох. Воспоминания о годах учебы, о разговорах, о жизни, проведенной рядом с человеком, который был ее наставником, сразу всплыли в ее голове, вытеснив все остальное. По-своему она любила его, любила свою опасную работу, жизнь, которой себя посвятила. Он знал, как важно для Амары звание курсора. Он понимал это и делал все, чтобы помочь ей в учебе, помочь закончить Академию.
Делал все, только правды не говорил. По щекам Амары катились слезы, и она не пыталась их сдержать. Ей было больно даже думать о том, что он вступил в заговор против Первого консула, что изменой своей поставил под удар все, чего она так стремилась достичь, что она клялась защищать. Он объявил свою жизнь курсора лишенной смысла – а значит, и ее тоже. Однако поступки его – не слова, но именно поступки – говорили, что все это чудовищная ложь.
Что бы ни случилось с Амарой, она не позволит ему добиться своего. Что бы он ни задумал, чем бы ни оправдывал этого, Фиделиас – предатель. Осознание этого простого факта снова и снова ранило ее в самое сердце. Нож звенел, чиркая по камню, и слезы ее капали на лезвие – что ж, для заточки так даже лучше. Предатель. Предатель. Она остановит его. Она должна остановить его.
Амара не позволила себе даже всхлипнуть. Она держалась до тех пор, пока горло не заболело от напряжения. Она смахнула слезы с глаз и продолжала точить свой маленький нож до тех пор, пока он не засиял в свете горящих вечных огней.
Глава 13
Незадолго до полудня следующего дня рыцари Воздуха доставили Фиделиаса, Олдрика и безумную Одиану в западную часть долины Кальдерона. Над головой зловеще нависали тяжелые серые тучи; впрочем, в то, что пойдет дождь, не верилось. Гроза, бушевавшая почти всю прошлую ночь, ушла на юг, откуда время от времени продолжали доноситься далекие раскаты грома. Памятуя о холодной, практически зимней погоде в долине, они тепло оделись, дыхание их повисало в воздухе облачками пара.
Фиделиас, морщась, ступил затекшими ногами на землю и повернулся к командиру рыцарей:
– Вы уверены, что никто не прибыл сюда прежде нас?
Тот пробормотал что-то в пустоту, потом с отсутствующим видом склонил голову набок, прислушиваясь:
– Ливус докладывает: дозоры маратов продолжают следить за долиной. Никто из наших наблюдателей на дорогах не видел никого, направляющегося сюда.
– Я не об этом, – с неожиданной даже для самого себя резкостью произнес Фиделиас. – Меньше всего нам нужно, чтобы какой-нибудь наймит Короны поднял на ноги гарнизон или привел подкрепления из Ривы.
Офицер помотал головой:
– Гроза нынче ночью выдалась долгой и на редкость свирепой. Никто не смог бы переждать ее под открытым небом и остаться живым. Но я допускаю, что кто-то опытный мог бы пробраться сюда под прикрытием грозы и уцелеть, если только сумел достаточно быстро найти убежище.
– Она могла. – Фиделиас махнул рукой, словно отметая прочь возражения. – Во`роны побери Гая и всех, кто с ним. Он всегда любил порисоваться. Даже создавая завесы для отвода глаз.
– Кое-кто у нас нынче утром ворчун, – промурлыкала Одиана на ухо Олдрику. Дюжий мечник выбрался из носилок, повернулся, легко, как перышко, поднял свою хорошенькую спутницу и поставил на землю. Водяная ведьма одарила Фиделиаса не лишенной чувственности улыбкой и прижалась к Олдрику, угнездившись у того под рукой. – Можно подумать, он неважно выспался.
– Тихо, – прошептал Олдрик, и толстые пальцы его огромной руки небрежно скользнули по ее губам.
Одиана зажмурилась и блаженно вздохнула. Фиделиас сделал вид, будто не заметил колкости, и повернулся к офицеру:
– У нас нет времени на сантименты. Сообщите приметы девчонки нашим людям в Риве. Если она прорвется, нейтрализуйте ее. Без лишнего шума. То же в отношении других курсоров, которых я вам описал, если они появятся.
Офицер кивнул:
– А что мне сказать людям здесь?
– То же самое. Если заметите кого-нибудь подозрительного, убейте. Я ненадолго – мне только переговорить со здешним моим агентом. Потом мы двинемся дальше.
Офицер снова кивнул:
– Нам повезло сегодня с попутным ветром, господин. Нам удалось доставить больше людей, чем мы надеялись.
– Повезло, – усмехнулся Фиделиас, стараясь не обращать внимания на неприятную тяжесть в желудке. – Этот ветер принес грозу, а с ней и человека Короны. Не уверен, что это такое уж везение.
Офицер заученным движением отсалютовал и отступил на шаг. Потом пробормотал что-то и махнул рукой рыцарям, продолжавшим удерживать носилки. Рыцари взвились в воздух и спустя мгновение затерялись в низко несущихся облаках.
Олдрик смотрел им вслед:
– Ты был с ними немного жестковат. Если уж Гаю захотелось заслать кого-нибудь в долину, они были бы не в состоянии помешать этому, как бы ни старались.
– Ты не знаешь Гая, – возразил Фиделиас. – Он не является ни всезнающим, ни непогрешимым. Нам надо было прилететь сюда еще вчера вечером.
– Мы попали бы в самый разгар грозы, – не сдавался мечник. – Она бы нас убила.
– Да, гроза была жуткая, – согласилась Одиана. – И еще, бывший курсор, тогда у тебя не было бы возможности поразвлечься с хорошенькой рабыней. – В последних словах прозвучала почти нескрываемая издевка, и Олдрик снова прикрыл ей рот ладонью. Она легонько укусила его за палец, заворчала, и мечник с улыбкой отпустил ее.
Фиделиас пристально посмотрел на водяную ведьму. Она знала. Он представления не имел, что ей известно о жене Аквитейна и о разговоре после их ухода, но по ее сияющим глазам видел – довольно много.
Тяжесть в желудке усилилась, когда он прикинул вероятное развитие событий в случае, если Аквитейн узнает о его связи со своей женой. Похоже, порой консул мог не разглядеть леса за деревьями, но и терпением не отличался, особенно в отношениях с теми, кто рискнул унизить его, переспав с его женой. Несколько кусочков печенья, которые Фиделиас через силу заставил себя проглотить в полете, отчаянно просились наружу. Он постарался придать лицу безмятежное выражение и подумал, что пора что-то делать с водяной ведьмой: он не хотел зависеть от нее.