«Пусть ангелы хранят твой сон», – ответила я и выключила телефон.
24
Я резко проснулась от того, что в кухне громогласно орал отец. Вытащила из-под подушки телефон, включила. Три часа ночи!
Ведьмин час, когда нечисть является в наш мир и бесчинствует, на младенцев накатывает лихорадка, а Смерть забирает души жертв.
– Одного не пойму – за каким чертом она туда пошла! – кричал отец.
– Андрес, прошу тебя! – заклинала мама. – Давай поговорим утром, mi amor.
– А ну заткни пасть! – От папашиного голоса весь дом затрясся. Я затаила дыхание. Только бы он не заметил, что я не сплю. А то вдруг новая дверная ручка и цепочка хлипкие и меня не защитят?
– Не вмешивай ее в это, – раздался усталый голос Пабло. Когда это брат успел вернуться домой? – Мамуля, иди спать.
По коридору простучали мамины легкие шаги, но я не услышала, чтобы она зашла к себе. Наверное, выжидает в коридоре, готовая в любую секунду влететь обратно в кухню.
Надо выйти и утешить ее. Я должна. Но я трусливо прячусь под одеялом. Господи боже, как было хорошо без папаши!
– Просто объясни мне, почему она поехала в Санта-Фе! И не смей поворачиваться ко мне спиной, отец с тобой говорит!
Я вцепилась в край одеяла.
Пабло, конечно, взрослый, но, поскольку пока живет с родителями, ему приходится все это терпеть. Навострила уши: что он ответит?
– Она просто поехала на матч. Тебе так трудно представить, что она хотела посмотреть, как я играю?
– Но зачем, сын? Ты и так уже все время с ней, когда не играешь. Нет, конечно, делай с ней что хочешь. Я не против, нравится, так хоть круглые сутки ее трах…
– Прекрати говорить о Марисоль в таком тоне! – вскипел Пабло, но папаша только гоготнул в ответ.
– А-а, так я угадал. Ты был с ней вдвоем.
Брат не ответил. Я представила себе, как кривится от гнева его лицо, как сжимаются кулаки, а слова застревают в горле и душат. Папаша продолжал:
– Да она мигом бросит тебя, если ты не будешь в основном составе, если не будешь заколачивать монету. Ты же сам знаешь, а? На свиданки бегай после матча, иначе еще сезон не протянешь. Или ты хочешь вкалывать на фабрике, как я, как Лучиано Дюран?
Прислушавшись, я заметила, что папашин голос подрагивает – не так уж он уверен в себе.
– Когда она переметнется к Диего, потому что ты никто и звать никак, – плакаться мне в жилетку не приходи.
– Basta! Хватит! – сорвался на крик Пабло.
Я скинула одеяло и на цыпочках подошла к двери. Остановись, братик! Иди спать. Иди к Марисоль.
Но Пабло не двинулся из кухни.
– Все новости сплошь про него. Диего то, Диего се, а он даже не играл!
Пабло плакал в голос.
Слушать это было невыносимо, я распахнула дверь, тяжело дыша. Сердце болезненно сжималось.
Наконец брат выдавил:
– Он гордость и любимец города – и моя тоже.
Голос его для меня был как железо по стеклу.
– Он никто. Подкидыш. Ни семьи, ни прошлого. А я всегда был рядом с тобой, сынок. Всегда! – Папаша сменил тактику и теперь говорил вкрадчиво, умасливал. – Не губи свой талант. Подумай о бедной мамочке.
Ха, как будто папаша сам хоть когда-то думал о бедной мамочке.
– Ты разобьешь ее сердце. Держи эту девк… девчонку в узде. Футбол прежде всего. Не будь идиотом, не повторяй моих ошибок, не позволяй, чтобы баба разбила тебе жизнь.
– Марисоль беременна, – выдохнул Пабло. – Назад пути нет. Она беременна.
Господи, только бы мама все это сейчас не слышала. Но ведь слышит.
– А-а-а, получила-таки, что хотела! – заорал отец так, что я содрогнулась. – Ей от тебя нужны только деньги. Ты идиот, Пабло. Таким же был я, когда твоя мать загубила мою жизнь, привязала к себе ребенком. Господи, за что ты меня наказал такими бестолковыми детьми! – Он пыхтел как бык. – Попомни мои слова, Пабло: Марисоль не получит из твоего контракта ни гроша. Ни гроша!
Не думая, я выскочила в коридор. Да, мама так и стояла там, бледная, притихшая. Увидела меня, и отчаяние на ее лице сменилось ужасом.
– Нет, Камила, – взмолилась она. – Ступай к себе.
Она даже попыталась затолкать меня обратно, но я стряхнула мамины руки. Нет, мамуля. Хватит.
– Пабло, – сказала я твердо, гораздо тверже, чем стояла на дрожащих ногах. – Пабло, уходи. Ты не обязан больше это терпеть.
Папаша опять загоготал, но у меня и для него был припасен ответ.
– А ты? Ты смеешь называть моего брата идиотом, а сам в это время… – Я задыхалась. Меня несло бурным потоком. – Как ты можешь? Как ты смеешь?
Хохоток застрял у папаши в горле. Он прекрасно понял, о чем я. Он же видел меня тогда у киоска, хоть я и закрывалась зонтиком. Знает кошка, чье мясо съела. Знает, что виноват. И наверняка уже почуял нутром – я больше не та робкая девочка, которую он шпынял и мучил. Я могу кое-что рассказать семье.
