Так что я осталась с отцом один на один.
– Зачем ты ударил собаку?
Отец зашипел:
– Не ори. Соседи услышат. А они и так уже о нас вовсю судачат – ты им дала повод.
– Что? – спросила я.
– Да то, что всё уже в интернете, – злобно фыркнул отец. – И что Диего приехал, и как на него бабы вешаются, включая тебя, – он ткнул в меня пальцем, – и мечтают стать новой Вандой или Антонелой.
У меня никогда и в мыслях не было стать кем-то вроде жены Икарди или Месси. Нет, они нормальные, просто я стремилась не к такому положению. А к чему-то совсем другому. И мы с Диего… я знала, что о нас пойдут сплетни, просто не ожидала, что они распространятся так быстро.
Я обхватила себя руками.
– Вот что, – сказал отец, – я видел, как ты пялишься на Диего. – И свистящим шепотом, чтобы мама не услышала, добавил: – Все это время твоя мать думала, будто ты тайком бегаешь на свиданки с парнем, но я-то, честно скажу, думал, будто ты не по этому делу.
Кровь зашумела у меня в голове. Отец продолжал уже погромче:
– Удивишься, но мы с матерью заметили, что и Диего на тебя смотрит. Обсудили это как следует…
Мой волшебный день с Диего потускнел, его сияние стало угасать. Я цеплялась за свежие воспоминания – как меня бросало в жар, когда он учил меня водить и накрывал мою руку своей, как речной ветер играл его кудрями, как блестели его глаза, когда он назвал меня «моя девочка» и подарил цветы. Но все эти образы свернулись, как скисшее молоко, – испортились от поганых намеков отца.
Мысленно я снова обратилась к святой Корреа: «Защити!» Но я ведь ничего для нее не сделала – с какой стати ей сейчас меня слушать?
Отцовские слова пачкали все, к чему прикасались.
– Серьезно, Камила, ты же липнешь к нему, как кошка в течке. Как по-твоему, чем это может кончиться?
– Андрес! – окликнула из спальни мама, но отец и ухом не повел.
– Надо вести свою игру хитро. У Диего денег куры не клюют и впереди блестящая карьера. Ты только представь, чего он достигнет лет через пять! Если будешь такой умницей, какую из себя строишь, у тебя не жизнь будет, а сказка. И не только у тебя, но и у нас, потому что ты ведь, конечно, поможешь семье, когда тебе улыбнется удача.
Кровь у меня в жилах вскипела, даже глазам стало горячо от злости. Я прикусила язык и молча проглотила услышанное – но потом, попозже, я выплюну, выблюю, высру эти поганые поучения, разотру в пыль и забуду. Однако сейчас я слушала молча.
– Что ж… – Отец кивнул мне. – Ничего не хочешь сказать?
– Все не так, – прошелестела я пересохшими губами.
Отец развел руками.
– Más sabe el diablo por viejo que por diablo, негритосочка. Дьявол мудр не потому, что дьявол, а потому, что стар. – Теперь он взял тон любящего папаши. – А я тебе добра желаю, радость моя. Разве я не позаботился о твоем образовании, о будущем?
Для него все мое детство было не более чем вложением средств.
– Вот смотри сама, училась ты в частной монастырской школе, так? И уроки английского мы тебе отдельно оплачивали. И степень лиценциата ты получила, правда, в ход не пустила, но ведь она у тебя имеется. Крыша над головой есть, живем, конечно, не шикарно, но ты никогда у нас не голодала. И единственное, чего я прошу взамен, – чтобы ты не отмахивалась от возможностей, которые тебе подкинула жизнь. Сегодня она тебе поднесла на блюдечке роскошный шанс, и осталось только не глупить и принять решение – как будет лучше для тебя самой и твоей семьи.
– Папа, я не пойму, о чем ты.
Если уж он хочет, чтобы я на такое решилась, пусть скажет вслух. Нельзя же до бесконечности ходить вокруг да около и говорить намеками.
Отец гулко расхохотался.
– Хочешь, чтобы я сказал напрямую? По буквам написал? Ну слушай. Даром не давай. Если у тебя шуры-муры с другим парнем, Диего ни словечка. Я что хочу сказать: Диего мальчик хороший. Если бы я подозревал, что он наркоша или maricón, гомик, я бы его на порог не пустил. Но он приемыш, и о его прошлом мы ничего не знаем. Мало ли что там случилось? Младенцев-то бросают сплошь и рядом, но чтоб восьмилетнего пацана бросить? Это уж совсем сердца не иметь. На лицо он симпатичный, кожа белая, волосы темные, глаза зеленющие, но все-таки, как ни крути, он – порченый товар. Как бы там ни было, теперь он прославился, и это уже неважно.
Отец наговорил столько пакостей, что я даже не знала, с чего начать возражать. Да и слова не шли на язык. Он протянул руку и отвел прядь волос, упавшую мне на глаза. Я с трудом удержалась, чтобы не отпрянуть.
– Может, в конце концов толку и не выйдет, но, раз случай подвернулся удачно, выжми из него все до капли, ну, ты поняла, о чем я. Мужчины – они такие: если дать им отведать запретный плод, сразу теряют интерес. А как только Диего вернется в Европу и прославится еще больше… а он прославится, помяни мое слово. Уж я хорошего футболиста издалека вижу.
Отец хлопнул в ладоши, и тут я не удержалась – отшатнулась.
