Где-то в Бразилии, Перу и Парагвае точно такие же девчонки грезили о победе и гадали, что за команда эта «Ева-Мария» из Аргентины. Ничего, скоро узнают!
Между мной и Руфиной шло негласное состязание – кто забьет больше голов, и я все еще была в эйфории после своего хет-трика, благодаря которому обошла ее. Исход матчей значения не имел – мы играли ради практики, но оказаться впереди было приятно.
– Хороший гол, – похвалила Руфина после тренировки, и уголок рта у нее дернулся. Зная ее, это можно было засчитать за широкую дружескую улыбку. – Ну что, пари: кто на турнире принесет команде больше очков?
– Заметано!
Мы пожали друг другу руки, скрепив уговор.
Настроение у команды было праздничное, и сеньора Алисия будто помолодела лет на пять. Настрой на победу – верная дорога к победе, всегда говорила она.
Я видела, как блестят глаза у Роксаны, стоявшей неподалеку, но, когда попыталась привлечь ее внимание, она просто развернулась и ушла. Я смотрела ей вслед. Уходит! Уходит с Синтией и Йессикой. Они и на тренировки уже ездят вместе которую неделю. Ревность меня больше не мучила, но Роксаны мне очень недоставало.
Все разбрелись в разные стороны, на ходу изучая распечатки. Можно подумать, если пятый раз перечитаешь расписание, то увидишь будущее!
На прощание сеньора Aлисия отвела меня в сторонку и сказала:
– Итак, Фурия, если на турнире сыграешь как сейчас на тренировках, победа за нами.
– Сыграю, – ответила я и смущенно засмеялась, чтобы скрыть, как меня тронули эти слова поддержки.
– Вы с Роксаной что, так и не разговариваете? – спросила сеньора Алисия неожиданно мягко – такого участия я от нее не ожидала. Сам вопрос тоже застал меня врасплох, но было приятно, что она интересуется.
– Нет.
– Даже в школе?
Я сложила руки на груди.
– Вообще нигде. Я хотела объяснить ей про Диего, попыталась, а она и слушать не пожелала. Никогда не простит мне, что я утаила от нее эту историю, но она не понимает.
Сеньора тренер собрала сумку с футбольным инвентарем и закинула за плечо, как Санта-Клаус свой мешок.
– Тут ты права. Она не понимает, но в то же время помни, Фурия: твоя жизнь – только твоя. В конечном итоге ты играешь для себя или чтобы показать другим, как они не правы? Вот и с любовью то же самое.
– То есть теперь вы считаете, что отношения с Диего – не худшая идея?
Мы уже дошли до парковки, и я помогла сеньоре Алисии сложить всю экипировку в багажник.
Наконец она сказала:
– Насчет этого не знаю. А сказать хотела вот что: футбол – это жизнь. И любовь – тоже. И семья. Я никогда не стремилась вырастить из вас роботов на футбольном поле. Я знаю, на какие жертвы вы все пошли, чтобы играть. Просто хочу, чтобы вы так не терзались.
– Но, может, так лучше, сеньора тренер. Все остальное в моей жизни пошло наперекосяк, так я хотя бы на поле могу делать то, что люблю.
Сеньора Алисия положила руку мне на плечо.
– И делаешь это изумительно.
От удовольствия я просияла, но тут она добавила:
– Просто кое-чего тебе не хватает.
Моя радость погасла. Я ведь пытаюсь все делать как надо! Высыпаюсь, слежу за питанием, не отвлекаюсь. Без Роксаны я почти ни с кем не разговариваю, кроме детей в Добром Пастыре и Диего. Даже когда он поехал на матчи Лиги чемпионов, мы всегда разговаривали на сон грядущий. Вчера ночью он сказал: «Когда последнее, что я слышу и вижу перед сном, – твой голос и прелестное личико, тогда ты мне снишься. Так мы всегда вместе».
У меня замирало сердце, стоило только вспомнить эти слова.
– Но чего мне не хватает? Я стараюсь изо всех сил! – воскликнула я звенящим голосом.
Лицо сеньоры Алисии смягчилось. Она легонько погладила меня по щеке.
– Радости. Легкости. Раскрепощенности. Когда ты играешь, у тебя в голове звучит слишком много голосов. Не забывай: «Если живешь головой, а не сердцем…
– «…ты мертв», – закончила я.
Сеньора Алисия продолжала:
– На то, как ты играешь, влияет мнение других людей. Отмахнись от них. Отпусти их. Будь собой. Ты – Фурия, но помни: игра сама по себе прекрасна.
Она приподняла пальцем мой подбородок, чтобы я посмотрела ей в глаза.
– Как обстановка дома? Я давно не видела твою маму.
С тех пор как Пабло съехал, у мамы совсем опустились руки. Марисоль бросила школу за два месяца до выпуска, и каждый раз, когда она выкладывала в Инстаграме очередной пост «а вот еще про дизайн интерьера в нашей квартире в центре города» или «а вот в детской у нас будет то и это», мама все глубже погружалась в пучину отчаяния. Я хотела помочь, но тонуть вместе с ней не хотела. Рассказать все это сеньоре Алисии я никак не могла, но в глубине души надеялась, что она как-нибудь ухитрится прочитать мои мысли.
Наконец я сказала:
– Все хорошо. Я думала, мама придет болеть за меня на турнир, но в эти выходные «Сентраль» играет дома, так что, скорее всего, она предпочтет болеть за Пабло.
