Она пленница Корда.
При мысли об этом ее бросило в дрожь.
Одиана молча смотрела на нее, потом медленно кивнула:
– Ты же понимаешь, он не собирается отпускать нас отсюда. Никогда. Это я в его глазах увидела еще прежде, чем он притащил нас сюда.
– Я хочу пить, – сказала Исана. – Этот жар может нас убить. Мне нужно напиться.
– Они оставили здесь две маленькие чашки воды, – сообщила Одиана, кивнув в дальнюю сторону круга.
Исана глянула туда, увидела пару деревянных чашек и с усилием доползла до них. Первая, до которой она дотянулась, оказалась легкой, пустой. Она уронила ее – жжение в горле все усиливалось – и потянулась за второй.
Та тоже была пуста.
– Ты лежала в беспамятстве, – невозмутимо пояснила Одиана. – Вот я ее и выпила.
Исана смотрела на нее, не веря своим глазам.
– Но этот жар может нас убить, – повторила она, стараясь не сорваться.
Женщина ответила ей ленивой, томной улыбкой:
– Ну меня-то он вряд ли убьет. Я выпила достаточно – за двоих.
Исана стиснула зубы:
– Что ж, это тоже хорошо. Так воспользуйся этим. Позови свою фурию и пошли ее за помощью.
– Не будет нам помощи, маленькая госпожа.
Исана сжала губы, размышляя:
– Тогда дождемся, пока кто-нибудь из них не войдет, и…
Одиана покачала головой.
– Ты что, – произнесла она спокойным, бесстрастным, рассудительным тоном, – думаешь, они никогда прежде не проделывали этого? Так поступают все работорговцы. Они оставляют нам ровно столько воздуха и воды, чтобы мы не умерли прежде времени. Но меньше, чем нужно, чтобы хотя бы одна из нас смогла использовать свою фурию. Если я попробую, это ничего не даст, а накажут нас обеих.
– Так, значит, – спросила Исана, – даже не попытаемся?
На мгновение Одиана закрыла глаза и опустила голову. Потом произнесла очень тихо:
– У нас есть только один шанс, маленькая госпожа.
– Я не…
– Ты дура, – прошипела Одиана. – Знаешь ли ты, скольких рабынь насилуют в первый же день неволи?
При одной мысли об этом Исане снова сделалось зябко.
– Нет.
– А знаешь, что бывает с теми, кто сопротивляется?
Исана покачала головой.
Одиана улыбнулась:
– Так я тебя просвещу. Тебе достаточно упереться всего раз. А после этого они уж сделают так, чтобы этого не повторялось.
Долгую минуту Исана молча смотрела на нее.
– Ты долго была рабыней? – спросила она наконец.
Одиана небрежно отбросила волосы с лица:
– Когда мне было одиннадцать, наш хозяин продал долг моего отца работорговцам. Они забрали нас всех. Отца, старшего брата и маленького братика они убили сразу. А мать, сестер и меня увели с собой. И третьего брата. Он был красивый. – Взгляд ее блуждал где-то вдалеке, потом она уставилась в противоположную стену. В глазах ее трепетали отражения огня. – Я была совсем еще маленькая. У меня ни менструаций еще не было, ни фурии своей. Но появилась – той же ночью. Когда они меня взяли. Когда передавали по кругу как фляжку вина. Фурия проснулась, и я слышала все их ощущения, слышишь, маленькая госпожа? Всю их похоть, и всю их ненависть, и весь их страх, и весь их голод. Это окатывало меня с головой. Вливалось в меня. – Она принялась медленно раскачиваться взад-вперед, стоя на коленях. – Я не знаю, как ты обрела свою фурию, заклинательница воды. Как ты впервые начала слышать других людей. Но скажи спасибо всем фуриям Карны, что это было не как у меня. – На губах ее снова заиграла улыбка. – Ибо этого достаточно, чтобы свести человека с ума.
– Мне очень жаль, – сказала Исана. – Но, Одиана, если бы мы попробовали действовать заодно…
– Нас бы убили обеих, – перебила ее Одиана, и в голосе ее снова прозвучало раздражение. – Слушай меня, маленькая госпожа, и я скажу тебе, что будет. Я уже проделывала это.
– Хорошо, – тихо произнесла Исана.
– Работорговцы бывают двух видов, – начала Одиана. – Одни занимаются этим для прибыли, а другие – по призванию. Профессионалы работают на Консорциум. Они не позволяют никому портить или использовать свой товар, если только это не требуется в воспитательных целях. Если ты им понравилась, они позовут тебя в свой шатер, и дадут тебе всяких вкусностей, и будут говорить с тобой, и всячески очаровывать. Это тоже изнасилование, только времени занимает больше, потом тебя накормят и положат спать на мягком.
– Корд не из этих.
– Нет, не из этих. Он совсем другой. Вроде тех, кто забрал мою семью. Для него главное – это знать, что он сильнее кого-то. Знать, что он сломал кого-то. Ему не нужно получать высококачественный продукт, готовый работать или доставлять удовольствие. Ему нужно превращать нас в обломки. Ему нужно превращать нас в животных. – Она снова улыбнулась. – Когда он берет нас, это только часть процесса, которая нравится ему чуть больше других.
Желудок Исаны болезненно сжался.
