– Потанцуй со мной.
Ух, как мне хотелось сказать ему: «Ты со мной играешь!»
Но я взяла его за руку и прошла в центр площадки.
Когда мне исполнилось пятнадцать, праздник кинсеаньеры не устраивали, но, поскольку отец как раз был в отъезде, мама отпустила меня на танцы с Пабло и его друзьями. Сколько раз с тех пор мне снилось, как Диего танцует кумбию!
Теперь он умело вел меня в танце и тихонько напевал мне на ухо. Я обвила его шею руками. Его пальцы легонько коснулись моей кожи ровно там, где свитер задрался. Диего ловко крутанул меня на месте, а следующим па зашел мне за спину и прижал к своей груди. Все па кумбии были мне так знакомы, что танцевала я, не задумываясь о следующем шаге. Откинула голову, Диего наклонился и поцеловал меня в шею. Я посмотрела в небо, на звезды – они как раз показались на небосклоне.
Песня замедлилась, поворот – и вот я уже лицом к лицу с Диего, на расстоянии вздоха.
– Что мы делаем?
– Танцуем, мамуся.
– Сеньор! – окликнул нас детский голосок. – Купите цветок вашей подружке.
Мы оглянулись и увидели девчушку лет тринадцати с охапкой роз – каждая в отдельной обертке.
– Сколько просишь? – спросил Диего.
– Пятьдесят за штучку.
Диего вытащил из бумажника почти все цветастые купюры и вручил девочке.
– Беру все.
Она просияла от радости, смахнула темно-каштановые волосы с лица, кивнула мне и сказала:
– Тебе везет, – и отдала мне розы.
Я взяла цветы и укололась о шип.
– Ой!
Диего тут же забрал цветы и осмотрел мою руку. Капелька крови выступила между указательным и большим пальцем, там, где кожа особенно нежна. Не колеблясь, Диего поднес мою руку ко рту и слизнул кровь. Меня словно опалило огнем.
– Sana, sana, colita de rana. У собачки боли, у свинки боли, а у Ками не боли, – прошептал он.
Музыканты заиграли новую песню. От самой сцены за мной пристально наблюдала какая-то девица с парнем в футболке для регби. Зеленые глаза и враждебное лицо… да, конечно, это та, со вчерашнего матча, капитан «Роялс».
Диего подал мне розы.
– Цветы для моей девочки.
Сердце у меня заколотилось где-то в ушах. Он назвал меня своей девочкой. Меня! Потрясенная, околдованная, я приняла розы и уложила на сгиб локтя – так кладут букеты победительницы на конкурсе красоты. Диего взял меня за свободную руку, и мы медленно пошли к машине.
– Слава Господу! – в один голос вырвалось у нас, когда мы добрались до парковки и увидели, что автомобиль цел и невредим – стоит себе и поблескивает под одиноким фонарем.
Мы забрались внутрь, и я пристроила букет на колени. Кромки лепестков уже увядали. Часы на приборной доске показывали восемь вечера.
– Я знаю, тебе надо домой, – сказал Диего. – Но у нас еще есть время до конца недели.
Сегодняшний день был таким идеальным, и я не представляла, как вернусь к обычной жизни, когда Диего улетит.
– Диего. – Я коснулась его руки.
– Мне нравится, как ты произносишь мое имя.
Всю обратную дорогу он так и держал меня за руку. Мы ехали тем же живописным маршрутом, мимо парка Эспана, мимо разноцветных зернохранилищ, мимо стадиона. Огромная вывеска заявляла о его статусе: «Стадион чемпионата мира, Хиганте де Арройито».
Не сговариваясь, мы оба тихонько пропели: «Такая любовь, как у воина, умереть не должна никогда».
– Я обещал ребятам из команды, что сегодня вечером гуляю с ними. А завтра утром у меня встреча с руководством Аргентинской футбольной ассоциации в дирекции «Сентраля», но днем я за тобой заеду.
– Завтра днем у меня уроки с детьми, – напомнила я. – А потом мне нужно…
Тут у Диего зазвонил мобильник. Он глянул на экран, глаза у него расширились, и он поспешно оборвал вызов.
Телефон зазвонил снова. На этот раз я разглядела имя, которое высветилось на экране: «Джусти». Его менеджер.
– Ответь на звонок, – сказала я.
Диего помотал головой.
– Джусти в Буэнос-Айресе. Я ему потом перезвоню.
Будь у меня менеджер, я бы ни за что не пропускала его звонки.
Я нажала кнопку на приборной доске, и из динамиков грянул голос Джусти:
– Диего, come stai – как ты?
Диего подмигнул мне.
Говорили они в основном по-итальянски, лишь изредка вставляя испанские фразы, но итальянский язык в устах Диего звучал для меня сладчайшей музыкой.
Вскоре мы доехали до нашего района. Сколько я себя помню, на самой его границе, на перекрестке Коломбрес и Швейцер, всегда ошивалась свора мальчишек, которые курили и болтали. Можно было подумать, что, достигнув определенного возраста, они нанимались тут торчать.
Диего посигналил им. В ответ раздались приветственные вопли и подколки – его узнали. Эти вопли и сигаретный дым лентами тянулись за нами следом.
Когда мы наконец въехали на парковку у моего дома, я подождала, пока Диего договорит с Джусти. Мне не хотелось, чтобы этот прекрасный день заканчивался, но минуты утекали одна за другой.
