– По крайней мере, мы тебя съедим не заживо.
– А ну прекрати!
Тави швырнул следующую коврижку – с тем же самым результатом. Толстая прядь, из которых была свита веревка, лопнула и принялась раскручиваться. С замиранием сердца Тави покосился вниз. До земли оставалось еще футов двадцать. Упасть с такой высоты, не повредив себе ничего, казалось маловероятным.
Еще одна прядь разошлась, и Тави закачался взад-вперед, его сердце колотилось где-то в горле. Руки и ноги дрожали от волнения, Тави бросил последний взгляд вниз (пятнадцать футов или чуть больше?). Он выдернул ногу из петли и так быстро, как только мог, заскользил вниз по веревке на руках.
Веревка лопнула. Тави полетел вниз.
С учетом скорости, с которой стравливал веревку Дорога, и тех нескольких футов, которые он выиграл, соскользнув вниз, падать ему осталось немногим больше десяти футов. Ненамного выше, чем крыша хлева, а ведь он сколько раз прыгал с нее… ну, конечно, не на землю, а в сено – и все же прыгал и не боялся ни капельки. Он только свел чуть согнутые ноги вместе, чтобы не пытаться устоять при касании с землей. Хорошо бы еще перекатиться…
Падение показалось ему бесконечным. Приземление все равно было жестким, болезненным, выбив из него дух. Он упал на бок и секунду лежал не шевелясь, так и продолжая сжимать в руках конец веревки.
Дыхание вернулось к нему несколько секунд спустя, и только тогда он смог наконец обратить внимание на несколько странных обстоятельств. Во-первых, снега здесь, на дне провала, не было совсем. То есть он, конечно, не видел снега и сверху, но как-то не придал тогда этому значения. Здесь было тепло. Влажно. Почти душно. Медленно, опираясь на руки, он сел.
Земля, на которой он сидел, – точнее, зеленоватый светящийся мох – показалась ему на ощупь приятно теплой, и он позволил себе минутную передышку, дав замерзшим за время спуска пальцам чуть-чуть отогреться. В ногах кололо, будто в них воткнули тысячу крошечных иголок, но через секунду-другую ощущение это прошло, осталось только легкое жжение.
Тави поднялся на ноги, поправил сползший на сторону мешок и огляделся по сторонам.
То, что сверху казалось таким красивым, вблизи сбивало с толку и настораживало. Восковая поросль, кроч, – то, что мараты называли «покровом», – покрывала все дно впадины и обрывалась у каменных стен. Только в одном месте кроч карабкался вверх по откосу, чтобы поглотить чахлое, корявое деревце, пытавшееся вырасти из трещины в камне. Зловещее зеленое свечение придавало теням призрачный вид. Темные очертания деревьев под крочем неприятно напомнили Тави о костях под плотью.
Сверху послышался шорох. Тави повернулся и увидел Китаи – тот спрыгнул с веревки, пролетел несколько последних футов, отделявших его от земли, и приземлился бесшумно, застыв на мгновение на корточках, опираясь о землю руками и озираясь, как хищник. Глаза и волосы его отливали в свете покрова зеленым. Настороженный взгляд его метнулся вправо, влево, и он склонил голову набок, прислушиваясь к раскинувшемуся перед ним мерцающему лесу.
Страх и боль сразу сменились у Тави вспышкой гнева. Бесшумно ступая по пружинящей поверхности покрова, он подошел к Китаи. Тави хлопнул марата по плечу и, когда тот, вздрогнув, обернулся, с размаху врезал ему под дых.
Китаи дернулся, но увернуться от удара не сумел. Тави тем временем размахнулся и изо всех сил повторил удар. Китаи потянулся было к ножу, но Тави с силой оттолкнул его от себя, швырнув на светящуюся поверхность покрова.
Свирепо глядя на Тави, Китаи вскочил.
– Ну, алеранец! – выкрикнул он. – Зря мой родитель был снисходителен к тебе! Хочешь Испытания крови – так…
Китаи вдруг осекся, потрясенно глядя на него.
Занявший уже оборонительную стойку Тави никак не ожидал такой смены поведения марата. По спине его побежали мурашки. Он проследил направление взгляда марата – тот смотрел не отрываясь на его ноги.
Казалось, несколько брызг этого призрачного зеленого света попало Тави на башмаки. Он нахмурился и пригляделся внимательнее. Нет. Должно быть, при падении он пробил одной ногой плотную корку покрова, и капли светящейся слизи, чем бы она ни была, попали на кожу башмаков. Капли светились бледно-зеленым сиянием.
Тави нахмурился сильнее и стряхнул их. Потом посмотрел на Китаи. Тот все еще глядел на него, широко открыв глаза и рот.
– Что? – не понял Тави. – В чем дело?
– Алеранец… дурак, – прошипел Китаи. – Ты повредил покров. Сейчас Хранители придут.
Тави похолодел, но все же возмутился:
– Ну, я бы не упал, если бы кое-кто не перерезал мою веревку.
– Не говори глупости, – огрызнулся Китаи. Взгляд его метнулся мимо Тави в гущу деревьев. – Покров в этом месте толстый. Потому мы и входим здесь. На моих глазах человек раз упал с высоты в шесть ростов, а его не пробил.
Тави облизнул пересохшие губы.
– Ох, – сказал он и покосился на светящуюся землю под деревьями.
Китаи бросил на него уничтожающий взгляд, подошел к месту, где приземлился Тави, наклонился и потрогал пальцами светящуюся жижу.
– А здесь почему-то тоньше… Не понимаю. Так никогда не было.
– Похоже, они ожидали гостей, – заметил Тави.