– Технике-то можно научиться, но дар – это от природы. Дару не научишь. Ты вот глянь хоть на своего братца! Уж сколько я его учил? Пабло – неплохой футболист, но, если не будет вкалывать, его через год-другой забудут. Ну а Диего… это настоящий талант. Бриллиант чистой воды.
Отец сглотнул. Руки у него тряслись. Он говорил не со мной – сам с собой, прикидывал, рассчитывал, взвешивал. Он хотел только одного – отхватить кусок от того, что получил Диего. А я для него была просто инструментом. Он понятия не имел, что у меня тоже есть этот самый дар. Для него я была лишь средством заполучить желаемое.
Но я не намерена помогать ему дотянуться до денег и славы Диего, и, провалиться мне на этом месте, из моих денег и славы папаша тоже ничего не получит – не доскребется. Вот уж кто последним на свете узнает, что я играю в футбол! А если протянет загребущие ручонки, я его раздавлю как таракана.
К этому моменту в моей крови уже бурлил адреналин, и меня затрясло.
Отец уставился на меня, прищурившись, будто гадал, что я тут делаю – в своей собственной комнате.
– Ложись спать, – велел он. – Завтра еще поговорим.
Мы с мамой успели переглянуться через коридор, а потом отец зашел в их спальню и захлопнул дверь у меня перед носом.
Дергая дверную ручку, отец выломал мне замок. Значит, дверь меня больше от него не защитит. Да никогда и не защищала.
В дальнем конце темного коридора жался Нико. Что я могла ему сказать? Песик робко вернулся ко мне в комнату и сел рядом. Я стала двигать к сломанной двери комод, чтобы забаррикадировать ее, – хотя и понимала, что рискую поцарапать пол и разбудить соседей. Но ничего тяжелее комода у меня в комнате не было.
12
Всю ночь отцовские слова не давали мне покоя и зудели в голове как вши. К утру душевная боль утихла, лишь тупо ныло сердце.
Теперь на кону не только мое будущее, но и будущее Диего. Я не стану паразитировать на его славе. Любовь – порой и тяжкий крест, и проклятье. Ни тем ни другим я для Диего не буду. У меня в рукаве был припрятан козырь, и играть следовало с умом.
Маме я про турнир не скажу. Она не вступалась за меня в детстве, не вступилась и вчера, значит, и с турниром вряд ли поддержит.
Собираясь в школу, я тщательно уложила в рюкзак спортивную форму. Нико, как верный паж, проводил меня в кухню.
– Доброе утро!
Мама стояла перед кухонным столиком у окна, озаренная косым лучом утреннего солнца. Она потирала между пальцами отрез шелка цвета слоновой кости, будто пыталась понять, какую форму пожелает принять материя.
Я чмокнула маму в щеку. Не успела отстраниться, как она мягко взяла меня за кисть и шепнула:
– Папа совсем не это имел в виду, негритосочка. Ты не обязана ничего тянуть из мальчиков, чтобы спасти нас. Ни из каких.
Мама отпустила мою руку и кивнула – мол, садись завтракать. На столе уже дымился кофе с молоком. Мама отложила ткань и приготовила мое самое любимое блюдо – тост с маслом и томатным мармеладом.
– Расскажешь, как у вас вчера прошло свидание с Диего? – Она понизила голос, то и дело поглядывая в коридор. – Или у тебя теперь на один секрет больше?
– Мамуля, у меня нет никаких секретов. В этом доме вообще невозможно что-то сохранить в секрете. Пожалуйста, не…
– Уж от меня свои чувства могла бы и не скрывать. Я тебе родная мать. Просто хочу, чтобы ты знала… – она облизнула губы, – мне ты можешь рассказать все.
На миг я чуть не поддалась этому заманчивому предложению. Как бы мне хотелось ей довериться!
Но тут мама добавила:
– Когда-то я была такой, как ты, юной девочкой, и в выпускном классе забеременела, и родился Пабло.
Меня словно холодной водой окатили. Я понимала, что родители поженились за шесть месяцев до рождения Пабло, – тут и считать было нечего. Правда, у меня никогда не хватало безрассудства упоминать об этом, и никто в нашей семье не признавал, что мама забеременела до брака.
– Я так боялась сказать маме, – продолжала она. – Мой папа тогда всего год как умер. Он твоего отца всегда недолюбливал. Думаю, потому что мой папа болел за «Ньюэллс».
Футбол у нас вплетался в историю каждой семьи. Даже в телесериалы. Особенно в сериалы. Вот и у нас в семье все было шаблонно, как в сериале.
А если сознаться маме, что я теперь футболистка и что у меня от рождения тот самый талант, которым так одержим папаша? Да мама бегом побежит к нему и выложит мой секрет, будто нашла бриллиант. Отец запретит мне играть или, что еще хуже, использует, как он уже использовал Пабло, как хотел использовать Диего.
На мамином лице появилась робкая улыбка.
– В Арройито папа был один такой, кто болел за «Ньюэллс», белая ворона, – продолжала она, – но на бешеных болельщиков и игроков «Сентраля», которые его все время подначивали, не обижался. А вот твоего отца он терпеть не мог. Другое дело моя мама – она Андреса просто обожала. Он ведь, когда захочет, само очарование, вот маму и очаровал. И когда папы не стало, я прилепилась к Андресу. Стала во всем от него зависеть. Он тогда был красавец, знаменитость, девчонки вокруг мне завидовали, считали – повезло. Выбрал-то он меня.