Они с Диего расцеловались в щеки и обнялись.
– А чего это ты губы намазала? – спросил братец, глядя на меня через плечо Диего. – Гулять собралась с подружкой?
– Она идет гулять со мной, – объявил Диего.
В ушах у меня загудело.
Пабло скрипнул зубами.
– Взял телочку за рога, Титан?
Я ушам своим не поверила.
– Эй, Пабло! Qué boludo? Ты что, идиот? – Я закатила глаза. – Может, заткнешься?
Диего покачал головой и шепнул что-то так тихо, что я не разобрала.
– Камила, дочка, как ты выражаешься! – возмутилась мама. – Да еще при Диего.
Ну, если «идиот» – это неприличное слово, тогда у нас вся страна выражается неприлично, даже моя мама.
– Диего, что ж ты меня вчера вечером не предупредил, что зайдешь сегодня. Я бы проследила, чтобы Пабло встал пораньше.
– А ты приходил и вчера вечером? – обращался Пабло к Диего, но смотрел на меня, да еще и качал головой так, будто я его ужасно разочаровала.
– Мама, – сказала я, пытаясь остановить ее, чтобы не запутала положение еще больше.
– Диего, может, Пабло и Марисоль пойдут погулять с вами? – спросила мама.
Пабло и Марисоль? Как дуэньи?
К счастью, Диего сразу же возразил:
– Нет, мы не можем ждать, пока этот копуша соберется. Он провозится до второго пришествия.
Пабло скорчил рожу.
– А я не хожу на двойные свидания со своей сестрицей. Диегито, мы с тобой потом гульнем, отдельно, заметано?
Отец подозрительно притих, но я хорошо знала этот хитренький расчетливый прищур.
– А что случилось с твоей подружкой, Диего? – вкрадчиво спросил он. – Она не приревнует, что ты гуляешь с малышкой Камилой?
Что-что? Малышка Камила?
– Ей до этого нет никакого дела, – покраснев, ответил Диего. – Я с ней не виделся… и даже не говорил… давно.
– Ох, какая жалость, – продолжал петь папаша, будто не замечая, что мы уже идем к двери. – Она была прямо конфетка. Но ты правильно поступил, что порвал с ней. В Европе найдешь себе достойную женщину. Никаких этих villeritas, выскочек-деревенщин, никаких botineras, охотниц, которые только и смотрят, как бы высосать парня досуха, если ты понимаешь, о чем я? – Он гадко хмыкнул.
Мама посмотрела на него, потом на меня, но промолчала. Просто разгладила загнувшийся край скатерти. Даже Пабло – и тот скривился от отвращения, но он ведь сам первый начал со своей «телочкой».
Диего в ответ просто прошел к двери, открыл ее и обернулся ко мне. Я последовала за ним. Мне хотелось побыстрее уйти из дома. Уже на лестнице я услышала, как Пабло крикнул нам вслед:
– Присмотри за моей сестренкой, Титан.
– Не волнуйся, присмотрю. – Диего закрыл дверь.
Не хотелось даже представлять, что они там скажут в ответ.
9
Машина у Диего была настоящее произведение искусства. Я в буквальном смысле села себе на руки, чтобы не понажимать всякие космические кнопки и рычажки на приборной доске. А какой мягкой была серая кожаная обивка!
– Это и есть тот знаменитый аромат новенького автомобиля? – спросила я, чтобы нарушить неловкое молчание, которое сковало нас, пока мы спускались по лестнице.
Диего прикусил губу, словно сдерживал смех. Пожал плечами.
– Только сегодня получил ее из автосалона. Они придерживали эту ласточку для меня.
– Но ты же на следующей неделе возвращаешься в Турин?
– Откровенно говоря, каждый раз брать машину напрокат, а не купить и держать здесь – выйдет дороже, – признался он.
Я не собиралась спрашивать, когда он приедет снова. После сцены, которую устроили папаша и братец, – ни в коем случае. Но раз Диего купил машину, может, он купит и дом? Или квартиру – в одном из новехоньких домов в Пуэрто-Норте.
– А где ты ее оставишь? – спросила я. – Когда вернешься, тебе уже успеют все кожаные сиденья ободрать.
– Я ее отгоню в Буэнос-Айрес. Там один парень держит крытую парковку для машин игроков.
– Гений, – сказала я.
Владелец парковки, наверное, гребет деньги лопатой.
БМВ даже не трясло на узких улочках нашего района, где мостовая была выщерблена из-за сильных дождей и бездействия дорожных служб. Сиденье автоматически подстроилось под мое тело, и я ехала как на мягкой подушке. Тряски не ощущалось вообще.
– Круто, да? – спросил Диего, заметив мое удивление.
– Совсем как сто сорок второй автобус, – сказала я, глядя в окно.
Сейчас, когда я сидела в машине, меня даже не пугали бродячие собаки, отсыпавшиеся на тротуарах после ночных похождений. А когда мы выехали за пределы нашего района, Диего опустил окно со своей стороны. В салон ворвался ветер, взъерошил ему волосы, принес запах горящих палых листьев. Вдалеке глухо протарахтела тележка продавца попкорна – и шум смолк.
– Ты такая красивая, – тихо сказал Диего.
Шутит или нет? Я повернулась к нему, но он смотрел вперед, на дорогу, и крепко держал руль.
Это он красивый.
– Мне надо позвонить Роксане. Я возьму твой мобильный?