Китаи повернулся к нему: глаза широко открыты, тело напряжено…
– Они знали, что мы придем. И теперь они знают, что мы здесь. – Взгляд юного марата метнулся направо, налево, и он бочком, держась спиной к каменной стене, подобрался на несколько шагов к Тави.
Тави тоже попятился к стене, опередив Китаи, и едва не споткнулся о бугорок на гладкой поверхности покрова. Тави взглянул под ноги, потом наклонился посмотреть внимательнее.
Бугорок оказался невелик, размером с курицу. Он выдавался из ровной в остальных местах поверхности полушарием зеленоватого света, и в глубине его что-то темнело. Тави наклонился пониже, вглядываясь в его толщу.
Там что-то шевельнулось. Тави отпрыгнул от бугорка, на мгновение лишившись дара речи.
– Это… – прохрипел он наконец. – Это же ворон. Там ворон. И он живой.
– Да, алеранец, – кивнул Китаи с плохо скрываемым нетерпением. – Порой вóроны ведут себя глупо. Слетают вниз и клюют кроч, и тогда приходят Хранители и хоронят их. – Китаи скосил глаза в сторону, где виднелось несколько бугорков побольше – всего в дюжине шагов от свисавшей у подножия стены веревки. – Они могут прожить так много дней. Пока кроч поедает их.
Тави поежился, будто за шиворот ему стекла талая вода.
– Ты хочешь сказать… Если эти Хранители поймают одного из нас…
– Погребенный в кроче марат может прожить еще несколько недель, алеранец.
Тави сделалось дурно.
– И вы их не спасаете?
Китаи смерил его холодным взглядом. Потом в несколько шагов оказался возле ворона. Он достал нож, нагнулся и полоснул им по поверхности бугра. Резким движением он схватил птицу за шею и выдернул из липкой слизи кроча.
Куски птицы отваливались от тушки, как переваренное мясо. Ворон захрипел, и клюв его так и остался открытым. Глаза мигнули и остекленели.
– Видел, как быстро? – буркнул Китаи и положил останки птицы обратно, рядом с прорезью в кроче. – Видел, алеранец?
Тави уставился в землю, борясь с тошнотой:
– Я… Я видел.
Китаи посмотрел на него и поморщился. Потом повернулся и опять прижался спиной к стене.
– Нам надо шевелиться. Хранители придут осмотреть отверстие, которое ты проделал, и забрать останки ворона. Нам лучше быть подальше отсюда, когда они появятся.
– Нет, – пробормотал Тави. – Мне кажется, нам лучше…
Краем глаза Тави заметил какое-то движение среди деревьев. Сначала он не разобрал, что это. Просто комок светящегося кроча на стволе. Но он шевелился. На миг Тави показалось, что это кусок кроча оторвался от дерева и вот-вот упадет на землю. И тут по бокам комка словно выросли ноги. Из-под панциря покрова показалось нечто, напоминающее голову с большими, круглыми светящимися глазами. Существо расправило восемь суставчатых ног и бесшумно, с наводящей ужас ловкостью скользнуло по стволу дерева на землю, направившись к разрыву в поверхности кроча, где бурлила, как кровь в открытой ране, зеленая светящаяся жижа.
Восковой паук. Хранитель Безмолвия. Бесшумный, причудливый. Размером с крупного пса. Широко открытыми глазами, с отчаянно бьющимся сердцем смотрел Тави на это чудище.
Он покосился на Китаи – тот тоже застыл на месте и смотрел на Хранителя. Тварь тем временем припала к земле, и у основания ее головы развернулась бахрома из множества блестящих жвал. Паук подобрал останки ворона и, помогая себе передними ногами, затолкал их обратно в открытую рану кроча. Потом, ловко шевеля ногами, заделал отверстие свежим слоем кроча.
Тави снова покосился на Китаи – тот махнул ему рукой, а другой прикрыл рот, недвусмысленно приказывая молчать. Тави кивнул и повернулся к Китаи. Глаза марата тревожно расширились, и он поднял руки ладонями вперед, останавливая Тави.
Тави застыл на месте.
За спиной его почти неслышное шуршание ног Хранителя о кроч тоже стихло. Краем глаза Тави увидел, что тот снова подобрал ноги под себя и возбужденно покачивается из стороны в сторону. Паук пронзительно заверещал; звук этот напоминал птичье чириканье, но только отдаленно – ничего подобного Тави слышать не приходилось. От этого звука по всему его телу пробежал неприятный холодок.
Впрочем, поверещав еще секунду-другую, Хранитель, похоже, вернулся к своей работе. Медленно, осторожно Китаи повернулся к Тави. Все так же осторожно, преувеличенно плавно он сделал Тави знак рукой, отвернулся и бесшумной, скользящей, как в танце, походкой двинулся прочь.
Тави сглотнул и, стараясь подражать движениям марата, пошел за ним. Китаи придерживался каменной стены провала, и Тави крался за ним до тех пор, пока они не оказались в нескольких десятках ярдов от Хранителя. Тави ощущал его присутствие за спиной; странное, зловеще-чуждое, оно беспокоило, словно прикосновение лапок мухи. Оказавшись вне пределов его зрения, он испытал изрядное облегчение и невольно шагнул ближе к Китаи, который оглянулся через плечо – сначала на Тави, потом мимо него – и глаза его расширились. Что-то мелькнуло в них – с трудом сдерживаемый страх, решил Тави. Ему показалось, Китаи тоже испытал облегчение оттого, что Тави стоит так близко к нему. Они молча кивнули друг другу; Тави почувствовал, что это молчаливое взаимопонимание, установившееся между ними, означало перемирие.