Хорошо маме не было. И она вовсе не собиралась прийти за меня поболеть. Да, «Сентраль» и верно вскоре играл в Росарио, но этот клочок правды терялся на пестром ковре моей лжи. А ведь я впервые солгала сеньоре Алисии! От стыда у меня заполыхали щеки.
– Ты уж постарайся снова играть… с радостью, договорились?
– То есть вы хотите, чтобы я улыбалась на поле? – Я изобразила гневную гримасу настоящей фурии.
Сеньора Алисия расхохоталась, запрокинув голову.
– Нет, Хассан. Я хочу, чтобы все, кто на тебя смотрит, улыбались.
После разговора с сеньорой Алисией я допоздна засиделась в Добром Пастыре – пока меня не выставила сестра Кристина. Начиналось время первого причастия, и ей надо было убирать храм ко множеству церемоний. Я было вызвалась помочь, но монахиня показала на мои шорты и грязные ноги и отправила домой. Она не смилостивилась, даже когда я переоделась в треники.
В автобусе у меня динькнул мобильник. Я глянула новости – «Ювентус» выиграл благодаря двум голам, забитым Диего. Меня так и подмывало пересмотреть голы в записи, но автобус был набит битком, а я забыла дома наушники. Кроме того, неразумно было бы светить таким дорогущим телефоном на публике. Этот телефон служил мне связью с командой, с Диего, со всем миром. Я не могла себе позволить его потерять.
Дома гремел телевизор, а перед экраном расселись папаша, Эктор и Сезар – они поглощали сыр и салями с хлебом. Мама тем временем хлопотала в кухне.
– Салют, Камила, – поприветствовал меня Сезар, оторвавшись от телевизора, и даже улыбнулся и кивнул.
– Всем салют, – сказала я с порога, чтобы не приходилось никого целовать – ни папашу, ни «дядьев». Но вообще-то они и не обратили на меня внимания. Я вошла в комнату – интересно было, что их так заворожило.
Все трое смотрели запись матча «Ювентуса». Когда на экране возник Диего, у меня перехватило дыхание.
– Вот он! – воскликнул Сезар, будто у нас глаз не было.
Эктор нервно покосился на моего отца. Мама оставила посуду в раковине и подошла ко мне, сложив руки.
Оператор не стал показывать разогрев команды, а вместо этого дал панораму стадиона «Альянс». Он был набит под завязку. Уже стемнело, и небо над ослепительно освещенным стадионом было черным – по туринскому времени матч начался в шесть вечера, но середина ноября в Италии – это уже почти зима.
Камера снова показала Диего: он пружинисто бежал по краю поля, переговорить с тренером. У меня снова замерло сердце. Вот он рывком застегнул молнию на спортивной куртке. Кто-то из болельщиков сказал ему что-то, и Диего ослепительно улыбнулся, прищурив глаза. Он был все тот же, что и всегда, но по телевизору выглядел как пришелец из иного, бесконечно далекого мира.
За ним по полю трусил человек в костюме жирафа Джея, талисмана «Ювентуса». Он подбадривал болельщиков, чтобы те кричали погромче, но нужды в этом не было. Когда Диего помахал, с трибун раздался рев. У меня по спине пробежали мурашки. Фанаты «Сентраля» болели за свою команду со всей страстью, но тут было нечто большее. Столько людей на стадионе! И все скандировали: «Титан! Титан!»
– Диего! – прошептала мама. Словно молилась, чтобы в один прекрасный день Пабло тоже дорос до таких высот.
После разогрева команда отбыла в раздевалку, а репортер подбежал к Диего.
– Титан, unas palabras, пару словечек! – взмолился он с узнаваемым буэнос-айресским выговором.
Диего остановился, но глянул на товарищей.
– «Ювентус» любит тебя, Титан, – сказал репортер. – Ты все еще подумываешь потом вернуться в Росарио или хочешь носить черно-белые цвета «Ювентуса» и оставаться bianconero всегда?
– О-о! – воскликнул папаша. – Теперь ему кранты.
Вопрос бы страшно нечестный. Если Диего скажет – с игрой в Италии ничто не сравнится (да и может ли сравниться?), то «Скаундрелс» никогда ему этого не простят. Но и своих преданных фанатов, тифози, он ведь тоже не может обидеть!
– У меня контракт еще на три года. Я за него очень благодарен и пока стараюсь дальше не загадывать. Но я никогда не забуду, что родом из Росарио. Я – «скаундрел» до последнего вдоха и даже после. Но и «ювентусовец» до последнего вдоха и даже после. «Сентраль» дал мне шанс сейчас выступать здесь, в этом святилище футбола. Как вы заставите меня выбрать между ними?
Окаменевшее было лицо отца смягчилось. Репортер, видимо тоже понявший, что его красиво ткнули носом в ошибку, сменил тему:
– Кто сейчас болеет за вас дома?
Диего устремил взгляд прямо в камеру – будто смотрел мне в глаза. Облизнул губы – меня обдало жаром.
– Моя матушка, мои друзья из района 7 Сентября. Ребятишки из школы при монастыре Доброго Пастыря.
Но репортер не сдавался и, будто они с Диего доверительно откровенничали с глазу на глаз, а не беседовали перед камерой на глазах у всего мира, свойским тоном сказал:
– Ты же смекаешь, о чем я.
Он засмеялся, но Диего посмотрел на него намеренно непонимающе.
– Ладно. Спрошу от имени девушек, тех, кто мечтает быть сейчас здесь с тобой: ведь есть какая-то близкая подружка, которая за тебя страстно болеет?