Я подняла руку. За мной – почти вся команда.
– И вот они мы. Неукротимые. Непобедимые, – сверкая глазами, воодушевленно продолжала сеньора Алисия. – Да, много кто думает, что футбол – это просто игра. Но поглядите, какая у нас получилась семья.
Роксана придвинулась и обняла меня, а я ее.
– Времена меняются, и у вас, девочки, появились возможности, о каких женщины моего поколения и мечтать не могли. Vivas nos queremos – любить и быть живой! Футбол – наш, аргентинский, способ любить и праздновать жизнь. Давайте отдадим дань памяти Эде и другим убитым девочкам тем, что будем делать любимое дело. И делать его на отлично.
Ее слова вновь зажгли во мне погасшее было пламя. И, похоже, не только во мне, а во всех девочках. Даже у сеньоры Фонг засверкали глаза.
– Chicas, – позвала она нас, – пицца-то! Идите поешьте наконец.
Дважды нас просить не понадобилось. Мы все пошли в кухню. Там, передавая друг другу матэ, мы все горевали как сестры, но в то же время я чувствовала, как взбодрил меня призыв сеньоры Алисии – призыв бунтовать, выйдя на матч.
Настанет такой день, когда при рождении девочки в Росарио земля дрогнет от радости за ее будущее, а не от страха за него.
29
Яэль отвезла меня домой на маленьком автомобильчике своего отца. Бóльшую часть пути мы молчали, но, когда добрались до нашего района, она выпалила вопрос, который, похоже, озадачил ее еще дома у Роксаны:
– Как думаешь, сколько лет сеньоре Алисии?
Я прикинула. Вообще-то, я никогда об этом не задумывалась. Сеньора тренер явно старше моей мамы.
– Пятьдесят?
– Такая старая? По-моему, у нее просто морщины. Моей маме сорок пять, а она не в состоянии пробежать и квартала, не выкашляв потом легкие, а сеньора Алисия? Да она запросто меня обгонит.
– Давай погуглим.
Машина издала зловещий звук, и Яэль, вздрогнув, быстро переключила передачу.
– Ой, я привыкла к машине Лучиано, у него автомат.
– Шикардос! – поддразнила я.
Она покосилась на меня.
– Ну, не такой шикардос, как у Сама-Знаешь-Кого…
– У Волдеморта, что ли?
Мы обе захохотали.
– Умеешь ты увиливать! Нет, я про Диего, дурная!
Я велела себе не краснеть и сказала:
– Вообще это ты увиливаешь – вон, сменила тему.
Яэль подъехала к нашему дому. Мотор так громко рычал, что не заметить наше появление было невозможно. Тут как раз показались донья Китти и Франко – судя по пакетам, шли из магазина. Они с любопытством воззрились на нас.
Я помахала, Франко ответил, но его бабуля прикинулась, будто в упор нас не видит.
– Суют нос не в свое дело, да? – спросила Яэль. – Ты даже не представляешь, что наши соседушки несут про нас с Лучиано. Тьфу, вспоминать тошно.
Я представила и поежилась.
– Но никто не спрашивает, чем помочь?
Мы обе одновременно помотали головами.
– Ну все, побегу. Пока, – сказала я.
Пронеслась мимо доньи Китти, взъерошила волосы Франко и взлетела по лестнице через ступеньку. Хотя на небе уже светился Южный Крест, я была полна решимости вытащить маму из постели. Она не помогла мне стать футболисткой, когда я была младше, но совсем недавно помогла пробиться на турнир. Если бы не она, я бы всего этого не достигла, а теперь я нужна ей.
– Привет, детка, – встретил меня Пабло.
Он сидел перед телевизором, где беззвучно мельтешила реклама. Рядом пристроился Нико, положив голову брату на колени.
– Паблито! – Я подбежала и крепко обняла его, моргая, чтобы не расплакаться. – Вернулся!
Он засмеялся, чмокнул меня в лоб, а я заглянула в его темные глаза.
– Я соскучилась по тебе, tarado, балда!
В ответ он лишь улыбнулся. Да, это в духе Пабло. Он по мне не скучал и врать не желал.
Я спросила:
– Мама что, так и не вставала?
Телевизор ожил – после рекламы начался мультсериал «Бен-10», – и Пабло снова сделал потише.
– Она в душе, – ответил брат. – Мы немного поговорили, и она сказала, что хочет переодеться.
Я прислушалась.
Мама напевала в ванной!
– Ты давно приехал? – спросила я.
– Как получил твое сообщение, так и приехал. Я все равно был в этом районе. Ты меня не замечаешь, но я всегда поблизости.
Наверное, Пабло хотел как лучше, но получилось очень в духе папаши.
– А ты где была? – спросил он.
– Ходила на марш в память девочки, которая сегодня погибла.
– Еще одна?
Меня затрясло, и я обхватила себя руками.
– Ее звали Эда. Ей было всего двенадцать!
Лицо у Пабло отвердело.
– У Марисоль будет девочка. То есть я хотел сказать: у нас с ней будет девочка.
Дочка! Пабло станет отцом дочки. А я – тетей. Я снова обняла его.
– Поздравляю, Паблито. Я так за вас рада!
Я не лгала, но так много осталось недосказанным, что эти слова все равно прозвучали фальшиво. Как нам защитить эту девочку? Каково Пабло наблюдать, что мир уничтожает нас?
– Давай отметим – выпьем матэ. – Я направилась к плите, но уголком глаза подметила подозрительного вида лужу на полу. – Нико, – вздохнула я, и песик, который прекрасно знал, что́ я хочу ему сказать, жалобно заскулил.