Папаша усмехнулся и прошагал мимо меня, словно мимо мебели. Подумаешь, что-то скрипнула, стоит ли обращать внимание, говорила его физиономия.
Повернулся к Пабло, навис над ним и пренебрежительно сказал:
– Иди к себе, Пабло. Утром обсудим. Тут твоя сестрица истерику устраивает, разговаривать невозможно.
Но из кухни сам же первым ретировался и захлопнул дверь у себя в комнате. Зловеще клацнул замок.
Пабло повернулся ко мне – на лице ярость:
– У меня все под контролем!
Он весь трясся, как мокрый щенок. И вот этот перепуганный мальчишка станет отцом? И все, что ему известно об отцовстве, он узнал от папаши, который только что в гневе удалился.
За спиной у меня мама застыла соляным столпом. Нико жался к ее ногам, поскуливая, потом лег, будто охранял. Мы все уцелели, но ни мама, ни брат даже спасибо мне не сказали за то, что я вмешалась. Вместо этого они смотрели на меня как на чокнутую.
Не проронив больше ни слова, я ушла к себе. Молча легла на кровать. Кто меня за язык тянул! Да, расхрабрилась, высказалась, а толку ноль.
В пять утра у меня начались месячные – это после целых двух месяцев задержки. Я высунулась из комнаты, проверяя, безопасно ли за порогом. Пробежала в ванну, взяла прокладку. Испачканные трусы скомкала и сунула в пластиковый пакет, а его – на самый верх оконной рамы. Утром успею застирать.
Больше я не уснула. Лежала и наблюдала, как постепенно светлеет в комнате. Пыталась молиться о брате, о маме, даже об отце, но слова замирали на губах. Веры не хватало.
Надо бежать отсюда. Бежать как можно дальше, где отец меня не достанет. Только так я спасусь. И выживу. Я не повторю судьбу Пабло.
Брат ушел из дома на рассвете. Я надеялась улучить момент и поговорить с ним – меня беспокоило, как он. Но Пабло повел себя неожиданно. Я-то воображала, что он заберет все свои модные шмотки и коллекционные фигурки из аниме «Жемчуг дракона», а он просто исчез, как призрак, едва взошло солнце.
Нет, конечно, я радовалась за Пабло и гордилась им, но все-таки какая-то часть меня кипела от гнева. Значит, теперь, когда у него вот-вот появится своя семья и семейные заботы, он меня просто бросил.
Запачканные трусы из ванной исчезли. Надеюсь, не шлепнулись на пол, потому что уж Нико их точно найдет.
Я медленно прошлепала в кухню. Нога болела гораздо меньше, но тело ныло – вчера, готовясь к столкновению с отцом, я напрягла все свои силы. Ожидание было хуже самой ссоры.
Мама сидела на своем стуле, Нико примостился у ее ног. Мы с ней переглянулись. Обе чувствовали себя потрепанными вчерашней бурей. Как потерпевшие кораблекрушение. Мама даже не шила – просто сидела у окна, баюкая в руках чашку с матэ. Раньше после очередной ссоры с отцом вид у мамы бывал измученный, заплаканный, а теперь она была просто раздавлена.
Меня прошила боль, и я прижала ладонь к животу. Мама улыбнулась, глаза у нее ласково увлажнились.
– Слава Господу, у тебя все-таки начались месячные, – сказала она. – Я молила небо, чтобы ты не забеременела, лапочка… Не хочу, чтобы ты страдала так, как будет страдать Марисоль. Вот глупая девица!
Щеки у меня заполыхали. Наверное, если бы я была персонажем комикса или мультика, из ушей бы повалил пар.
– С какой стати тебе бояться, что я беременна? – Голос мой надломился. – У меня всегда нерегулярный цикл.
Мама пожала плечом и отмахнулась – мол, что ты смущаешься.
– Камила, мне тоже когда-то было семнадцать, и у меня был роман с парнем, по которому сохли все девочки. Разница лишь в том, что я поддалась любви и пала.
– Я не дура, – сказала я.
Мама поникла, и мне тут же захотелось взять свои слова обратно. Но было уже поздно. Мама налила мне матэ – показывая, что не обиделась.
– Нет. Ты не как я, – сказала она, постукивая по своему мобильнику. – Ты достаточно умна, чтобы поступить в университет. А поскольку ты еще и родилась под счастливой звездой, то и в футбол играть можешь. Подумать только, ты выбрала футбол. При таком-то выборе… Не упусти свой шанс.
Может, если бы этот совет дал мне кто-то другой, я бы приняла его с благодарностью. Но от мамы он прозвучал как укор.
Она встала и пошла в ванную. Телефон остался на столе рядом с термосом. Я глянула на экран – мама даже не запаролила мобильник, – и к лицу прилила кровь, а голова закружилась.
На экране высветилось фото. Мы с Диего на пляже. Оба стоим на коленях, я запрокинула голову, а он целует меня в шею. То свидание несколько дней назад.
Казалось бы, кадр из разряда «лучше тысячи слов». Но он не передавал ничего, ничего. Счастье снова быть с Диего, мой трепет от того, что я ощущаю его трепет, мои робкие мечты о нашем общем будущем, о том, как мы вместе покорим мир… Ничего подобного кадр не передавал. Вместо этого он показывал девчонку, готовую продаться за шанс быть с парнем… как там сказала мама? С парнем, по которому все сохнут. Все эти девушки, охотницы на футболистов, которых я всегда презирала, – о чем они думали, что чувствовали, чего хотели? Что было потеряно ими из-за скандальных фотографий?