– Он убил моего мужа! – с невольной горячностью выкрикнула Исана. – Или не помешал убийству. По мне, это одно и то же.
Раукус на миг застыл перед новым шагом:
– Почему же вы перед ним пресмыкаетесь?
– Не пресмыкаюсь, – ответила Исана. – Я здесь ради сына.
Она решила проверить на практике заученный прием: сделала шаг вперед и коротким выпадом резанула по его сжимавшим меч пальцам. Небрежное ответное движение Раукуса едва не выбило меч у нее из рук, но вместо того, чтобы перейти в атаку, консул отступил на шаг и стал ждать.
«Он хочет поговорить. Поддерживай разговор!»
– Ради сына? – повторил Раукус. – Вашего и Септимуса?
– Да, – сказала Исана.
Взгляд консула полыхнул гневом, и руки превратились в расплывчатое пятно. Острие ее меча попросту исчезло – отлетело, кувыркаясь в воздухе, и зашипело, попав на ледяное пятно. Исана даже не ощутила удара, таким он был резким и мощным.
– Он теперь принцепс, – бросил Раукус. – Законный и горделивый.
И она вдруг увидела – как яркий отсвет на снегу.
Ей открылась причина его яростного упрямства.
Исана отступила, избегая нового выпада.
– Дело вовсе не в Гае, – выдохнула она. – Во мне. И в Максимусе.
Антиллус бросил в нее новый огненный шар, но сделал это не целясь. Ей удалось укрыться, взметнув снежную стену.
– Сами не знаете, что говорите! – прорычал он.
– Нет, знаю, – ответила она. – Я было подумала, что вы ненавидите Тави, но он ведь друг вашего сына. Вы с Септимусом дружили и доверяли друг другу. И думаю, не такой вы человек, чтобы даже спустя много лет забыть друга.
– Вы не понимаете, что говорите! – прорычал Раукус. Еще два молниеносных выпада, и каждый на палец укорачивал ее клинок.
Голос у Исаны задрожал от страха, и она, отгораживаясь, выгладила пространство между ними льдом.
– Понимаю. Септимус сделал то же, что сделали вы. Полюбил простую свободную – меня. Но он сделал и то, на что вы не решились. Она взял ее в жены.
– Думаете, это так просто? – резко спросил Раукус. Он коротким движением указал на землю, и…
И сама земля загорелась огнем. Исана ощутила, как мгновенно тают снег и лед, развеиваясь туманом над прогревшейся, как от летнего зноя, землей.
– Во́роны вас побери! – прошипел Раукус, шагнув к ней, чтобы убить.
Она не могла противостоять жару земли, не успевала собрать лед, чтобы вновь ее остудить, – не успевала спастись. Но она могла обратить это тепло в свою пользу. Дотянувшись до туманной дымки, Исана направила влагу вниз, в теплую землю, – почти мгновенно размыв ее в жидкую грязь, в которой выше колен увяз Раукус.
А она вдруг страшно устала. Слишком много сил отдала магии, слишком много вложила в нее скорости и силы вместо умения и тонкости, и это не могло не сказаться.
Консул, взревев, попросту швырнул в нее мечом.
Меч Исаны – сколько от него осталось – взметнулся в простейшей мгновенной защите – в одном из первых приемов, которым обучил ее Арарис, и, по его словам, в одном из шести, которые успел вбить ей в память тела.
Ей просто не хватило скорости.
Ее покалеченный меч скользнул по летящему клинку, а потом был страшный удар в живот, и она растянулась навзничь на снегу.
Сражаясь с туманом в голове, она сумела перевернуться на бок и почувствовала – что-то ужасно не так. Собственно, боли не было. Скорее, дрожь, серебристые мурашки, скользнувшие по хребту и разбежавшиеся по конечностям.
Опустив глаза, она увидела торчащий из живота гладий консула.
Поставленная ею снежная завеса опала. Землю накрыла тишина. Со Стены не донеслось ни звука, ни выкрика, ни единого голоса.
По снегу вокруг растекалось алое пятно.
Подняв голову, она встретила взгляд Раукуса. Он был бледен. Правая рука, метнувшая меч, так и застыла, пальцы еще не разогнулись.
– Я не думаю, что это так просто, – простонала Исана. Говорить было больно. – Я думаю, вы были молоды. Я думаю, вы любили ту свободную, мать Макса. И думаю, ваш отец, мать, или кто там был в вашей жизни, ужаснулись. У Стены шла война – здесь всегда война. Вдруг наследник Антиллуса родится без необходимого для этой войны дара заклинания фурий?
Холод уже пробился сквозь ее плащ. Или затекал в пустеющие жилы. Или просто она истекала кровью. В любом случае у нее оставалось мало времени, чтобы до него достучаться.
– Вы не м-могли знать, как силен будет д-дар Макса. Я думаю, вы отказались от его матери ради брака. Ради с-сильного наследника. Ради союза с Каларом и его рисовых полей.
Консул, разгребая грязь, двинулся к ней.
– Ваш отец погиб на Стене в тот же год. Когда род-дился Красс. С тех пор вас, верно, и дома не бывало. Война. – Она кивнула сама себе. Конечно, ему пришлось уехать. Учился командовать, показывал себя перед войсками. Сколько вложил труда и упорства. – Вы были в поле, когда погиб Септимус. И мать Макса.
– Исана, остановитесь, – сказал Раукус. Он вытаскивал себя из грязи.
