– Помнишь, как-то на Рождество ты попросила футбольный мяч, а получила куклу? – тихо сказала она, как всегда, когда уносилась в прошлое – туда, где мы с Пабло были маленькими, а она – королевой сердец. – Тебе было лет восемь или девять, – с улыбкой продолжала мама.
– Девять, – вспомнила я. Я тогда училась в четвертом классе, и в том году к нам в школу пришла Роксана.
– И я обнаружила вас с Нико в прачечной: вы гоняли кукольную голову как мяч, помнишь? Ты нападала, а он был вратарем. Я тогда рассердилась и поставила тебя в угол. А потом ушла к себе в комнату и там рыдала.
Одна мысль о том, что мама плакала, действовала на меня сильнее, чем любые крики, угрозы или насмешки. Она разрывала мне сердце.
– Почему ты рыдала, мам?
– Потому что ты напомнила мне меня в таком же возрасте. Мой папа, упокой Господи его душу, никогда не разрешал мне играть. Он боялся, что это повлияет на мою ориентацию. Можешь себе представить? – Она промокнула уголок глаза изнаночной стороной ювентусовской футболки.
Секунды утекали. Мне больше нечего было добавить. Если она не собирается подписывать документы, мне нужно придумать другой план. Как раз когда я собиралась уйти к себе в комнату, она сказала:
– Оставь бумаги. Обещаю, я просмотрю их. Так я хотя бы смогу подготовить твоего отца, чтобы он не ответил отказом, даже не дав тебе объясниться.
Надежда вспыхнула во мне как факел. Я должна была отплатить ей чем-то.
– Я ведь еще могу стать врачом, если ты этого хочешь, мамочка. Я могу делать и то и другое, правда же?
Мама улыбнулась сквозь слезы.
– Доченька, все сразу не получится. Ты сама поймешь.
Мне хотелось закричать, что это величайшая ложь, которую девочкам – таким, как мы с ней, – внушали столетиями, но, посмотрев в ее глаза, я увидела в них бессилие и не нашла слов.
22
Я уже почти уснула, когда мне позвонил Диего. Он сам установил в моем телефоне мелодию на звонок от него – это был гимн «Сентраля». «Такая любовь, как у воина, умереть не должна никогда…»
– Привет!
Несмотря на мои невеселые обстоятельства, стоило его имени высветиться на экране – и я улыбнулась.
– Ну что, успел?
– Привет, мамуся. Только что приехал в Буэнос-Айрес, – сообщил он. – Дома буду примерно через восемнадцать часов… Погоди… – На заднем плане зазвучал приглушенный разговор. Кто-то в аэропорту узнал его, и Диего согласился на селфи.
Мы проговорили еще полчаса, точнее – пытались, потому что нас отвлекали точно так же еще раз пять. Всем что-то было надо от этого парня, и дальше будет только хуже – или лучше, в зависимости от точки зрения. Так, урывками, я успела изложить ему сцену с мамой и пожаловаться, что нога опухла и болит по-прежнему.
– Я пришлю тебе телефон врача из клиники на Мартинес-де-Эстрада, напротив спортивного центра. Его зовут доктор Факундо Гаудио, он меня лечил, когда я повредил крестообразную связку, помнишь? Пабло он тоже лечит. Твоя мама его знает. Клиника бесплатная…
Механический голос диктора объявил посадку на следующий рейс в Рим.
– Это мой! – Диего не сумел скрыть восторга. Да, он ведь и говорил, что возвращается домой.
– Ты сначала летишь в Рим? – В душе снова шевельнулась зависть. Я так хотела в Рим! Будь я девчонкой другого типа, я бы уже летела с ним, а не пялилась на следы сырости на потолке. Но, быть может, в один прекрасный день я сама буду садиться в Буэнос-Айресе на самолет до Рима, чтобы полететь к своей команде.
– Это просто пересадка. В следующий раз ты полетишь со мной, договорились? Перелет слишком длинный, я один не выдержу.
Диего говорил так слащаво, что я засмеялась.
– Слушай, да я уверена, полным-полно девчонок, которые с радостью…
– А мне нужна только ты, Фурия. И всегда была нужна только ты.
У меня закружилась голова, и я затаила дыхание, чтобы не сказать в ответ, что и мне всегда был нужен только он. Долгое время так и было. Но теперь все изменилось. Я жаждала гораздо большего, чем любовь Диего или его деньги.
– Добро пожаловать на борт, сеньор Феррари, – произнес молодой женский голосок. – Приятного вам полета и спасибо, что выбрали «Аргентинские авиалинии».
Вовремя она вмешалась – спасла меня от необходимости отвечать.
– Приятного вам полета, сеньор Феррари, – повторила я, передразнивая чувственный голос стюардессы. – В следующий раз увижу вас по телевизору.
Он засмеялся.
– А я в следующий раз увижу тебя во сне и по видеосвязи. Каждый день и каждый час помни: я думаю о тебе, о твоих губах и потрясных ножках. И знай: в следующий раз я без тебя в Италию лететь не намерен. Это – обещаю. Te quiero, Фурия. Выздоравливай поскорее. Мы с тобой еще сыграем.
Он отключился, прежде чем я успела ответить хоть слово, и теперь я смотрела в потолок. Одна часть меня мечтала просочиться в телефон, другая радовалась, что Диего сейчас так далеко. В пятницу была забастовка учителей, поэтому я осталась дома – нянчить больную ногу. Ни про Диего, ни про мою команду мы с мамой больше не заговаривали, но думать ни о чем другом я не могла.