Я пошла вытирать лужу, а Пабло просто засмеялся.
После первого выплеска чувств между мной и братом повисла неловкость. Отвратительное ощущение – меня будто липким туманом обволокло. Но какими словами прорвать эту пелену, я не представляла. А на ум шли только обвинения и насмешки. Почему Пабло бросил маму? Почему ее не позвали на УЗИ Марисоль? Не поэтому ли мама была так подавлена? Как мог Пабло сразу же не поделиться со мной новостью про малыша? И почему, почему ему непременно надо душиться тем же одеколоном, что и Диего?
Если начну его допрашивать, ничего хорошего не выйдет. Завзятым лгуном Пабло никогда не был, но, если попадал в уязвимое положение, умел отмолчаться. Недоговаривать – это тоже лгать.
Поскольку завести любой разговор о его или моей жизни значило нарушить границы, я переключилась на тему, которая нас с братом всегда объединяла, – на папашу.
– А он где? – спросила я.
– Где сейчас, не знаю, но мы вместе были на встрече у моего менеджера в клубе. Папа пытается вписать в контракт пункт об аренде.
По тону брата стало ясно: они с папашей помирились и у них все более чем хорошо.
– Аренде?
Пабло утомленно закатил глаза, и мне так захотелось ему врезать, что я стиснула руки.
– У меня появилась возможность на следующий год поехать в Мехико. На условиях аренды, но тем не менее.
Все мои благие намерения соблюдать дипломатичность мигом исчезли.
– Почему ты мне не сказал?
Брат пошевелил губами, но никак не мог решиться. Наконец он сложил руки на груди и буркнул:
– Чья бы корова мычала…
Сколько яда в голосе! У меня заколотилось сердце от волнения и бешенства.
– На что ты намекаешь? – сказала я, подойдя поближе.
Братец сунул мне прямо под нос мобильник. Я секунду-другую смотрела на экран и вот прочла заголовок в «Ла Капитал».
ЧЕМПИОН ЛИГИ «ЕВА-МАРИЯ» ПРИМЕТ УЧАСТИЕ В ПЕРВОМ ЮЖНОАМЕРИКАНСКОМ КУБКЕ В РОСАРИО
Быстро проглядела статью. В основном писали о сеньоре тренере – «неистовой Алисии Аймар». О том, что она была в составе первой женской футбольной команды, которая играла в Штатах в начале девяностых. Упоминали и меня, но не по имени, а лишь как сестру Пабло Хассана и «новенькую пассию Диего Феррари».
– Глазам не верю! Статья о женской футбольной команде, а по именам назвали только вас с Диего! Вот он, патриархат! Фу, я возмущена! – Я деланно засмеялась, чтобы как-то разогнать ядовитое облако, окружившее нас.
Но, оторвавшись от телефона, я увидела, что брат вне себя.
– Думаешь, ты лучше меня, раз играешь из любви к футболу и все такое? Да что ты вообще понимаешь в футболе? На одной любви далеко не уедешь. Камила, я всю жизнь надрывал задницу лишь с одной целью: спасти нашу семью.
Краем сознания я отметила, что мамино пение в ванной смолкло.
– А я не просила тебя меня спасать.
На это он разозлился еще больше.
– Я отдал этой семье всю жизнь!
– Футбол – не рабство, Пабло, – напомнила я.
– У меня никогда не было выбора. Почему ты просто не уехала с Диего, как только подвернулась возможность? Могла бы заниматься его карьерой, поддерживать. Сколько ни тужься, у тебя ничего не выйдет. И столько денег, сколько нам надо, тебе вовек не заработать.
– А ты полагаешь – все дело в деньгах? Думаешь, я стану как твоя малютка Марисоль? Она-то что вообще знает? И что она говорит о Мехико, а, Жеребец? – поддразнила я. – Мне казалось, она мечтает об Италии.
Пабло оскалился в зловещей усмешке.
– Она поедет, куда я поеду. Она ждет моего ребенка.
– Да ей еще восемнадцати нет! Что она видела в жизни, что она может понимать?
– А ты? Издалека очень удобно изображать подружку Диего. Если бы ты его любила, была бы рядом с ним, нет? Но, может, он просто с тобой забавляется, играет – как я и предсказывал.
Братец не орал на меня с тех пор, как мы были детьми, но теперь его голос загремел совсем как у папаши.
Я отшатнулась. Но это не значило, что я отступаю, сдаюсь. Мы оба были детьми своего отца, и обоим досталось проклятое наследство – бурный темперамент и острые, злые языки.
– Ты не смеешь ничего говорить о нас с Диего!
Пабло рассмеялся, да так издевательски, что меня будто хлыстом ударили.
– Негрита, ты и правда думаешь, что он тебя любит? Vamos, por favor! Ну что ты, в самом деле. Он сегодня забил гол в Барселоне. С какой радости ему возвращаться к тебе, если он может заполучить любую?
Я влепила Пабло пощечину.
Да такую звонкую, что эхо отдалось по всей кухне, вместе с отчаянным лаем Нико.
Пабло с шипением втянул воздух сквозь зубы. И весь побелел.
Ладонь у меня зудела. Я ударила брата впервые в жизни. Несмотря на обстановку, в которой мы выросли, Пабло ни разу не поднимал на меня руку. Я уже готова была извиниться. Да и у него лицо смягчилось – он явно простил меня, прежде чем я успела заговорить.