Эрен, откинув лямку, распахнул дверцу. Ворвавшийся в проем ветер наклонил носилки в сторону дверцы. Обвязавшись одним из страховочных ремней, Эрен высунулся наружу, потянулся к раненому рыцарю и ухватил его за ворот кольчуги. Рыцарь вскрикнул от неожиданного прикосновения, затем устремил на Эрена бессмысленный от страха взгляд.
Курсор скрипнул зубами, взревел и изо всех сил напряг мышцы спины и бедер. Мелькнула мысль, что, если ремень не выдержит, они с рыцарем вместе сорвутся навстречу смерти, но сейчас не время было об этом думать.
К счастью, молодой рыцарь был не из тяжеловесных толстяков, так что Эрен сумел втащить его в носилки и почти уронил на пол.
– Дверь! – крикнул Первый консул, помогая глубже втянуть раненого. – Закрой дверь! Она нас задерживает!
Эрен, шатаясь от бешеных толчков и стараясь не наступить на рыцаря, дотянулся до распахнутой створки.
Он успел бросить короткий взгляд по сторонам. Носилки опасно разогнались, скользя в тридцати футах над заросшей высокой травой долиной Амарант. Солнце садилось, небо окрасилось в багровые тона.
И наполнилось вордом.
Эрен не сразу понял, что́ видит. Рыцарей Воздуха он распознал без труда – знакомые очертания одетых в доспехи фигур, опиравшихся на воздушные струи фурий. Но, кроме них, там было много – гораздо больше – странных черных поблескивающих силуэтов с прозрачно-зелеными стрекозиными крыльями.
Что-то толкнуло его вскинуть глаза к налетавшему сверху врагу. Пару мгновений Эрен его видел.
Тот был очень похож на человека.
Две руки, две ноги, голова, почти человеческое лицо – только пугающе гладкое, фасеточные глаза. Стрекозиные крылья гудели над плечами, руки оканчивались не кистями, а блестящим серповидным когтем почти в два фута длиной – как легионерский гладий, отметил Эрен. И броня тоже напоминала легионерскую лорику, но без швов переходила в кожу из того же блестящего темного хитина.
В самом деле, враг был очень похож на рыцаря Воздуха.
И падал прямо на Эрена.
Тот отполз назад, захлопнул дверцу и привалился спиной к задней стенке. Зловещий коготь врезался в деревянную дверцу там, где Эрен только что сидел на корточках. В боковом окошке возникло жуткое гладкое лицо и уставилось на него.
Потом Эрен не мог вспомнить, когда вытащил нож, но при виде этого лица правая рука у него сама собой дернулась к разбитому окну и по рукоять вогнала нож в переливчатый глаз рыцаря ворда.
Тот взвизгнул. В его вопле прозвучал скрежет металла и рычание раненого пса. Из раны фонтанчиком ударила зеленовато-коричневая кровь.
Эрен выпустил нож, уперся спиной, с новым вдохом вобрал в себя силу и ударил каблуком по застрявшему в двери когтю. Тот с хрустом обломился, как обламывается лошадиное копыто, и враг, отстав от летящих носилок, скрылся из виду.
Склонившийся над раненым Гай поднял глаза и одобрительно кивнул. И тут прозвучало пение фанфар, громкий призыв, пронзивший и рев ветра, и вопли сражающихся.
– А… – Гай снова вскинул глаза. – Превосходно.
За окнами сверкнуло, оглушительно ударил гром – и еще раз, и еще. Между громовыми раскатами полыхали молнии, сопровождавшиеся тяжелыми гулкими ударами, и Эрен увидел мелькнувшего за окном рыцаря ворда с обгоревшими крыльями. Охваченное огнем тело корчилось и трещало. Носилки мягко накренились вправо и снова стали набирать высоту, но теперь плавно, а не спасаясь в панике.
Очень скоро в дверцу постучали. Эрен опять не запомнил, как ему пришло в голову обнажить второй нож, однако обрадовался, обнаружив, что пальцы опередили мысль.
– Удержи руку, – спокойно сказал Гай. – Пожалуйста, впустите его, дон Эрен.
Тот, сглотнув, открыл дверцу носилок, за которой обнаружился пожилой мужчина в прекрасной, но заметно устаревшей броне. Воздушная струя несла его вровень с носилками. Голову он брил, но щетина бороды была почти сплошь серебряной, и глаза ввалились от изнеможения, хоть и сверкали ожесточенной яростью.
– Сиятельный… – заикаясь, вымолвил Эрен и отступил от дверцы, кивком приглашая консула Цереруса внутрь.
– Принцепс, – поклонился Церерус, закрыв за собой дверь.
– Консул, – отозвался Гай. – Минуту. – Он прикрыл глаза, чуть выждал и убрал ладонь от раны. Рыцарь остался лежать, бледный и неподвижный, но грудь у него вздымалась, и кровь остановилась. – Благодарю вас.
– В благодарностях нет надобности, правитель. Что бы ни воображали те шакалы, пока вы, Секстус, Первый консул Алеры, я служу вам. Я всего лишь исполнил свой долг.
– И все же благодарю, – тихо сказал Гай. – Сожалею о Верусе. Он был прекрасный юноша.
Консул отвернулся к темному окну, спросил:
– Верадис?
– В безопасности, – заверил Гай. – И будет в безопасности, пока я дышу.
Церерус склонил голову. И, глубоко вздохнув, произнес:
– Благодарю.
– В благодарностях нет надобности, – слабо улыбнулся ему Гай. – Что бы ни воображали себе те шакалы, я ваш правитель. И правитель тоже в долгу перед теми, кто ему служит. – Снова помрачнев, он взглянул в окно. – Я выведу наши легионы на поддержку Цереры в течение недели. Вы можете сказать, насколько распространился ворд?
