Осталось сорок шагов, последние легионеры погрузились, корабли сбросили причальные концы. Двадцать шагов. Десять…
В пяти шагах от сходен «Слайва» что-то мертвой хваткой вцепилось Тави в колено и сбросило с причала в холодную воду. Тави забился в ледяной тьме, тяжесть доспехов камнем тянула на глубину.
Существо, вцепившееся ему в ногу, и не думало отпускать. Огромная рука обхватила Тави за талию. В локоть, в щель над наручем, впились острые зубы, рванули, встряхнули все тело.
Тави сдержал крик. Длинный меч не годился для боя вплотную, поэтому он вытащил кинжал и ткнул наугад, почувствовав, как соскальзывает с бронированной шкуры неточно нацеленное острие. Со всех сторон окруженный водой, он тщетно взывал к фуриям земли – единственным, чья сила могла бы разорвать хватку ворда. Он отчетливо ощутил, как ломается плечевая кость – враг с чудовищной силой скрутил его в темноте и продолжал тянуть, отрывая руку от туловища. Боль нарастала, пузыри драгоценного воздуха вырвались изо рта, заскользили по лицу…
И тут ноги коснулись ледяного ила на дне.
Рожденная фуриями земли сила хлынула в тело, и Тави, зажав клинок кинжала в зубах, размахнулся уцелевшей рукой. Взмах вывихнул сустав другой руки, но он наполнил разум сталью кинжала, и боль затерялась среди других ощущений, наравне с холодом воды и голодом. Он крепко ухватил бронированную конечность и ножницами выбросил ноги вверх, ударившись спиной об илистое дно. Ноги сомкнулись вокруг тулова врага, а здоровой рукой Тави вцепился что было сил и в решающем усилии сжал колени.
На мгновение они зависли в равновесии, а потом что-то страшно хрустнуло, и ворд выпустил Тави. Тот, пока раздавленное существо не перестало биться, рвал и тянул, а потом оттолкнул от себя дергающиеся куски.
Пальцы взлетели к креплениям доспехов. Он тысячу раз застегивал и отстегивал их, он мог бы проделать это во сне – но двумя руками. И когда кожа ремешков не разбухла от воды. И когда пальцы не онемели от леденящего холода. И когда паника не подступала к горлу, легкие не горели, перед глазами не плясали цветные звезды.
Он справился со шнуровкой и наконец сумел вылезти из доспехов. Если бы не магия металла, боль в сломанной руке и в плече заставила бы его свернуться в комок, и тогда конец. Он рванул застежки, сбросил тяжелые поножи, собрав немногие остатки сил, оттолкнулся от дна и поплыл туда, где ему мерещился свет. Грудь распирало, давило в ушах, не хватало дыхания, и возмущенные легкие пытались втянуть в себя все равно, воздух или воду, и кинжал выпал из зубов, и огонь в плече и локте обжег такой небывалой мукой…
Что-то ударило его по голове, потом ухватило за шиворот и выволокло из воды – откашливаться от первого, наполовину перемешанного с водой вдоха.
Китаи с неожиданной силой приподняла над водой не только его голову, но и плечи, а ее ужас и ярость глушили в Тави все его собственные чувства.
– Алеранец! – кричала она. – Чала!
Он выплюнул воду и вобрал влажный тяжелый воздух. Ноги и руки плохо слушались. Что-то резало воду рядом с ними – что-то темное, большое, быстрое. Акула – или еще одно создание ворда.
– Скорее, – захлебываясь, выдавил Тави. – Скорее, скорее!
Китаи поплыла, потянула его за рубаху, а Тави только удерживал голову над водой. До «Слайва» было пятьдесят футов и до причала столько же, а на причале кишел ворд. Тави сквозь боль в груди, плече и руке только начал приходить в себя, когда над ними навис борт отходящего «Слайва».
Кто-то крикнул, в воду упал конец. Китаи одной рукой поймала веревку, обернула ее в несколько витков вокруг запястья и что-то прокричала. А потом стала подниматься и за шиворот поднимать над водой Тави – и весь его вес словно стянулся в вывихнутое плечо.
Он мучительно вскрикнул, невольно забился, а потом был треск рвущейся материи и быстрое падение в воду.
Он вырвался на поверхность в тот самый миг, когда что-то, пройдя под водой, задело его по ногам. Корабль удалялся от причала – и от него. Повисшей под бортом Китаи было уже не достать его. Она запуталась в веревке и яростно рвалась на свободу, но была уже далеко. Над бортом Тави увидел лицо Демоса, его округлившиеся глаза, а потом осталась только резная носовая фигура «Слайва» – дева, слепыми глазами смотревшая вперед с легкой улыбкой на прекрасных устах.
У Тави уже отказывали ноги, вода затягивала его в себя. Он тонул и все не мог оторвать глаз от деревянной женщины, которая росла, делалась больше, надвигалась на него.
Он обомлел, поняв, что резная фигура на носу в самом деле шевельнулась, что это не обман заледеневшего, умирающего сознания. Она склонилась к нему с грацией и величием, отрицавшими шелушившуюся на лице краску, улыбнулась и протянула сильную стройную руку.
Тави собрал последние силы, ухватился. Ее пальцы гибко и несокрушимо обхватили его ладонь. Женщина вытянула его из воды и унесла вверх из-под носа новой лягушки ворда. Короткое головокружение от проносящейся под ним палубы, и вот он пластом растянулся на досках.
