– Ну, будет не такая ужасная, как вчера, но все равно сильная. Все обойдется, если не выходить из дома, но я на всякий случай созвал всех в зал – так спокойнее.
– Хорошо, – кивнула Исана. – Чем больше людей, тем лучше. Не оставляй их без присмотра, Бернард. Не спускай с них глаз. Ладно?
– Не буду, – пообещал он. – А что Тави? Он должен знать.
Она мотнула головой:
– Нет. Он не должен забивать себе этим голову.
Судя по лицу Бернарда, он не слишком обрадовался этим словам, но спорить не стал. Он повернулся было к лестнице, но задержался, оглянувшись на свою спальню и на лежавшую на кровати девушку.
– Исана… Она тоже почти ребенок. Она измождена. У нее была возможность проявить себя плохо, и она не сделала этого. Тави говорит, она спасла ему жизнь. Дай ей отдохнуть.
– Я не собираюсь причинять никому боль, – сказала Исана. – Иди.
Лицо его посуровело.
– Я серьезно.
– Хорошо.
Он кивнул и молча исчез на лестнице.
Исана вернулась в спальню и взяла гребень с костяной ручкой. Потом откинула волосы за спину и постучала в дверь комнаты Тави. Он не ответил. Она постучала еще раз.
– Тави, это я. Можно войти?
Молчание. Потом ручка повернулась, и дверь чуть приоткрылась. Она отворила ее сильнее и вошла.
В комнате Тави царила темнота – ни одного огонька. Ну да, напомнила она себе, он же не может пользоваться фуриями огня и сидит здесь с тех пор, как вернулся, когда было еще светло. С окнами, закрытыми ставнями, да еще в предгрозовые сумерки, комната, казалось, полна была одними тенями. Она едва разглядела его силуэт на кровати в дальнем углу.
Она начала причесываться, дав ему шанс заговорить первым. Он хранил молчание, поэтому, выждав с минуту, она сама спросила его:
– Ты как, Тави?
– Почему ты сама мне не скажешь? – тусклым голосом отозвался он. – Я не заклинатель – откуда мне знать?
Исана вздохнула:
– Тави, это несправедливо. Ты же знаешь, я не по своей воле улавливаю состояние других.
– Мало ли чего несправедливого! – огрызнулся он.
– Ты огорчен из-за того, что сказал тебе дядя?
– Я весь год работал как проклятый ради этих овец, которых он мне обещал. А теперь…
Он замолчал от досады и тряхнул головой. Его отчаяние обволакивало Исану, как жар догорающего очага.
– Ты ошибся пару раз с выбором, Тави. Но из этого не следует, что…
– С выбором… – с горечью буркнул Тави. – Можно подумать, у меня был выбор. И вообще, теперь-то мне чего гадать с выбором?
Она подергала запутавшийся в волосах гребень:
– Ты просто расстроен. И твой дядя – тоже. Здесь нет ничего, чего нельзя было бы решить, Тави. Я уверена, когда все успокоится немного…
Внезапный шквал досады и боли обрушился на нее. Гребень выпал из онемевших пальцев и стукнулся об пол. Она справилась с дыханием, хотя интенсивность эмоций Тави застала ее врасплох.
– Тави… С тобой все в порядке?
– Ничего, чего нельзя было бы решить, – прошептал он. – Только решать нечего.
– Я не понимаю: у тебя весь мир на этих овцах клином сошелся?
– Ну не понимаешь, – буркнул он, – и не надо. И вообще, оставьте все меня в покое.
Исана сжала губы и осторожно наклонилась, чтобы подобрать гребень.
– Но мне нужно поговорить с тобой о том, что случилось. Есть кое-что…
На этот раз к волне эмоций добавилась еще и злость – пронзительная, звонкая ярость.
– Не буду я больше говорить о том, что случилось, – почти выкрикнул Тави. – И оставь меня в покое. Уйди, пожалуйста.
– Тави…
Его неясный силуэт повернулся на кровати спиной к двери. Исана почувствовала, что эмоции мальчика постепенно просачиваются в ее собственные; его чувства – в ее чувства. Она сделала глубокий вдох, сдерживая их.
– Хорошо, – сказала она. – Но мы еще не договорили. Попозже, ладно?
Он не отозвался.
Пятясь, Исана вышла из комнаты. Стоило ей прикрыть за собой дверь, как она услышала щелчок задвижки. Ей пришлось отойти от двери на несколько шагов, прежде чем исходившие от мальчика эмоции не ослабли до безопасного уровня. И все равно она не понимала: почему происшедшее так расстроило Тави?
А если подумать, она ведь вообще ничего не знает о том, что произошло вчера. И связано ли это как-то с появлением в долине стольких новых людей?
Она тряхнула головой и с полминуты постояла, прислонившись к стене. Тави был ярко выраженной, сильной личностью, его сила воли еще усиливала его эмоции, и ей пришлось побороться, чтобы отстраниться от них. В любом случае неудивительно, что его эмоции ощущаются ею сильнее остальных. Она слишком любила его, слишком хорошо знала его…
Не говоря уже обо всем остальном.
Исана решительно тряхнула головой. Какой бы слабой ни чувствовала она себя после вчерашних заклинаний, времени у нее не осталось. Чтоб их, эти эмоции! Она ведь и забыла, с какой целью шла поговорить с мальчиком: разузнать о событиях вчерашнего дня все, чего не мог вспомнить Бернард.