Консул поднял усталые глаза:
– Он ускоряется, несмотря на все наши усилия.
– Ускоряется? – выпалил Эрен. – Что вы хотите этим сказать?
Старый консул покачал головой и ответил без тени сомнения в голосе:
– Я, дон Эрен, хочу сказать, что у моего города и недели нет. Ворд накроет нас через два дня.
Глава 13
Амара твердо удерживала стрелу на тетиве, напряженной ровно настолько, чтобы, не слишком утомляя руку, быстро и уверено натянуть ее для выстрела. Это искусство давалось на удивление трудно, пока она не наработала мышцы, необходимые, чтобы управляться с луком, изготовленным мужем по ее мерке. Она медленно шагнула вперед, беззвучно опустила ступню, глядя не вдаль и не вблизь, а посередине, ни на что в особенности – как ее учили. Предрассветный лес был тих, но Циррус, ее фурия ветра, доносил самые слабые звуки так ясно, как если бы голоса звучали совсем рядом.
Поскрипывали под легкими дуновениями ветра деревья. Шевелились сонные птицы, шуршали перьями. Что-то шмыгнуло по ветке наверху – может быть, проснувшаяся спозаранку белка или возвращавшийся в гнездо ночной грызун. Что-то прошелестело – возможно, олень пробирался сквозь заросли…
Или не олень.
Амара навела Цирруса на звук и вновь уловила шелест – терлась ткань о ткань. Значит, не олень, а ее мишень.
Она совершенно бесшумно развернулась на звук: двигалась медленно, сосредоточилась на том, чтобы остаться невидимкой. Заклинанием тканевых фурий она овладела неожиданно легко – это всяко было проще, чем создавать ветряную вуаль. Нужно было лишь не терять легкой сосредоточенности, воспринимать цвета вокруг и стягивать увиденное в материю одежды, которая, впитав их, превращалась в почти неотличимое от фона пятно. Конечно, создательница ткани, модная ткачиха из Аквитании, взвилась бы до небес, узнав, как используют ее изобретение – непревзойденную вершину моды.
Амара улыбнулась этой мысли. Совсем чуть-чуть.
Она ничего не видела в том месте, куда указывал слух, но это ничего не значило. Медленным отработанным движением она оттянула тетиву и выпустила стрелу.
Стрела полетела прямо и быстро, и тотчас из пустоты проявилось размытое пятно, сгустившееся в облик ее мужа. Затупленный наконечник не грозил смертью, однако Бернард, откинув за спину плащ-невидимку и морщась, растирал ребра. У Амары от сочувствия тоже закололо в боку.
– Ух, – пробормотала она, тоже откинув плащ и тем обнаружив себя. – Прости.
Он стал озираться, наконец увидел ее и покачал головой:
– Не извиняйся. Молодец. Что думаешь?
– Без Цирруса я бы тебя не услышала. Увидеть так и не смогла, даже когда поняла, где искать.
– И я тебя не видел, даже фурии земли не помогли. Будем считать, плащи свое дело делают, – заключил Бернард, и гримаса боли на его лице сменилась ухмылкой. – Может, Алера, если смотреть на нее глазами Инвидии Аквитейн, и не стоит вороньего пера, зато в наших модах есть немалый прок.
Амара с улыбкой покачала головой:
– Та портниха, услышав просьбу распороть платья и перешить их в дорожные плащи, чуть на пену не изошла – тем более что один плащ предназначался тебе.
Грузный Бернард тихо раздвинул кустарник, прошел так, что ни одна ветка не хрустнула и листочек не зашумел.
– Ручаюсь, щедрое вливание серебра и золота облегчит ее страдания.
– Все за счет Гая, – самодовольно заметила Амара. – Я получила гарантийное письмо, заверенное коронной печатью. Ей оставалось только надеяться всей душой, что я – это я, а не заклинатель воды, придавший себе облик Амары Кальдеронской.
Бернард помолчал, моргая глазами.
– Ой…
Она склонила голову к плечу:
– Что такое?
– Это же… имя моего Дома.
Амара, наморщив нос, тихонько рассмеялась:
– Ну да, господин супруг. Так оно и есть. Ведь все ваши письма подписаны: «Доблестный граф Бернард Кальдеронский». Не забыли?
Он не улыбнулся в ответ, а, наоборот, ушел в себя и всю дорогу до лагеря пребывал в глубокой задумчивости. Амара шагала рядом, не нарушая молчания. Она давно знала, что бесполезно торопить Бернарда, пока мысль у него не сложилась. Ее мужу порой требовалось время, чтобы перековать мысли в слова, но ожидание, как правило, того стоило.
– Для меня это всегда было работой, – заговорил наконец Бернард. – Мой титул. Так же, как положение доминуса. Способ заработать на жизнь.
– Да, – кивнула Амара.
Он неопределенно указал куда-то на северо-восток, в сторону Ривы и родного Кальдерона:
– И Гарнизон был просто местом. Крепостью, селением, живущими там людьми. Задачи, которые надо решить, и так далее. Ты за мной поспеваешь?
– Кажется, да.
– Бернард Кальдеронский был просто тот, кто обязан обеспечить всем убежище от грозовых фурий, – бубнил Бернард. – И не дать тем, у кого времени больше, чем здравого смысла, мешать работающим людям; и кто пытается продлить мир с соседями на востоке, вместо того чтобы время от времени становиться для них пищей. – (Тут Амара засмеялась и сцепила его пальцы со своими.) – Но Амара Кальдеронская… – Он покачал головой. – Я впервые услышал, как это произносится вслух. Ты понимаешь?