– Как ты ухитрилась повредить ногу? – поинтересовался он.
– Поскользнулась и упала, – ответила она и повторила свой рассказ насчет послания в гарнизон от ее хозяина, добавив при этом, мол, она упала как раз перед тем, как ее нашел Тави.
Лицо Бернарда помрачнело еще сильнее.
– Надо сообщить ему о тебе. Ты не сможешь ходить еще день, если не два. Ладно, подождем, пока ноги не согреются. Потом вытри их и садись сюда.
Он повернулся к ларю у стены, открыл его и достал оттуда домотканый мешок с овощами. Небрежно бросив его на стол, он поставил рядом с ним большую миску и положил небольшой нож.
– У меня в доме все работают, красотка. Когда согреешься, почистишь вот это. Я вернусь, посмотрю, что у тебя с рукой.
Она невольно подняла руку и положила ее на повязку.
– Вы оставите меня здесь?
– С такой травмой ты далеко не уйдешь. И потом, надвигается новая гроза. Ближайшее укрытие – это мавзолей принцепса, и сдается мне, ты это место уже обчистила. – Он кивнул в сторону алого плаща. – На твоем месте я бы уже сейчас призадумался над тем, что я скажу графу Грэму: охрана мавзолея входит в его обязанности. Я не уверен, что этот твой поступок придется ему по душе. Как, кстати, и твоему хозяину, кем бы он ни был. – Бернард повернулся и шагнул к двери.
– Господин, – взмолилась Амара. – Вы ведь так и не сказали мне, правда это или нет. То, что говорил Тави про марата.
– Ты права, – бросил он, не оборачиваясь. – Не сказал.
И вышел.
Мгновение Амара смотрела ему вслед в совершеннейшей ярости. Потом опустила взгляд с захлопнувшейся за ним двери на свои ноги, на исходящий паром таз. Потом снова посмотрела на дверь. Ноги ее понемногу оттаивали, и ощущение это было не из приятных. Она тряхнула головой и принялась ждать, пока боль в ногах не станет терпимее.
С ума сойти можно, что за тип, подумала она. Уверенность, граничащая с пренебрежительностью. Так бесцеремонно с ней не обращались бы ни в одном из мало-мальски уважающих себя домов страны.
И это абсолютно соответствовало действительности. Она ведь не в городе. Здесь, в домене, его слово было законом – и это касалось почти всех аспектов жизни, включая то, что делать и как поступать с беглой рабыней. Будь она рабыней на самом деле, а не по легенде, он мог бы сделать с ней все, что угодно, – при условии, что вернет ее владельцу живой и годной к исполнению своих обязанностей, и закон был бы на его стороне. Поэтому вместо заботы, вместо теплой комнаты и горячей ножной ванны он запросто мог бы запереть ее в хлеву… или найти ей другое применение…
Щеки ее вспыхнули снова. Этот человек ей нравился, а это никуда не годилось. Она видела, как несется он на земляной волне – ну да, в конце концов, он заклинатель земли, так? А ведь известно, что некоторые из них способны воздействовать на животных, да и на самые примитивные человеческие эмоции, вызывая на поверхность то, что обыкновенно остается скрытым. Что ж, этим все объясняется…
С другой стороны, он ведь и правда был с ней очень добр и осторожен. Как он ее держал… Никто же не заставлял его делать все это для нее, буквально навязывать ей свое гостеприимство. Что бы он ни говорил, он ведь не запер ее в подполе; она вообще пока не видела от него ничего, кроме доброты и заботы.
Амара подвигала ногами в воде и нахмурилась. Бернард явно пользовался у своих людей немалым уважением. Его хозяйство производило впечатление основательного и уж наверняка процветающего. Те селяне, которых она успела увидеть здесь, отличались чистотой и несомненным физическим здоровьем. То, как он обошелся с мальчиком, было по-своему жестоко, но, по меркам большей части страны, все же очень и очень сдержанно. Если бы он желал ее, он просто взял бы ее и дело с концом, а не хлопотал бы с очаровывающими заклинаниями.
Больше всего ее поражал контраст между его силой – и физической, и прочей – и проявлениями мягкости. Она совершенно не сомневалась в том, что при необходимости он может быть и жестким, и все же ощущала в его поведении доброту и неподдельную любовь к мальчику.
Амара вынула ноги из тазика, насухо вытерла их полотенцем и осторожно перебралась со стола на стул. Потом взяла нож и принялась чистить овощи, кидая срезанную аккуратной спиралькой кожуру в тазик с водой из-под ног, а сами овощи – в оставленную Бернардом миску. Монотонная, бездумная работа успокаивала.
Слишком много всякого пришлось пережить ей за несколько последних часов. Весь мир, в котором она жила до сих пор, пошатнулся, она заглянула в глаза смерти – не раз и не два. Может, этим объяснялись захлестнувшие ее эмоции, неожиданная реакция на этого мужчину? В конце концов, он производил хорошее впечатление и был не лишен привлекательности. Наверное, она испытала бы такое же влечение к любому мужчине, оказавшемуся так близко от нее. Это часто можно наблюдать у солдат, которые ходят бок о бок со смертью, поэтому используют малейшую возможность, чтобы жить полнее. Да, это, наверное, тот самый случай, решила Амара.