– Guarda con la comida, Диего. Питайся как следует, – сказал Джусти. Диего от этих слов втянул голову в плечи, словно нашкодивший школьник.
Мимо нас по тротуару шла с покупками донна Роза, соседка со второго этажа. Завидев машину, она остановилась и уставилась на нас. К ней присоединился Альберо из дома напротив – он откровенно показывал на нас пальцем.
– Джусти, я перезвоню тебе через две минуты, – сказал Диего, заметив, что мы привлекаем внимание.
Мне надо было срочно выбраться из машины, пока соседи не начали сплетничать.
– Мне пора и…
Диего прервал меня поцелуем, да таким, что весь мир вокруг исчез. Как тогда, во время танца, я уловила ритм, только теперь вместо музыки ритм отбивали наши колотившиеся сердца и прерывистые вздохи. Я обвила шею Диего руками, мои пальцы перебирали его спутанные кудри. Наши ресницы соприкасались – легчайшими поцелуями бабочек, и от этих касаний мне хотелось большего.
– До завтра, – шепнул Диего и погладил меня по щеке.
– До завтра, – еле выдохнула я.
Обыденная жизнь уже требовала меня к себе, но, поднимаясь по лестнице и глядя в окно на уезжавшего Диего, я была словно в блаженном тумане.
11
Дома никого не оказалось, и я вознесла благодарность тому ангелу-хранителю, который сегодня дежурил, за такую милость. Навстречу мне выскочил Нико и радостно прыгал вокруг, виляя хвостом, пока я наливала в вазу воду для роз. Ах, если бы они стояли вечно! Но, увы, едва я сняла с цветов целлофановую обертку, лепестки так и посыпались на пол.
Рано или поздно мне придется рассказать своим про Диего, но пока что мне хотелось продлить блаженство ушедшего дня и сохранить его в тайне. Вот бы спрятать все эти воспоминания в тайник под матрас – и наш танец, и тепло его губ. Спрятать вместе с желтым леденцом.
С Диего я словно перенеслась в какой-то параллельный мир. Там я была красавицей. Там я что-то значила, чего-то стоила. Когда от моего касания по телу Диего пробегала дрожь, я чувствовала себя сильной и неукротимой.
Но время шло, и вот уже сегодняшний день уплыл в прошлое, и теперь мне казалось, будто его прожил кто-то другой, не я, в какой-то иной жизни. А я вернулась в реальность и терпела крушение.
У телефона лежала записочка маминым почерком. Господи, записочка от руки, будто мы застряли в девяносто девятом году!
Позвони Роксане.
В душе у меня снова зашевелилось чувство вины. Ведь после попыток дозвониться Роксане с мобильника Диего я совсем забыла про нее. Но пока что я просто не могла ни с кем разговаривать, чтобы не развеять чары. Увижусь с ней завтра в школе, тогда и поговорим.
Я посмотрела на открытку, стоявшую на прикроватном столике. Святая Корреа погибла, пытаясь спасти мужа, и, хотя ее самопожертвование стоило ей жизни, она обрела бессмертие. Но путешествие Корреа не находило отклика в моем сердце. Если я последую за Диего, то куда приду? Какие двери закрывались передо мной с каждым принятым решением?
За последние несколько дней я испытала столько эмоций, что теперь меня накрыл упадок сил, и я забралась в постель – намереваясь прикрыть глаза на пару минут.
А проснулась через несколько часов, потому что кто-то дергал ручку двери.
– Камила, открой, – раздался голос отца. Я вскочила, готовая дать отпор. – Я хочу серьезно с тобой потолковать.
Нико, лежавший на кровати, потянулся и вопросительно посмотрел на меня: что происходит?
– Открой дверь! – рявкнул отец.
Даже сверчки за окном смолкли в испуге.
Дверная ручка дребезжала и шаталась – и наконец отвалилась.
Песик зарычал и соскочил с кровати – я не успела его остановить. Сама я оцепенела. Даже не смогла крикнуть: «Нико, назад».
Когда-то, когда я еще ходила в детский сад и была для отца идеальной и любимой дочкой, потому что мое тело еще не изменилось, папа водил меня в садик за руку. Однажды он показал на воробышка, который умирал на тротуаре. Это был птенец, слёток, он выпал из гнезда еще слепым, не успев увидеть мир. Он лежал на холодном камне, на холодном ветру, из клюва у него ползли муравьи.
И вот сейчас, стоя перед отцом в одной футболке и трусах, я чувствовала себя этой обреченной птахой. Отец замахнулся, и я съежилась, как маленький ребенок.
Нико пронзительно тявкнул раз, другой – так, что в ушах у меня зазвенело.
– Зачем ты это натворила? – резко спросил отец, будто я, а не он, взломала дверь и ворвалась в чужую комнату, вторглась в чужое пространство. – Что на тебя нашло, Камила?
Нико снова тявкнул.
– Perro de mierda, заткнись, говнюк! – Отец развернулся и наподдал Нико тыльной стороной кисти. Песик взвизгнул от боли и выбежал из комнаты.
– Не бей его! – завопила я. – Ты что вообще творишь?
Из родительской спальни напротив донесся голос мамы.
– Камила! – предупреждающе окликнула меня она.
Дверь Пабло была закрыта, но я чуяла: брат дома, испуганно затаился, и каждое слово для него как удар молота.