– Мы хотели бы сами поговорить с ней.
– Это невозможно, – тяжело выдохнула Лиза.
– Почему?
– Саша умерла.
– Умерла?
– Да, она выпала из автомобиля.
– Из какого автомобиля?
– Его не нашли.
– Когда это случилось?
– Полгода назад.
– Понятно.
Они посидели в молчании пару минут.
– А у Саши кто-то из родных остался? – осторожно спросила Мирослава.
– Мама и сестра.
– Я могу с ними поговорить?
– Зачем?! – запальчиво выкрикнула Лиза.
– Я так понимаю, что никто как следует не расследовал это дело?
Девушка покачала головой из стороны в сторону и вытерла брызнувшие слезы тыльной стороной руки.
– Лиза, – тихо заговорила Мирослава, – вы разумный человек и должны понимать, что оставлять это дело в таком состоянии нельзя.
– А чем ваше расследование может помочь Саше? Только не говорите, что справедливость должна восторжествовать.
Мирослава молчала.
– Ладно, черт с вами, – сказала Лиза, – дам я вам адрес Сашиной мамы. Вы ведь его все равно узнаете.
Мирослава кивнула.
Девушка продиктовала адрес и телефон.
– Вы только позвоните им сначала, – тихо попросила она, – не сваливайтесь как снег на голову.
– Да, конечно. Спасибо вам, Лиза.
– Не за что, – ответила та отрывисто.
– Может, вас подвезти? – спросил Морис.
– Не надо, я тут рядом живу, за углом.
– Все равно, время уже позднее.
– Ладно, – махнула она рукой, – везите, если хотите.
До самого своего дома девушка не обронила больше ни слова, детективы тоже молчали. Морис остановил машину там, где попросила Лиза, и проводил девушку до квартиры, несмотря на ее слабые возражения. Мирослава дожидалась его внизу в машине.
– Что дальше? – осторожно спросил он, забравшись в салон.
– Дальше поедем домой.
– Утро вечера мудренее?
Она кивнула.
– И Дон, должно быть, заждался.
О деле они не сказали больше в этот вечер ни одного слова. Дон действительно заждался.
Он сидел на крыльце и не сводил взгляд с ворот, а когда услышал шум подъезжающего автомобиля, стал жалобно мяукать.
– Бедняжечка моя, – выдохнула Мирослава, прижимая пушистое сокровище к груди и утыкая нос в его густую шерсть.
Не успел Морис накрыть стол для вечернего чая, как позвонил Шура. Трубку сняла Мирослава.
– Да.
– Где вы пропадали? – проворчала трубка голосом Наполеонова.
– Делом занимались.
– А я звоню, звоню…
– Мог бы на сотовый позвонить мне или Морису.
– Мог, но не пожелал.
– Ну что ж, – усмехнулась Мирослава, – дело царское.
– Вот-вот, товарищ маршал, – сказал он.
– Вчера вроде только была генералом, – усмехнулась она в трубку.
– Так повысил уже за заслуги перед родной полицией.
– Узнали чего-нибудь?
– Не поверишь, нам известно имя заказчика, – торжествующе произнес Наполеонов.
– Кто это?!
– Догадайся с трех раз.
– Даже и не буду гадать. Говори, тиран, немедленно! – потребовала она.
– Ладно, ладно, сдаюсь. Вероника Хованская.
– Вероника?! – не поверила своим ушам Волгина. – Не может быть.
– Однако так и есть.
– Надеюсь, ты не натравил на нее оперов?
– За кого ты меня принимаешь? – обиделся Шура.
– У меня три билета на «Грозу».
– На какую еще грозу? – не понял Наполеонов.
– Но я же тебе говорила! Хованская дала мне билеты на премьеру спектакля «Гроза» по Островскому. Она в роли Катерины.
– Когда премьера?
– Через два дня.
– Насколько я понял, ты Хованскую из числа подозреваемых вычеркнула?
– Никого я не вычеркивала, но думаю, что Хованская тут ни при чем. Я хочу сама поговорить с ней. Не будешь возражать?
– Не буду. А вы чего делаете? – перевел он разговор на другую тему.
– Чай собираемся пить.
– С пирожными?
Мирослава буквально увидела, как облизнулся Шура.
– Не накручивай себя, – поспешила она успокоить друга, – мы на ночь не едим сладкое, ты же знаешь…
– Знаю, но мало ли. Так с чем?
– С клубникой.
– И все? – протянул Наполеонов разочарованно.
– И все.
– Хорошо, что я к вам сегодня не поехал.
– Не знаю, не знаю, – подначила его Мирослава, – у Мориса есть индейка, тушенная с шампиньонами, и яблочный пирог.
– Ребята! – воскликнул Наполеонов. – На ночь есть вредно, так что оставьте все это до моего приезда на завтра.
– Ладно, ладно, – сказала Волгина, – но ты раньше завтрашнего вечера не приедешь, Морис что-нибудь свежее приготовит.
– Но и старого оставьте мне хоть чуть-чуть, – жалобно попросил Шура.
Мирослава засмеялась.
– Спокойной ночи, – и повесила трубку.
– Какая может быть спокойная ночь после таких заявлений? – проворчал он, зная, что Мирослава его уже не слышит. Вздохнул и позвонил матери, сообщив, что скоро приедет домой.
