Теперь ему известна моя тайна: я – футболистка. И то, что всю правду обо мне знает еще кто-то, кроме Роксаны, – было облегчением. Я задышала свободнее. Теперь с Диего мне не придется носить разные маски, как я делала дома, в школе и на футбольном поле. Теперь он знает меня целиком. Точно я перед ним обнажилась.
По радио тихо пел Малума, обещая ночь радостей безо всяких условий и клятв. Парни говорят, что им нужно лишь то самое, но на самом деле им нужно не только это. Они хотят заполучить нас целиком – нас, женщин, девушек. Не оставив нам никакой свободы, никакого личного пространства и собственных радостей. Каков Диего, когда не играет роли лучшего друга, звезды футбола, внимательного сына?
В кои-то веки ни рассудительная Камила, ни пылкая Фурия не принимали на себя ответственность. В сознании моем царила тишина, но то было не затишье перед бурей; я притихла перед неведомым.
Машина пронеслась мимо памятника Овидио Лагосу, в центр города, и подкатила к пекарне «Дистинсьон».
– Я сейчас, быстро, – сказал Диего и выпрыгнул из машины.
Откинувшись на спинку кресла, я заблокировала все двери. Закрыла глаза – на секундочку, но она превратилась в минуту, а минута растянулась. Я задремала, и меня разбудил стук в стекло. Вернулся Диего.
– Поехали, – сказал он, как только я отперла двери.
По салону поплыл аромат горячей свежей выпечки и сахарной пудры, и у меня потекли слюнки. Но глаза сами закрывались от изнеможения, и, когда я улыбнулась, Диего смахнул мне волосы со лба и сказал:
– Алло, Фурия, если хочешь поехать домой, я не обижусь. Я тут подумал и…
– Называй меня Камилой.
– Камила, – поправился он. – Ты не обязана никуда со мной ехать, ты же понимаешь, да? Если ты…
Я приложила палец к его губам, и он вздохнул – мою руку обдало теплом.
Я сознавала, что теперь способна свести его с ума легчайшим прикосновением, и это сводило с ума меня саму. Может, дело было в том, что наступила ночь и на небо вышла полная луна. Может, мне кружило голову то, как он сейчас уязвим без своих масок. Может, я просто устала бороться сама с собой.
– Я хочу быть здесь. С тобой, Диего. Ты что задумал?
Он ласково сжал мою руку.
– Поехали, устрой мне еще одно приключение, Диего, прежде чем вернешься в Турин.
Он задержал на мне взгляд. Я думала – сейчас что-нибудь скажет, но если он и собирался, то промолчал. Прежде чем молчание стало невыносимым, Диего завел машину и поехал в сторону реки. Общественные пляжи в это время года закрыты. Ла-Флорида не откроет свои до ноября. Но Диего остановился на пустынной парковке, которая смотрела прямо на берег – на дикий пляж.
– Здесь, – сказал он.
Волны реки мягко ласкали контур города, а вдали поблескивал мост Виктория. Круглые, низкие, темные облачка заволакивали полную луну, точно окутывали плащом. Мы вышли из машины, и Диего прихватил с заднего сиденья бумажный пакет, а из багажника – свой рюкзак. Пакет с плюшками он вручил мне, а себе под мышку сунул таинственный сверток в блестящей желто-синей бумаге.
– Что это? – поинтересовалась я, стараясь не наступать на больную ногу, которая упорно ныла.
Диего снял кепку, на глаза ему упал кудрявый локон, и он смахнул волосы со лба, хитро блеснув глазами:
– А вот увидишь.
Он медленно повел меня за руку вниз, на пляж. Ноги у меня скользили в сандалиях, так что я разулась. Грубый песок приятно холодил подошвы. Диего вывел меня на середину маленького и совсем безлюдного пляжа – мы словно прорвали какую-то завесу и перешли в волшебный мир, где нас было только двое, и ни прошлого, ни будущего, лишь настоящее. Он извлек из рюкзака легкий плед, расстелил на песке; потом поставил на него зеленый термос фирмы «Стенли», достал пластиковую коробочку с йербой[10] и другую – с сахаром.
– Ты во всеоружии, – заметила я, устраиваясь на пледе.
В ту же секунду у меня так сильно свело левую ногу, что я застонала в голос. Диего встал на колени и бережно взял мою ступню в ладони.
– Вытяни носок вперед. Теперь на себя. Вперед. На себя. Напрягай и расслабляй.
Мне хотелось вырваться. Я же была потная, и от меня несло, а тут его ладони на моей обнаженной коже – попробуй сосредоточься! Но вот боль отпустила и судорога прошла. Диего несколько раз покрутил мою лодыжку и наконец все так же бережно поставил мою ступню на песок.
– Вообще-то, – сказал он, – когда меня так прихватывает, Массимо массирует мне бедро, чтобы мышцы расслабились. И заставляет выпить не меньше литра минералки.
– Массимо?
– Физиотерапевт в нашей команде. – Диего порылся в рюкзаке и вытащил стеклянную бутылку минералки. – Вот, пей.
– Шикарно, – сказала я, поглядев на свое отражение в стекле. Вода была чуточку солоноватая, но в горле у меня так пересохло, что мне было уже без разницы.
– Я теперь воду из-под крана пить не могу, плохо становится, – объяснил Диего. – Так что обхожусь минералкой.
