– Что у вас происходит? – В кухню вошла мама в тюрбане из полотенца.
Но никто из нас не успел и рта раскрыть. Входная дверь с грохотом открылась нараспашку, и папаша влетел в квартиру так, будто за его плечами свирепствовал ураган «Судестада».
Пабло сразу сник, и в душе у меня вскипела злость: мой брат, без пяти минут молодой отец, так съежился.
– Камила, – с нажимом спросил отец, – ты где только что была?
Я поймала настойчивый взгляд мамы. В нем была мольба придумать любое правдоподобное оправдание.
Но мне надоело врать и изворачиваться. Мы все погребены под горами вины, осуждения, стыда и лжи. Хватит прятаться! Сейчас я папашу разочарую – пусть удивится и переваривает как хочет. Мне надоело тащить на себе этот груз.
– Где ты была? – злобно орал он, брызжа слюной.
Ростом он был намного выше, но я не съежилась.
– Ходила на марш памяти пропавшей девочки.
– Зачем ты тратишь время на протесты? Нет чтобы заняться чем полезным! Смотри мне, узнаю, что связалась с этой сворой абортниц в зеленых платочках…
– Абортниц? – Мама воззрилась на меня так, будто я лично убила младенца в телевизионном эфире. – Камила, разве мы так тебя воспитывали? Послушай, зачем ты вообще якшаешься с такой публикой?
– Так, послушайте. Во-первых, марш протеста не имел отношения к абортам и чему-то подобному. Мы шли с плакатами «Ни одной меньше». Да, некоторые участники были с зелеными платками. Но мы отдавали дань памяти погибшей девочке, Эде. Она сестра… была сестрой моей подруги.
– Да убийства и изнасилования происходят постоянно! – Папаша завелся. – Это журналисты всё раздувают и преувеличивают! Если бы эта девица не водилась со всяким отребьем…
– Отребьем? Она шла в школу!
– Да, но ее сестрица принесла в подоле, а сама даже школу не окончила, – добавила мама. – Мы ведь про сестру Марисы, разве нет?
Мне захотелось рвать на себе волосы, визжать, рыдать. Но они ни за что не поймут. Так что я просто воспользовалась случаем – вскинула руки, мол, с меня хватит, и направилась было к себе.
Но отец схватил меня за локоть, да так грубо, что я ойкнула от боли. Нет уж, я ему не тряпичная кукла! Я вырвалась, он попытался схватить меня снова, но потерял равновесие и упал, сбив с ног и меня.
Мама с Пабло что-то кричали, но я не понимала ни слова. Нико носился вокруг и панически тявкал. В голове моей зароились призраки былого, причитая, что я сама во всем виновата. Но подоспели и ангелы-хранители, весь сонм, который различила знахарка Мириам вокруг меня. Они закричали мне: «Вставай!»
И я поднялась на ноги.
Папаша был старше, но все-таки крепок – как-никак спортсмен. Он схватил меня за волосы, собранные в хвост, и повалил обратно на пол. Я не могла вдохнуть.
– Не смей меня трогать! – завопила я.
Пабло плакал, а мама беспомощно твердила:
– Андрес, не бей ее. Соседи услышат!
– Да чихать мне на соседей! – Папаша выдернул из брюк ремень, сложил пополам, хлопнул.
– Ты меня не ударишь. – Я подняла руку, но встать с пола не могла.
Быстрое движение – и я почувствовала на губах вкус крови. В ушах зазвенело.
Внезапно Пабло бросился на отца. Они сцепились.
– Ты ее больше не тронешь! – кричал Пабло, но отчаянным, жалким, сиплым голосом. Отец отбросил его. Потом поднял с пола мой мобильник – должно быть, тот успел выпасть из кармана.
