Амара кивнула:
– Да. Он опасен.
– Кто сказал, – буркнул Бернард, – что я говорил про Фиделиаса? – (Амара пристально посмотрела на него.) – В конечном счете все сводится к простым людям. Невозможно построить идеальное государство без людей, которые верили бы в него. Поддерживали бы его. Государство существует для того, чтобы защищать людей. Мне кажется порочным жертвовать людьми ради того, чтобы защитить государство.
– Не так все просто, доминус.
– Правда? Вспомни, кто тебя этому учил. – Бернард говорил мягко, но уверенно. – Как раз сейчас он находится где-то здесь, недалеко, и, возможно, считает, что поступает правильно. Вóроны, да он наверняка убежден, что прав. Якобы он знает то, чего не знают другие, и поэтому право выбора принадлежит ему, а не кому-то еще.
Она откинула волосы с лица:
– А как мне узнать, прав он или нет?
Бернард встал и подошел к ней. Он положил руку ей на плечо и заглянул в глаза.
– Здоровое дерево не растет из гнилых корней, Амара. Великое предприятие невозможно начать с предательства. С обмана тех, кто верит тебе.
На этот раз слезы все же обожгли ее глаза, и ей пришлось зажмуриться на мгновение. Он легонько привлек ее к себе, и она прижалась к нему, набираясь его тепла, его сил.
– Не знаю, что еще можно сделать, – призналась она. – Я перепробовала все возможное, чтобы остановить надвигающуюся беду. И всего оказалось мало, а ведь Гай положился на меня. Он доверил мне судьбу операции…
– Порой, – заметил Бернард, – самое умное – это ничего не делать. Иногда приходится просто ждать, пока события не начнут разворачиваться, и лишь потом действовать. Наберись терпения.
Она тряхнула головой.
– Но некогда же, – возразила она. – Нам нужно вытащить сюда хоть кого-то. Вы должны заставить их выслушать меня или…
Бернард положил свои ручищи ей на плечи, легонько обнял и прислонил ее плечами к тяжелой деревянной двери. Потом навалился на нее и, пригнув голову, прижался своими губами к ее губам. Поцелуй получился недолгим, но страстным.
Амара открыла глаза. Губы его оказались мягкими, горячими, и она вдруг разозлилась. Он что, принимает ее за бездумную болтушку, за неопытную школьницу, которую можно сбить с толку поцелуем?
Но… но его тепло, его близость утешали, успокаивали. И мягкая сила его рук, его тела ободряла и пугала одновременно. И запах его – запах кожи, и свежего ветра, и чего-то еще… такого… непонятно чего, но наверняка мужского – ей вдруг захотелось сорвать с себя одежду и голышом купаться в этом запахе.
Она подняла руки, чтобы оттолкнуть его, но вдруг поняла, что ее ладони просто покоятся на его мускулистой груди, словно оценивая его силу, его жар, а ее губы сами собой ищут его губы. Он издал негромкий голодный звук, прижимаясь к ней еще сильнее, и сердце ее забилось быстрее. Она злилась на него. Ну конечно же. Ей нужно заниматься делом. И как бы замечательно от него ни пахло, как бы тело ее ни откликалось на его…
Раздраженно зарычав, она оборвала поцелуй. Он чуть отодвинулся от нее, снова заглянув ей в глаза.
– И что, по-твоему, ты делаешь? – спросила она, хотя и не так громко и возмущенно, как ей хотелось бы.
– По-моему, меня заперли в крошечную каморку с красивой женщиной, – невозмутимо отозвался Бернард. – И я ее целую.
– Мне некогда целоваться, – заявила Амара, но взгляд ее против воли скользнул к его рту, а губы ощущали себя так, будто их обманули.
– Но ты сама хочешь целовать меня, – возразил Бернард.
– Нет, – сказала Амара. – То есть да, но теперь не время.
– Не время? И куда ты сейчас пойдешь?
Он снова наклонил голову и осторожно поцеловал ее в шею. Его язык пощекотал ее кожу, и тело ее словно пронзило молнией, наполнив неведомым доселе желанием. Она ощутила, как против воли прижимается к нему.
Схватив его за волосы, она снова привлекла его губы к своим губам и жадно припала к ним. Забыв про все, она прижималась к нему, а руки ее скользили по его груди, рукам, плечам. Потом она оттолкнулась спиной от двери и, продолжая прижиматься к нему всем телом, двинулась через камеру, пока он не споткнулся о лежанку и не опустился на нее.
Так и не отрываясь от его губ, она уселась ему на колени. Руки его – большие, сильные – сжали ее талию, и страсть вспыхнула в ней с новой силой. Ей вдруг захотелось ощущать эти руки на своих бедрах, на спине, на горле – везде.
– Это всего лишь поцелуй, – прошептала она почти невнятно, ибо ее губам не хотелось отрываться от его губ ради такой мелочи, как слова. – Только и всего… Всего поцелуй…
Она перестала сопротивляться своей страсти, целуя его в подбородок, в шею, в ключицу, чуть прикусывая его кожу.
– Только и всего, – согласился он, но в голосе его слышалось страстное рычание.
Руки его сжали ее талию, потом скользнули ниже, на бедра.
На мгновение Амара оторвалась от его губ, вглядываясь в его лицо, пытаясь собраться с мыслями. Однако это оказалось нелегко – гораздо проще было бы сорвать одежду с себя, с него, коснуться своей кожей его кожи. Ей хотелось ощущать на себе его вес, ощущать его силу в себе, сопротивляться ему и сдаться в этой борьбе. В ней горел жаркий огонь примитивной животной страсти, противостоять которой было почти невозможно. Издав негромкое, страстное рычание, она принялась возиться с пряжкой его пояса.