– Это не от воды, а потому, что ты ешь сладкое, детка.
Он смущенно улыбнулся, показав кончик языка между зубами. Ловко заварил матэ, отпил на пробу. Первый глоток всегда самый крепкий – он оставляет на языке зеленую горчинку. Но Диего даже не поморщился. Я смотрела, как он проделывает самые простые движения, и мышцы у меня расслабились окончательно.
– Ты все это накупил только для нас двоих? – спросила я, когда увидела, сколько в бумажном пакете всякой выпечки. Аргентинские пирожные в шапочках из коричневого сахара – tortitas negras, масляные слойки – vigilantes, со сливками и джемом. Диего купил по паре штук каждого вида, если не больше. Я откусила круассан. Он таял у меня на языке.
– У них после шести скидка пятьдесят процентов. – Диего развел руками. – Счастливый час – я и не смог устоять.
Мы ели, запивая плюшки матэ и водой: матэ через одну соломинку, воду из одной бутылки. Диего вытащил телефон. Сначала я решила: хочет проверить сообщения, – но не успела возмутиться, как он тихонечко включил музыку. Мужской голос что-то пел на итальянском. Диего стал негромко подпевать, слегка фальшивя. Положил телефон на плед.
– Откуда ты узнал, что я буду там, на стадионе? – спросила я.
Диего заварил свежую щепотку йербы и покачал головой. Здесь, во влажном воздухе у реки, его волосы зажили своей жизнью и вились красивыми кудряшками. Он снял трикотажную резинку с руки и затянул пряди узлом на макушке. Я уже видела его в дизайнерских нарядах на красной дорожке, видела в рокерском прикиде за рулем БМВ, но сейчас, одетый как обыкновенный парень, который в жизни не позировал фотографам, он был неотразим.
– Я и не знал.
– Тогда как ты меня нашел?
– Я тебе уже рассказывал, мамуся.
– Верится с трудом. Все улики, – я обвела рукой припасы для пикника, – указывают на то, что ты меня выслеживал.
– И зачем это мне? – Он поднял бровь.
Я хотела еще что-то сказать, но все слова разбежались и мысли тоже – их разогнал запах ночи, сырой и какой-то рыбный. А я ведь не собиралась облегчать Диего задачу.
– Когда я только приехал в Турин, Пауло дал мне один ценный совет – никогда не отрываться от своих корней.
– Пауло Дибала?
Пауло Дибала по прозвищу Сокровище дружил с Диего. Конечно, я это знала, но Диего раньше их дружбой никогда не козырял. Да и сейчас тоже. Просто… вот он дружит с самим Дибала.
Лицо Диего посветлело, и вся неловкость, возникшая было между нами, рассосалась.
– Да, понимаю. Я не буду утверждать, что мы прямо закадычные друзья, но я играл с ним в FIFA и ужинал с его семьей.
– Так это и значит, что вы друзья.
Диего прикусил губу.
– Наверное, ты права. И мы играем вместе. Ну, типа в одной команде. Камила, у меня же его старый номер!
– Двадцать первый! – хором сказали мы.
– Когда я его впервые увидел, просто язык проглотил. Стою такой… – Он вытянул руки по швам и изобразил окаменевшее лицо.
Я улыбнулась – живо представила себе эту сценку.
– Но он сделал вид, что ничего не заметил, и протянул мне матэ и alfajor cordobés, печенье с джемом[11].
– Ты так его любишь!
– Он вообще не заносится. И да, – Диего засмеялся, – я его так люблю.
Я поняла: Диего не терпелось поделиться этим. Неужели некому было рассказать? Вероятно, его знакомые ребята опасались, что он теперь переменился, вон даже местную воду из-под крана пить не может. Или завидовали, что у него есть все, о чем они только мечтали. Все, о чем мы мечтали.
– Дибала посоветовал тебе не отрываться от своих корней – и ты пошел на то старое поле?
– Когда мне было восемь и я жил в приюте у отца Уго, то часто играл на этом поле. Там меня и нашел скаут «Сентраля».
Пабло поступил в спортивную академию в двенадцать, и к тому времени, как Диего поселился у тети Аны, они с Пабло уже какое-то время играли в одной команде и крепко подружились.
– Он нашел тебя на территории клуба «Ньюэллс»?
Диего прикусил губу и опустил голову.
– Наверное, в прошлой жизни я был одним из «Ньюэллских старичков».
– Это невозможно.
– Да у меня тогда и выбора-то особо не было. Но потом я стал стопроцентным «скаундрелом». – Он помолчал и добавил: – Мы с моей родной матерью жили в этом районе до того… до того, как она ушла. Я часто туда наведывался потом, надеялся, может, увижу ее саму или кого-то, кто ее знал и мог о ней рассказать.
– Ты даже сейчас ничего о ней не разузнал?
Диего устремил взгляд в сторону моста, который вел из Росарио в Викторию.
– Нет. Я все думаю: теперь, когда я… – Пауза.
– Знаменитость? – подсказала я, и он смущенно улыбнулся.
– Да, и вот я все думаю: может, хоть теперь она даст о себе знать? Хотя бы ради денег. Но она по-прежнему не объявилась, и надеюсь только, что, где бы она ни была, у нее все в порядке. А сегодня мой последний вечер в Росарио. И мне непременно нужно было сходить на свое старое поле – оно ведь принесло мне удачу.