– Сейчас?
– Сейчас. Это срочно, а мой сдох.
Диего слегка дернул уголком рта, но вынул из кармана куртки изящный тонкий телефон и вручил мне. У Пабло айфон был куда более старой модели, и я замешкалась, потому что не знала, как разблокировать этот.
– Вот так. – Диего на минутку забрал телефон, поднес экран к своему лицу, а потом быстро вернул мне.
Он закрыл окно, и я набрала номер Роксаны. Раз, другой, третий. Но она не отвечала. Наверное, трубку не берет, потому что незнакомый номер. Наконец я написала ей сообщение: «Ответь на звонок. Это Камила».
Диего вел машину, а я держала телефон во вспотевшей руке и молила небеса, чтобы Роксана ответила и выручила меня. Но, как я ни сверлила глазами экран, она не отвечала.
Я бережно положила мобильник на центральную консоль. Диего глянул на меня, потом на телефон, но промолчал.
Напряжение все росло, становясь невыносимым. Ничего себе первое свидание! И ведь самые простые вопросы, чтобы разбить лед, не задашь. Я и так главное о нем знаю. По зодиаку он Водолей. Его любимые цвета – синий и желтый, но леденцы он предпочитает розовые. Любимое число – десять, ясное дело, а любимый супергерой – Человек-Паук, как и у меня.
Но даже если любимые цвета и супергерои у него прежние, сам он – другой. Я знала Диего до «Ювентуса». А теперь какой Диего рядом со мной?
– Мы вчера вечером толком не поговорили про Турин, – наконец решилась я. – Каково это – играть в такой команде? И как ты себя чувствуешь, вернувшись домой?
Получилось примерно как у той журналистки, которая забросала меня вопросами после матча.
Диего вздохнул с облегчением, и неловкость улетучилась.
– Иногда чувство такое, будто я никуда и не уезжал из Росарио. – Он одарил меня своей фирменной улыбкой. – Ничего здесь не изменилось. Ребятня играет на парковке, продавцы попкорна стоят на перекрестках, на тротуарах чешутся и ищут блох бродячие собаки, а по выходным готовят пасту. Но сегодня утром я не сразу понял, где я. Скучаю по своей квартире и постели.
– В Турине, наверное, все такое красивое…
Диего пожал плечами.
– Да, но за такую жизнь платишь высокую цену, и я не про евро.
– Скучаешь по Росарио?
– Так, что сердце рвется. – Он потер грудь. – Я делаю любимое дело, но по Росарио так тоскую… даже не ожидал. Луис Фелипе называет это saudade – грусть-тоска.
Португальское слово наполнило меня тоской по чему-то, что я еще не успела потерять. Моя грусть-тоска, моя saudade, была связана скорее с тем, чего в моей жизни не было, – с возможностью играть в футбол, ни от кого не скрываясь.
– Расскажешь мне про Луиса Фелипе? – Я уже видела его соседа по квартире на некоторых кадрах из Снэпчата, которые мне показывала Роксана. Запредельный красавец. Лицо точеное – будто Микеланджело из мрамора ваял. Диего почти на всех фото с Луисом Фелипе хохотал, а значит, парень – отличный приятель и сосед. Подружку бразильца звали Флавия, она работала фотомоделью, но знакомы они были с детства и сейчас пытались поддерживать роман на расстоянии.
Диего рассмеялся:
– Этот парень – бразильский карнавал в одном лице. Говорит: «Tudo bem, tudo bem – всё путем», – всю ночь гуляет с девчонками, а наутро выходит на поле и играет как зверь. Он… яркий персонаж – что верно, то верно.
Во рту у меня пересохло – я попыталась представить себе, как Флавия сидит дома и обдумывает свой роман по удаленке, а ее дружок тем временем гуляет с другими ночи напролет. Интересно, она знает? Переживает? А что Диего? Он тоже гуляет с ними всю ночь?
Я отвернулась к окну. Мы катили мимо городского кладбища Милосердия. Его просторы охранял целый легион каменных ангелов. Где-то на этом кладбище лежит дедушка Ахмед. Но я никогда не была на его могиле, даже прошлой весной, когда Пабло и мама перекрашивали надгробие в синий и голубой. Когда за окном проплыли мраморные ворота, я отвела взгляд, но даже сквозь кокон машины ощутила холод кладбища – меня точно коснулись ледяные пальцы. Мы свернули на улицу 27 Февраля и поехали через квартал, застроенный аккуратными свежевыкрашенными двухэтажками – на окнах металлические решетки, на крышах спутниковые антенны-тарелки.
У обочины валялся кое-какой мусор: окурки, пивные банки. И повсюду дремали бродячие собаки. И было полно детей всех возрастов – кто гулял, кто играл, а кто и работал. Совсем сопливые малыши караулили у светофоров – показывали нехитрые фокусы или протирали лобовые стекла машин. Им давали мелочь. Таких называют trapitos, оборвашки.
Когда мы остановились на светофоре, Диего помрачнел. Опустил окно и дал пятилетнему малышу купюру в сто песо. На эти деньги мальчишка вряд ли что сможет купить, ему даже на гамбургер не хватит. Диего слишком долго отсутствовал и теперь не представлял себе уровень инфляции.
– Pobrecito, бедолага, – вздохнул Диего.
Я проследила за малышом – он подбежал к девчушке чуть постарше, и оба припустили прочь и пропали из виду.