Однако это ни на шаг не приближало ее к выполнению задания. Она с досадой вздохнула. Бернард не подтвердил и не опроверг свою стычку с маратом. Напротив, при любом упоминании о ней он переводил разговор на другую тему. Гораздо старательнее, подумала она, чем было бы естественно в подобной ситуации.
Мысль эта заставила ее нахмуриться. Бернард что-то скрывал.
Что?
Зачем?
В эту минуту она, пожалуй, отдала бы все, чтобы стать заклинательницей воды и прощупать его эмоции – или хотя бы лучше читать по лицам и жестам людей.
Ей необходимо узнать, есть ли у нее внушающий доверие свидетель, с которым она могла бы предстать перед местным графом. Во`роны, да прежде всего ей необходимо знать, обоснованны ли страхи Первого консула.
Бернард вернулся через несколько минут, неся под мышкой еще одну миску. При виде Амары, сидевшей за столом с ножом в руках, его брови удивленно полезли вверх. Потом он нахмурился, подошел к ней и остановился у стола.
– Господин? – спросила она. – Я сделала что-то не так?
– Во`роны, девочка, – хмуро отозвался он. – Я думал, ты все еще греешь ноги.
– Но вы хотели, чтобы я почистила это, господин.
– Да, но… – Он раздраженно хмыкнул. – Ладно, не обращай внимания. Сядь-ка обратно на стол, дай я еще раз осмотрю твои ноги. Да и руку, если на то пошло.
Амара уселась на стол, и Бернард опустился перед ней на колени, поставив миску на пол рядом. Он поднял ее ноги по очереди, буркнул что-то себе под нос и достал из ящика маленький пузырек с какой-то вонючей мазью.
– У тебя все ступни изрезаны камнями, – сообщил он. – Хотя ты сама, поди, этого и не чувствуешь – с такими-то замерзшими ногами. Это, – кивнул он в сторону снадобья, – поможет очистить раны и немного уймет боль, когда к ногам вернется чувствительность.
Неожиданно мягкими пальцами он осторожно намазал ей ступни. Потом достал кусок белой ткани и ножницы. Он осторожно перевязал ее ноги и, наконец, принес тапки с мягкими кожаными подошвами и пару серых шерстяных носков. Она открыла рот, чтобы возразить, но, увидев его взгляд, промолчала, и он надел ей носки и тапки.
– Для женщины у тебя ноги не маленькие, – заметил он. – Пришлось поискать свои старые. На некоторое время сойдут.
Она молча наблюдала за его действиями.
– Спасибо. Что, действительно так плохо?
Он пожал плечами:
– На мой взгляд, ничего, но я не заклинатель воды. Попрошу сестру осмотреть тебя, когда ей станет лучше.
Амара склонила голову набок:
– Она больна?
Бернард опять буркнул что-то невнятное и встал:
– Снимай плащ и закатай рукав. Дай-ка я погляжу, что у тебя с рукой.
Амара сдвинула плащ и попыталась закатать рукав рубахи, но рана была высоко, у самого плеча, и рукав от засохшей крови стал жестким, как корка. Она сделала еще одну попытку и больно дернула рану. Она удержалась и не вскрикнула, только с шумом втянула воздух сквозь зубы.
– Э, так дело не пойдет, – сказал Бернард. – Придется тебе и рубаху новую искать.
Он взял ножницы и принялся осторожно срезать рукав. При виде бурой от крови повязки он нахмурился; впрочем, он нахмурился еще сильнее, размотав повязку и увидев, что она присохла к ране. Он покачал головой, налил в таз теплой воды, взял чистую тряпку и принялся осторожно отмачивать повязку.
– И как, скажи, ты повредила руку?
Свободной рукой Амара откинула с лица волосы:
– Упала вчера. И порезала.
Бернард хмыкнул и молчал до тех пор, пока не удалил последний клочок повязки, не потревожив при этом самой раны. Потом, продолжая хмуриться, взял тряпку и мыло и осторожно промыл рану. Жгло сильно, и Амаре пришлось зажмуриться, сдерживая слезы, она боялась, что не выдержит и разревется от усталости и не утихавшей боли. Она так и сидела с закрытыми глазами, пока он медленно, методично обрабатывал рану.
В дверь кухни постучали, и встревоженный голос парня… Фредерик, так его, кажется, звали, окликнул хозяина:
– Господин! Там вас у ворот спрашивают.
– Пусть подождут минуту.
Фредерик осторожно кашлянул:
– Но, господин…
– Я же сказал, Фред. – Голос Бернарда стал чуть жестче. – Минуту.
– Хорошо, господин, – откликнулся паренек.
Дверь снова закрылась.
Бернард еще пригляделся к ране:
– Это надо бы зашить. Или наложить хорошее заклинание. Так, говоришь, ты упала?
– Упала, – подтвердила она.
– Если так, то ты упала на острый меч, – заметил он.
Он в последний раз промыл рану и перевязал ее – очень осторожно, но все равно рука болела ужасно. Больше всего Амаре хотелось теперь забиться в какой-нибудь темный, тихий угол и свернуться там калачиком. Вместо этого она тряхнула головой.
– Прошу вас, господин. Правда ли то, что рассказал мальчик? На вас в самом деле напал марат?
Бернард глубоко вдохнул. Он отошел от нее к стене, вернулся и набросил ей на плечи что-то легкое, но теплое – одеяло.
– Ты задаешь много вопросов, девочка. Не уверен, что мне это нравится. И я не уверен, что ты говоришь мне правду.