Она повернулась к двери в комнату брата и сделала глубокий вдох. Потом решительно отворила дверь и вошла.
Бернард оставил лампу гореть с прикрученным фитилем, поэтому комната освещалась неярким золотистым светом. Он жил просто: со времени смерти Цессии и девочек он не заботился об уюте. Все ее вещи он убрал в два сундука, хранившихся у него под кроватью. Его собственные пожитки умещались в третьем сундуке – как в бытность его легионером. Оружие и доспехи висели на гвоздях на одной стене, напротив простого письменного стола, в ящиках которого были аккуратно разложены все счета.
Девушка спала в постели Бернарда. Она была высокая, с точеными чертами лица, еще рельефнее выступающими в этом освещении; под глазами ее легли темные, похожие на синяки круги. Кожа ее отсвечивала золотом – почти того же оттенка, как ее волосы. Красивая. Горло ее охватывала кожаная полоска ошейника.
Исана хмуро смотрела на нее. Брат достал еще пару одеял и укрыл ее потеплее – хотя она ерзала под ними, судя по торчавшим из-под них ногам. Исана шагнула ближе и увидела, что они перевязаны и обуты в тапочки из мягкой телячьей кожи.
Некоторое время Исана молча смотрела на эти тапочки. Белого цвета, аккуратно сшитые, с бисерным узором сверху. Она узнала их сразу: она сама сшила их лет десять назад. Подарок на день рождения Цессии. Они пролежали в сундуке под кроватью больше десяти лет.
Исана отошла от кровати. Она хотела поговорить с девушкой, но брат предупредил, чтобы она ее не беспокоила. Много лет она надеялась на то, что он найдет себе кого-то, но он, потеряв Цессию и девочек, так и оставался одиноким. Бернард всегда держался чуть обособленно, и те, кто жил в долине и помнил его жену и дочерей, не обижаясь, оставили его в покое.
Если ее брат созрел наконец, чтобы впустить в свою жизнь кого-то еще – а судя по его словам и тому, как обращался он с девушкой, все к тому шло, – может ли она быть против?
Исана снова шагнула вперед и положила ладонь на лоб девушки. Даже не призвав еще на помощь Рилл, она ощутила небольшой жар. Она поежилась и с помощью фурии проникла в спящую рабыню своими чувствами.
Бернард не ошибался. Девушка была изранена: от болезненных порезов на ногах и сильно распухшего колена до резаной раны на предплечье. Кроме того, она была измождена до предела, и даже во сне, Исана это чувствовала, ее терзали чудовищные тревога и страх. Исана прошептала команду Рилл, и фурия послушно забегала по телу девушки, заживляя небольшие ранки, снимая опухоли и унимая боль. От этого усилия голова у Исаны снова закружилась, поэтому ей пришлось отнять руку и сосредоточиться на том, чтобы устоять на ногах.
Когда она снова опустила взгляд, девушка уже открыла глаза и смотрела на нее.
– Вы, – прошептала она. – Вы и есть та заклинательница, которая исцелила доминуса?
Исана кивнула.
– Ты отдыхай, – сказала она. – Я только хочу задать тебе один вопрос.
Девушка кивнула и устало закрыла глаза.
– Ты пришла за мальчиком? – спросила Исана. – Ты охотишься за ним?
– Нет, – шепнула девушка, и Исана почувствовала, что она сказала правду, так же ясно, как если бы прозвенел серебряный колокольчик. В том, как она говорила, были чистота и искренность, и это чуть успокоило Исану, уняло, пусть и немного, сковывавшее плечи напряжение.
– Хорошо, – сказала Исана. Она поправила одеяла, снова укрыв девушке ноги. – Спи. Попозже я принесу тебе поесть.
Девушка не ответила и не пошевелилась на кровати, а Исана вышла из комнаты и остановилась на верхней ступеньке лестницы. Снизу слышались голоса: обитатели домена собирались в зале. На улице раскатисто, зловеще пророкотал гром. В памяти невольно всплыли события минувшего вечера, нападение Корда и его сыновей, и ее пробрал озноб.
А потом она выпрямилась и начала спускаться по лестнице – разбираться с другими оказавшимися в их доме незнакомцами.
Глава 17
Фиделиас подождал, пока рослый доминус не поднялся по лестнице и не скрылся из виду, неся на руках кого-то, завернутого в одеяло. Потом бывший курсор огляделся по сторонам. По крайней мере, на минуту-другую его со спутниками оставили одних. Он нахмурился и повернулся к Одиане и Олдрику. Мечник смотрел вслед хозяину.
– Ладно, – буркнул он. – Хотелось бы мне знать, к чему это все.
– Все яснее ясного, – сказал Фиделиас и покосился на Одиану.
– Страх, – прошептала она и теснее прижалась к Олдрику. – Восхитительный страх. Страх узнавания.
– Амара, – кивнул Фиделиас. – Она здесь. Это была она.
Олдрик поднял брови:
– Но он же не оборачивался. Вы же не видели ее лица.
Фиделиас посмотрел на Олдрика в упор и подавил приступ раздражения.
– Олдрик, пожалуйста. Уж не думаешь ли ты, будто она повесит на двери объявление: «Я здесь»? Все сходится. Три следа на дороге: мальчишки, доминуса и ее. Она хромала. Потому он и нес ее на руках.
Олдрик вздохнул:
– Раз так, хорошо. Я поднимусь наверх и убью этих двоих, и мы можем двигаться дальше.