Холод проник глубже, но досаждал теперь меньше. Исана опустила голову на локоть и едва не задремала.
– И вы знали, как Доротея мучает Макса. Но ничего не могли сделать. Не могли признать его, поставив выше Красса. Не могли порвать с Доротеей, чтобы жениться на его матери. Вы, наверное, попробовали, а Гай запретил. – Она слабо улыбнулась. – Он ни за что не позволил бы нарушить стародавний закон о наследовании. Калар бы всех во́ронов в Сенате взбаламутил. А вы были молодым. И другом Септимуса. Проще не послушать вас.
– Замолчите, – сказал Раукус.
Исана ответила тихим смешком.
– Неудивительно, что вы его вызвали из-за Валиара Маркуса. Ему он не смел отказать, его признание было в вашем праве. А если бы отказал, вы бы только обрадовались предлогу с ним биться.
Раукус дотянулся до рукояти своего меча.
Исана коснулась его запястья, пожала, сколько хватило сил.
– А потом, отказав вам, он признал сына Септимуса от свободной. Сына, не владевшего ни единой фурией. И это после того, как он, в сущности, подстроил его дружбу с Максимусом. Нанес вам такую обиду…
Она подалась к нему, отчаянно ловя его взгляд. Серое небо быстро чернело.
– Мне жаль, страшно жаль, что так случилось. Что Алера так обошлась с вашей жизнью. Что вы потеряли любимую, что вынуждены были остаться с той, кого ненавидели. Это несправедливо, Раукус. Септимус ни за что бы такого не допустил. Но его больше нет. А вам, чтобы сохранить будущее для сына вашего друга и для своих сыновей, для всей страны, надо забыть обиду. – Она уже ничего перед собой не видела. – Прошу вас, Раукус, – говорила она, понимая, что сил едва хватает на шепот. – Я прошу вас пойти на страшный риск. Но без него никому ничего не останется. Пожалуйста, помогите нам.
Живот вспыхнул огнем. Но она не дернулась. Проще было не шевелиться. Где-то прозвучали шаги.
– Ария! – с мукой в голосе выкрикнул Раукус.
Холод. И темнота.
Глава 39
Шуар умирал.
Возвращаясь к кораблям, Тави видел: дороги последнего свободного народа Кании превратились в бойни. Правда, бо́льшая часть изливавшегося из тоннелей ворда растекалась к северу и западу, чтобы с беззащитного тыла атаковать укрепления, но еще множество рассыпалось по дорогам страны. Здесь им легко было перехватывать тех, кто бежал из охваченной паникой страны. Семьи канимских мастеровых, ремесленников лежали под открытым небом. Некому было позаботиться о телах. Рядом гнили туши животных.
Канимы не так просто давали себя убить. Тела волчьего народа были густо перемешаны с трупами ворда, а местами видно было, что собравшиеся большими отрядами канимы сумели отогнать убийц. Кое-где верховые разъезды, по-видимому, сами атаковали ворд, отгоняя его от дороги и оставляя на косогорах разбитые хитиновые панцири. И все же последние дни стали для шуаранов кошмарным потоком крови и смерти.
Когда непрерывный приток ворда из тоннеля прервался, а оставшихся больше не направляла холодная воля царицы, дороги стали безопаснее. Создания ворда по-прежнему рыскали вокруг, но их стало меньше, и бродили они наугад, без цели – хотя не стали менее смертоносными для тех, кого заставали в малом числе или врасплох. Конечно, стоило второй царице – той, что управляла осадой крепости, – перебраться сюда, от растерянности ворда и следа бы не осталось. Отряд Тави гнал таургов, выжимая из них все возможное. Дважды их атаковали блуждающие клочки ворда, но огненная магия Макса вкупе с балестами Варга и Анага еще на подходе сокрушала и панцири, и волю этих созданий, а вдали от выходов из тоннеля те вовсе исчезли.
Они ехали ночь и остаток дня, останавливаясь только напоить таургов. Примерно за час до заката у небольшого ручья им попались остановившиеся на отдых и водопой две сотни канимов. Все без доспехов, хотя у многих имелись серпы – привычное орудие жнецов, – но с длинными рукоятями. Несколько мастеровых были ранены, некоторые тяжело. Канимы никогда не были шумным народом, но молчание, охватившее эту толпу при виде отряда, давило как груз. Тави всем телом ощущал тяжесть их взглядов.
Он на миг усмехнулся, спросив себя: такими ли непонятными и пугающими кажутся канимам алеранцы, как алеранцам показался при первой встрече Варг с его эскортом.
– Позвольте, я с ними поговорю, – предложил Анаг.
Золотистый каним соскользнул со спины таурга, столь замученного, что тот даже не попытался укусить или боднуть спешившегося всадника. Анаг зашагал к высокому серо-золотистому каниму, сочтя его предводителем беженцев.
Тави подвел к воде своего таурга, а заодно и Максова. Рослый антилланец отдал все силы магии и бою в улье, так что теперь попросту повалился на землю и тут же уснул.
У ручья Тави оказался в одиночестве, не считая присмиревших от усталости и жажды таургов и единственного пережившего бой с вордом Охотника.
– Спасибо вам, – тихо обратился к нему Тави. – Вы со своими нас спасли.
Каним, глянув на него, дернул ушами, выдав и тут же подавив удивление. Затем он по-алерански склонил голову в поклоне.