– Погоди, – пробормотал он. – Ох… вóроны. Брутус, идиот ты этакий. – Бернард сделал пару быстрых шагов в сторону от Амары и поднял руку ладонью к ней, приказывая остановиться. Потом нахмурился, сосредоточиваясь. – Нет. Уймись, Брутус.
И Амара, опомнившись, вдруг обнаружила, что сидит на лежанке, замерзшая, голодная, тело ее болит от давешних испытаний и от угасающего желания, одежда растрепана, волосы спутались, а губы распухли от поцелуев.
Она подняла руку и коснулась виска:
– Т-ты… ты меня околдовал.
– Знаю, – вздохнул красный как рак Бернард. – Я не хотел. Извини.
– Ты натравил на меня свою земляную фурию.
– Извини, – быстро повторил Бернард. – Брутус… моя фурия порой считает, будто лучше меня знает, чтó мне нужно. – Он тяжело опустился на пол. – Прости. Я сам не понимал, что это он делает, иначе я бы никогда не допустил такого. То есть я… – Он тряхнул головой, потом помолчал немного. – Я очень давно не занимался этим. А Брутус просто… просто хотел, чтобы у меня все было хорошо.
Долгую минуту она молча смотрела на него, сидя на лежанке, постепенно успокаивая дыхание и чувства. Потом поджала колени под подбородок и обхватила их руками. Взгляд ее упал на тапки, в которые обула ее Исана еще там, в домене.
– Ты был женат, – негромко сказала она.
– Десять лет назад, – так же тихо отозвался Бернард. Казалось, он боится, что, произнеси он эти слова хоть немного громче, они вырвутся из его рта жестокой отрыжкой. – Она умерла. И мои дочери тоже.
– И ты не… – Она не договорила.
Он мотнул головой:
– Слишком много дел. Да я и не хотел ничьей близости до тех пор, пока… – Он перевел дыхание. – Пока ты не поцеловала меня вчера ночью. Должно быть, это задело что-то там, внутри.
Амара не удержалась от некоторой язвительности в голосе:
– Наверное, задело.
Бернард покраснел еще сильнее и опустил глаза. Она устало усмехнулась:
– Да полно, Бернард. Все в порядке. Ты ведь не сделал мне больно.
И ведь она получала от этого удовольствие. Хотела этого. Она сама едва не покраснела. Одного воспоминания о том, как хотелось ей этого поцелуя, хватило для того, чтобы ее пробрала дрожь.
– Все как-то неправильно. – Он посмотрел наконец на нее. Взгляд его был тревожен и, как ей показалось, удивительно беззащитен. Было видно, он переживает за то, что она о нем подумает. – Ты уверена, что с тобой все в порядке?
Она кивнула:
– Конечно. Ну, не считая того, что мы так и сидим взаперти.
– Мне кажется, нам недолго осталось переживать на этот счет. Собственно, потому я и хотел поцеловать тебя. Я не хотел заходить дальше, но поцеловать хотел – как знать, может, другого шанса не представится, пока все не началось.
– Что не началось?
Бернард склонил голову набок:
– Слушай.
Откуда-то издалека донесся полуночный бой колокола.
– Смена караула, – пояснил Бернард. – Если Плювус живет по правилам, он отправится спать, сдав дежурство одному из старших офицеров.
– Отлично, – буркнула Амара. – А к нам-то это какое имеет отношение?
– Это даст нам шанс переговорить с кем-нибудь из моих знакомых, – ответил Бернард. Он встал, продолжая прислушиваться, и не прошло и минуты, как тяжелая дверь наверху со скрипом отворилась.
Сердце у Амары снова забилось сильнее.
– Они нас выпустят?
– Вот и посмотрим, – сказал он, подходя к двери. Амара поднялась и стала рядом с ним.
– Хочешь поцеловать меня?
Он закашлялся:
– Да.
– Почему?
– Ты мне нравишься, – ответил он.
– Я тебе нравлюсь?
Щеки его снова порозовели.
– Ты красивая, и ты храбрее всех, кого я знаю. И ты мне нравишься.
Она почувствовала, что губы ее невольно морщатся в улыбке, и попыталась сдержать ее. Потом сдалась, заглянула ему в лицо и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала в щеку. Он посмотрел на нее сверху вниз, и на мгновение она увидела в его взгляде ту же страсть, что в его поцелуях.
– Знаешь, я вот затащу тебя куда-нибудь одну… только чтобы при этом нам не мешала никакая угрожающая ситуация.
Во рту у Амары сразу пересохло. Она попыталась собраться с мыслями, чтобы ответить, но тут по лестнице загрохотали шаги, а секунду спустя в двери лязгнул ключ. Дверь отворилась, и на них уставился совершенно отсутствующим взглядом Плювус Пентиус.
Так, во всяком случае, сначала показалось Амаре. Голова дознавателя, качнувшись, упала на грудь, и он довольно громко всхрапнул. Дверь открылась шире, и Амара увидела, что по обе стороны от храпящего дознавателя стоят и держат его под руки еще двое. Одного она узнала – морщинистого пожилого целителя. Второй, среднего возраста, щеголял центурионскими кирасой и шлемом, из-под которого смотрела пара темных проницательных глаз.