– Попался, принцепс! – с довольным видом произнес Демос.
– Чала! – выкрикнула Китаи. Она стояла над ним, мокрая одежда облепила тонкую фигурку. Сорвав плащ с первого попавшегося моряка, она набросила одежду на Тави. – Максимус, у него кровь!
– Целитель, – хрипло рявкнул Маркус. – Ванну сюда!
– Капитан, – выговорил Тави, – гоните отсюда ко всем во́ронам.
– Есть! – отозвался Демос. Несколько рук уже тащили Тави в спешно извлеченную из трюма ванну. – Есть, господин мой. Домой.
Эпилог
Со временем проходит все.
Мы куда менее значительны, нежели себя воображаем. Все, чем мы были, чего достигли, – лишь тень, каким бы долговечным ни представлялось. Однажды последний человек испустит последнее дыхание, а солнце будет светить, горы стоять, дожди лить и ручьи журчать, не заметив его исчезновения.
«Воздух над местом, где была столица, слишком горяч, слишком забит испарениями, не пролететь», – прикинула Амара. Спасенных рыцарей и граждан предстояло вести в обход.
Она заложила круг, огибая пылающую пустыню, и с ее восточного края повернула на север. От столицы Алеры, сияющего белого града на холме, осталась зияющая в земле дыра. В ее котле, глубоко под ними, кипели огонь и дым. В дыру вливалась река Гаул, и временами пар затягивал землю плотным белым туманом – как погребальным саваном.
Подлетев к первым воздушным носилкам, Амара открыла дверцу и скользнула внутрь. Минуту она сидела молча, склонив голову.
– Кровавые во́роны, – вздохнул смотревший вниз Грэм. – Это работа ворда?
– Нет, – ответил Бернард. Его рука нашла и ласково пожала руку Амары. – Нет. Я такое уже видел. В Каларе.
– Гай, – прошептал Грэм. Он покачал головой и склонил ее. – Заносчивый старый… – Голос у него сорвался, не дав закончить фразу.
– Ты думаешь, орда здесь побывала? – спросила у мужа Амара.
– Уверен. Они следов не скрывали. Сверху видно.
– Значит, Гай их разгромил, – сказал Грэм.
Амара покачала головой:
– Нет. Не думаю. – Подняв голову, она в окно оглядела картину опустошения. – Он ни за что бы этого не сделал… если бы город не погибал в любом случае.
– Ворд победил, – кивнув, пророкотал Бернард. – Но он заставил их поплатиться.
– Где же выжившие в сражении, Бернард? – спросила она.
– Выжившие? Здесь? – спросил Грэм.
Амара ответила ему ровным взглядом и снова повернулась к мужу.
Тот задумчиво вздохнул:
– Они должны были уходить по дороге в Красные холмы на севере – до перекрестка. Оттуда могли повернуть на восток, к Аквитании, или на северо-восток, к Риве.
Итак, скрещение дорог, естественное место встречи для всех, кто бежит из зараженных вордом южных краев.
Кивнув мужу, Амара шагнула из носилок, вновь приказав Циррусу принять ее вес на себя. Знаком поманив за собой других летящих, она вырвалась вперед, уводя к северу выживших.
Через полчаса сотня рыцарей Воздуха в вихре холодных ветров обрушилась на них с такой высоты, что на доспехах у них еще не таял иней. Первый рыцарь – нет, поправилась Амара, один из пласидских патрициев, как видно возглавивший отряд, – резко просигналил незнакомую фразу языка жестов. Перекрикивать такое множество воздушных потоков – только голос срывать, поэтому Амара просто вскинула голову, показав горло без ошейника, и подняла руки. Патриций взглянул хмуро, но ответил общепринятым знаком «приземлиться» для нее, а потом, дав сигнал «стоять», одним жестом охватил всех ее спутников. Кивнув, она просигналила своим ждать на месте и вместе с пласидцем пошла к земле.
Они опустились на дорогу, причем патриций все время не сводил с нее глаз. Остановившись в трех шагах, он стал молча, не выпуская рукояти меча, разглядывать Амару.
– Нет, – устало ответила та на его взгляд. – Я не захвачена.
Он как будто чуть расслабился.
– Вы, конечно, понимаете, как важны меры предосторожности.
– Конечно, – согласилась Амара. – Извините, сударь. Я видела вас среди граждан Пласиды, но вашего имени не припомню.
Патриций – он выглядел ее ровесником, но мог быть и двадцатью годами старше, если достаточно владел водяной магией, – устало улыбнулся. Ему не мешало бы побриться.
– Во́роны, сударыня, я сам чуть его не позабыл. Марий Квинтий к вашим услугам.
– Квинтий. – Амара приветствовала его легким поклоном. – Я – графиня Кальдеронская Амара. Со мной рыцари и граждане, спасенные моим мужем и мною от ворда. Они устали, замерзли и голодны. Найдется ли здесь для них приют?
– Найдется. – Кивнув, патриций обвел глазами окрестности. В голосе его слабо, но явственно прозвучала нотка гордости. – Хотя бы временный.
Амара впервые огляделась.
Сражение состоялось здесь, на дороге под Красными холмами. Земля была изорвана фуриями и истоптана тысячами ног. Черные пятна, выжженные огненными фуриями. Повсюду обломки оружия, стрелы, разбитые щиты, расколотые шлемы.