Софья Марковна Наполеонова, бывшая известная пианистка, объездившая с концертами когда-то почти весь мир, теперь время от времени давала уроки музыки, вела активную жизнь, встречаясь с друзьями, посещая театры, филармонию, музеи и прочие культурные мероприятия. Она очень любила своего сына, втайне гордилась им, слегка жалея, что он не стал музыкантом, как она, или не пошел по стопам отца, рано погибшего талантливого ученого.
Она старалась не лезть в жизнь сына. Но был у нее одни пунктик – Софья Марковна мечтала женить сына на порядочной скромной девушке и наконец-то дождаться внуков, которых можно будет очаровать миром музыки, без которого сама она не представляла жизни. Софья Марковна старательно знакомила сына то с дочкой приятельницы, то с бывшей или нынешней ученицей, но Шура умело избегал попадания в расставленные ею хитроумные ловушки и жениться категорически не хотел, ссылаясь на то, что он еще слишком молод и к тому же прочно женат на своей работе.
Единственной девушкой, от которой Шура никогда не убегал, а, наоборот, стремился к ней, была Мирослава Волгина. Но Софья Марковна, как умная женщина, прекрасно понимала, что подруга детства навсегда останется для Шуры только другом. С одной стороны, это очень хорошо, а с другой…
Их связывала не только детская дружба, но и общие интересы, а еще Наполеонова не сомневалась в том, что Мирослава никогда, ни при каких обстоятельствах не подведет и не бросит ее Шурочку. Впрочем, как и он ее.
Была еще Люся, тоже подруга детства, с которой Шура виделся гораздо реже. И уж ее-то видеть своей невесткой Софья Марковна не согласилась бы за все сокровища мира вместе взятые.
Софья Марковна, обрадованная, что сыночек в кои веки будет ужинать и ночевать дома, принялась колдовать на кухне над легким и вкусным ужином, весело напевая одну из арий оперетты Морицы.
Время пролетело стремительно, но она все-таки успела потушить треску в белом соусе и запечь цветную капусту. Кекс с корицей и орехами уже допекался, когда в дверь позвонили. Софья Марковна не сомневалась, что это сын, и распахнула дверь, даже не удосужившись глянуть в глазок.
И едва сын появился на пороге, как сразу сделал ей выговор:
– Ма, ты опять себя ведешь, как малолетняя недотепа.
– Не ворчи, – отмахнулась Софья Марковна.
– Я не ворчу, просто хочу, чтобы ты усвоила наконец прописные истины и не распахивала дверь настежь, точно живешь в стране мечты. Тут тебе уже давно не благодушный советский социализм, а зубастое капиталистическое не пойми что, – сердито выпалил он.
– Хорошо, я исправлюсь, – решила не спорить с сыном Софья Марковна.
– Я уже сто раз это слышал, – продолжал бухтеть Шура.
– Ну, правда, правда, я исправлюсь, – Софья Марковна подлетела к сыну, чмокнула его в щеку, – иди умывайся, будем ужинать.
– А чем это у тебя так вкусно пахнет? – Шура жадно втянул аромат, струящийся из кухни.
– Всем понемногу, – отозвалась мать.
– А к чаю что?
– Чем быстрее сядешь за стол, тем скорее узнаешь.
– У, ты какая! – шутливо погрозил он матери и скрылся в ванной.
Накануне премьеры Морис заметил, что надо бы купить букет.
– Зачем? – изумилась Мирослава.
– А что вы собираетесь вручать Хованской?
– У нас в саду есть прекрасные лилии и сирень.
– Но существуют общепринятые правила…
Мирослава не дала ему договорить:
– Они и существуют для того, чтобы было что нарушать.
Морис махнул рукой, поняв, что спорить с ней бесполезно.
Однако через некоторое время он спросил:
– А что вы наденете?
– В смысле?
– В том смысле, что мы идем в театр, как раньше говорили – храм искусства, и там не принято появляться в джинсах и полукроссовках.
– А в чем там принято появляться? – живо заинтересовалась Мирослава.
– Ну, я думаю, – смутился он, – в вечернем платье, в красивых туфлях…
– И с ниткой жемчуга на шее, – захохотала она, – а диадему напяливать?!
– Мирослава!
– Что Мирослава?
– С вами невозможно разговаривать!
– Но ты же разговариваешь.
Он тяжело вздохнул, но не отступил:
– И все-таки?
– Что все-таки? – прикинулась она, что не понимает.
– Надеюсь, вы смените джинсы на что-то более праздничное.
– Ладно, – смилостивилась она, – уговорил, надену серые брюки и сиреневую ажурную блузку, – она бросила на него лукавый взгляд, – тебе понравится.
– А что наденете на ноги?
– Туфли.
– У вас есть? – слегка удивился он.
– Найдутся.
– Я могу на них посмотреть сейчас?
– Можешь, иди в гардероб и ищи.
– А сами вы не можете их показать?
Она покачала головой.
– Почему?
– Лень.
– Так их же все равно нужно доставать.
– Завтра.
– Лучше приготовить с вечера.
– Премьера завтра вечером, вот завтра и достану.
– Вы упрямая.
– Ну, ты тоже, допустим, не подарок, – усмехнулась она.
Морис решил больше не спорить.
На следующий день ближе к вечеру он срезал самые красивые лилии и несколько пышных веток сирени, аккуратно собрал их в два букета, обернул целлофаном и опустил в воду.