– Берет нас… – прошептала она. – Он же…
Ее собеседница кивнула:
– Если бы он хотел убить тебя, ты была бы уже мертва. На тебя у него совсем другие планы. – Она ощерилась. – И я видела кое-кого из здешних женщин. Крольчихи. Овцы. Ему нравится их беспомощность. Безответность.
Она поежилась, потом потянулась, выгнув спину и на мгновение зажмурившись. Рука ее легла на горло, и она расстегнула несколько пуговиц пропотевшей, прилипшей к телу рубахи.
– С тобой все в порядке? – спросила Исана.
– Времени у меня мало, – сказала Одиана, облизнув губы. – Слушай. Для него вся игра заключается в том, чтобы сломать тебя, а чтобы добиться этого, ему нужно тебя запугать. Пока ты не запугана, у него нет власти над тобой. Если ты тиха и владеешь собой, ты не та, какой он тебя хочет. Ты понимаешь?
– Д-да, – пробормотала Исана. – Но не можем же мы просто оставаться здесь…
– До тех пор пока ты не сломаешься, мы живы, – перебила ее Одиана. – Я для него всего лишь хорошенькая шлюха, с которой можно позабавиться. Это тебя он хочет сломать. Пока ты владеешь собой, он не получит то, чего хочет от тебя.
– А что будет, если я сломаюсь?
– Он убьет тебя. И меня убьет, потому что я видела тебя, и спрячет тела. Но все это не важно.
– Почему не важно?
– Это не важно, – повторила Одиана. – Не все ли равно почему. Продержись день. Только и всего. Уверяю тебя: ни тебя, ни меня не будет в живых, не пройдет и получаса после того, как ты сломаешься. Потому я и выпила обе чашки.
Исана с трудом вздохнула, и голова ее закружилась от усилия.
– Почему обе чашки?
– Ты когда-нибудь пробовала приворотное зелье, маленькая госпожа?
Она уставилась на Одиану.
– Нет, – сказала она. – Никогда.
Одиана с улыбкой облизнулась:
– Тогда это застало бы тебя врасплох. Желание, когда ты знаешь, что не желаешь этого. По крайней мере, я знаю, на что это похоже. – Она снова потянулась, расстегнув еще пару пуговиц так, что стало видно ее грудь. Потом поддернула подол юбки, выставив на обозрение стройную, гладкую ногу, и провела по ней пальцем. – Давай-ка повторим нашу стратегию. Я буду доставлять им удовольствие. А ты не будешь из-за этого переживать. Только и всего, проще не бывает.
Исане сделалось дурно.
– Ты собираешься… – Она даже не смогла договорить. Все это было слишком чудовищно.
Губы Одианы снова изогнулись в улыбке.
– Видишь ли, само по себе это вовсе не так неприятно. Скорее даже приятно. И ведь я не буду думать о них. – Она улыбнулась еще шире, блеснув зубами. – Я буду думать о кусках их плоти. О том, что останется от них, когда придет мой господин. Он выполнит свой долг и вернется за мной. И оставит от них одни куски. – Она поежилась и негромко охнула. – Подумать только, как мне уже хорошо.
Исана смотрела на нее со страхом и отвращением. Этого просто не могло происходить. Она, ее брат – все они всю свою сознательную жизнь трудились для того, чтобы превратить долину Кальдерона в безопасное место для людей, для их семей. Для Тави, когда он вырастет. То, что происходило сейчас, не вписывалось в тот мир, который она строила.
Слезы навернулись ей на глаза, и она попыталась сдержать их – удержать в теле бесценную влагу, не тратить ее впустую. Не подумав, она попросила о помощи Рилл – и не получила ответа. Слезы так и текли по ее щекам.
Ей было больно. Боль жгла ее изнутри. Она чувствовала себя ужасно одиноко – единственная живая душа рядом была сумасшедшей. Исана еще раз попробовала докричаться до Рилл – отчаянно, из последних сил. И снова не ощутила отклика. Снова и снова пыталась она, отказываясь признать то, что не может связаться со своей фурией.
Она не слышала шагов, пока те не загрохотали у самого входа в коптильню. Кто-то пинком распахнул дверь. В дверях возникла дюжая фигура Корда, за которой маячило еще с десяток мужчин. Алые отсветы горящих углей играли на его уродливом лице.
Глава 25
Плен, думал Тави, это двойное зло. Это одновременно неудобно и скучно.
Мараты не разговаривали – ни с алеранцами, ни друг с другом. Четверо молча приставили наконечники своих копий к горлу Тави и Линялого; тем временем двое других связали им руки и ноги жесткими плетеными веревками. Они отобрали у Тави нож и сумку, потом обыскали и отобрали старый солдатский мешок Линялого. Вслед за этим те двое, которые связывали их, просто-напросто вскинули их на плечи и побежали куда-то в грозу.
Поболтавшись с полчаса на плече у воина-марата, Тави ощущал себя так, будто нырял с самого высокого дерева вниз, в Рилл. Марат, который тащил его, бежал с легкостью хищного зверя, покрывая милю за милей. Будто не замечая веса своего пленника, он перепрыгнул лесной ручей и понесся сквозь низкорослый кустарник.
Тави пытался понять, куда они направляются, но ночь, гроза и неудобное положение делали это практически невозможным. Дождь сменился мокрым снегом, слепившим ему глаза. Ветер все усиливался и делался холоднее; то и дело Тави видел пляшущих под грозой ветрогривов, хотя никто из них не делал попыток приблизиться к маленькому отряду маратов.