Весь следующий день я не находила себе места. По утрам в субботу мы обычно хлопотали по хозяйству, но, похоже, мама решила выспаться: ни шума стиральной машины, ни звуков радиоприемника, которые перебивали соседскую музыку. Шел дождь, и стук капель непривычно громко отдавался в квартире, которая как-то опустела без отца и брата.
Я потянулась на кровати, стараясь беречь ногу. Она все еще ныла. Было слышно, как сопит во сне Нико – он дремал в коридоре между моей комнатой и родительской.
Пабло – со своей командой. Матч «Сентраля» с клубом «Колон де Санта-Фе» начнется в три часа дня, а автобус придет совсем поздно. Отец… да шут его знает где. В голове у меня упорно звенели слова сеньоры тренера: никаких выходных. Вчера я поделала отжимания и покачала пресс у себя в комнате. Но сегодня работа для команды будет больше административной, а не физической. Нужно обязательно уговорить маму подписать документы для турнира, пока не вернулся папаша.
К тому времени, как мама встала, я уже сложила белье, развешанное на сушилке у обогревателя. Заварила матэ и купила мамины любимые плюшки в угловой пекарне. Убрала вымытую с вечера посуду, подмела и вымыла пол. В кухне запахло земляничным средством для мытья пола. Если бы я только умела делать крошечные стежки на подоле платья, которое мама оставила на рабочем столике!
Когда мама вошла в кухню и увидела, что все ее утренние дела переделаны, то просияла от удивления.
– Ты ходила в пекарню? С больной ногой? – первым делом спросила она.
– Франко сбегал – за две булочки с кремом.
Я выдвинула маме стул – совсем как делают официанты в фильмах. Она с улыбкой села и взяла пирожное с темно-коричневым сахаром наверху, свое любимое. Крупинки темного сахара поблескивали у ее на губах.
– Совсем забыла, как это вкусно. – Она приглашающе похлопала по столу. – Посиди со мной.
Мы молча пили матэ, а потом мама сказала:
– Я тут подумала…
Я положила свою булочку на салфетку, а мама продолжала:
– Мне кажется, у Пабло не было выбора, кроме как стать футболистом. Малышом он еще только ходить начал – так сразу побежал за мячом. – Она с трудом сглотнула, словно горечь слов не мог перебить даже сахар. – Дедушка Ахмед как-то сказал мне, что у тебя хорошие ноги, он видел, как ты играешь с Диего и Пабло. И вот тогда я перепугалась. – Мама стиснула воротник блузки, будто не давала выхода страху. – Дедушка Ахмед, когда увидел, до чего я расстроилась, сказал: «Камила еще всех нас спасет».
В ушах у меня звенели отцовские слова о Пабло. Те же самые. «Он спасет всех нас». И то, как Эктор заявил: «Благодаря ему мы разбогатеем». Я затрясла головой. Я просто девчонка, у которой сильная воля. Девчонка, которая слишком много лгала. Как я могу спасти семью?
– Камила, я не хочу, чтобы ты нас спасала – во всяком случае не таким образом, как все остальные, – горячо продолжала мама. – Я хочу, чтобы ты разорвала замкнутый круг, Камила. Вот почему я хочу, чтобы ты училась. Вот почему не хочу, чтобы у тебя был молодой человек, пусть даже у него доброе сердце, блестящее будущее и большие деньги. Слава и богатство разъедают добрые сердца, как ржавчина – металл. И губят даже лучших, mi amor.
Я не успела возразить, что Диего вовсе не такой, как мама уже положила на стол мои документы для турнира. Под каждым стояла ее четкая, разборчивая подпись.
– А что он скажет? – спросила я.
Мы обе знали, о ком речь.
Мама приложила палец к моим губам. Он был сладкий, в сахаре.
– Жажда денег и власти тоже разъедает человека как ржавчина, доченька. Я твоего отца люблю, но…
Мама не договорила, а мне страшно хотелось узнать, что она хотела сказать. Что меня она любит больше? Что не доверяет ему?
– Неважно, все равно с больной ногой ты играть не сможешь.
– Диего сказал, что мне поможет доктор Гаудио из клиники и что ты его знаешь.
Мама наморщила нос.
– Он хамоват, правда, но в понедельник мы к нему съездим. В выходные у него приема нет. А тем временем нам поможет – я знаю кто.
Я доверилась маме. Впервые ощутила, что она мне друг. Пока мама одевалась, успела позвонить Роксана – на домашний. Сегодняшнюю тренировку отменили из-за дождя, но собрание будет.
– Так даже лучше, – заключила она. – Успеешь подлечить ногу, а мы успеем подыскать замену Софии.
– Что, и София ушла? Ох, зараза, наша защита просто развалилась.
– Кого-нибудь да найдем.
– Нам необходим не просто «кто-нибудь». Нам еще нужны запасные!
– Обсудим подробнее на собрании, – сказала Роксана. – Смотри не опаздывай. Диктую адрес.
Мама жестом поторопила меня. Я и не ожидала, что она соберется так быстро. Я понизила голос и сказала в трубку:
– Пришли мне сообщение. У меня новый мобильник. Запиши номер.
Даже по телефону чувствовалось, что Роксана обалдела.