Нос у меня кровил, я утерлась рукавом адидасовской куртки. Кровь быстро впиталась в голубую ткань. Теперь издевательски смеялся уже отец. Он прочитал с экрана:
– «Возвращаюсь в Турин после того, как надрал задницу “Барселоне” в Лиге чемпионов, Фурия! В следующий раз будем здесь вместе». – Глянул на меня сверху вниз. Потом на маму. – Видишь, Изабель? Ты портишь глаза над шитьем, а у этой сопливки уже и мобильник дорогой завелся, и курточка фирменная, и Италия ей обещана. Чем он еще с тобой расплачивается, маленькая потаскушка?
Конечно, ответа он не ждал. Занес руку и одним ударом расколошматил мой мобильник об пол.
– Прекрати! – неожиданно твердо сказала мама. – Андрес, немедленно прекрати!
– А, значит, это я тут плохой? Годами вкалывал, приносил себя в жертву семье. И все ради чего? Ты связалась с дурной компанией, Камила. Эта школа для девочек, эти твои книжки вывихнули тебе все мозги. А футбол превратил в пацанку. Что? Думала, я не узнаю о твоем маленьком увлечении? Я всегда за тобой слежу. Я все знаю!
Я не хотела поддаваться страху, но кровь у меня в жилах заледенела. А отец уже повернулся к Пабло.
– А ты? Неудачник, позорище. Даю тебе полгода на Мехико, прежде чем выяснится, что ты бездарь похуже своей сестрицы. Твоя мать – просто обуза. Если бы не все вы, дармоеды, моя жизнь была бы куда лучше.
– Тогда убирайся, Андрес, – сказала мама. Помогла мне встать. Заглянула в мое разбитое лицо, и из глаз ее покатились слезы. – Уходи прямо сейчас.
Отец попятился.
Вот оно! Теперь или никогда! Так просто я ему уйти не дам. Не прощу, что он держал нас в заложниках и обвинял в своих неудачах. Не прощу, что растоптал самооценку Пабло, что испоганил мамину любовь.
– Можешь нас бить, можешь орать, но от ответа тебе не уйти, – дрожа, заявила я. – Пора расплачиваться, папочка.
Кажется, он впервые растерялся. Потом ухмыльнулся.
– Думаешь, у тебя получится меня шантажировать? – Он потер руки, словно разминаясь. – Да твоей маме все про нее известно. И про других она раньше тоже знала. У нас с ней маленький симпатичный уговор, верно, Изабель?
Мама заплакала, но не сжалась, как рассчитывал отец.
За дверью гомонили голоса, но я уже не могла остановиться.
– Мамуля, – сказала я, боясь, что момент упущен, что мама растеряла свое мужество. Но она поразила меня.
– Убирайся! – крикнула она. – Ты больше не сделаешь нам больно!
Отец кинулся на нее, но мы с Пабло заслонили маму.
Краем сознания я подумала: вот так и гибнут. Все эти новости в газетах, про случаи домашнего насилия, про так называемые «преступления на почве страсти», – вот с чего они все наверняка начинались.
Но мы с мамой и Пабло уже не боялись, что будет. Сейчас мы разрывали замкнутый круг.
У отца на физиономии же красовались три ссадины. И он как будто стал меньше ростом. И побледнел.
– Ты и правда этого хочешь, Изабель? Смотри, я если сейчас уйду, так больше не вернусь. А когда от тебя и дети уйдут, останешься одна.
В дверь постучали.
– Полиция! – звонко провозгласил женский голос.
Отец заметался, как таракан, который хочет шмыгнуть обратно в темноту, когда в кухне зажгли свет.
– Открыто! – крикнул Пабло.
Отец просто не успел ни сбежать, ни прибить нас. В квартиру вошли полицейские. Мы с мамой и братом подняли руки над головой. Но полицейские мигом оценили ситуацию и сразу направились к отцу. А ко мне подошла темнокожая женщина в синей форме.
– Все, сердечко мое, corazón, вам теперь ничего не угрожает, – мягко сказала она. – Он вам больше не навредит.
В дверях толпились соседи. Кто-то уже давал показания полиции. Я обмякла на мамином плече и наконец разрыдалась.
30
Что тебя не убивает, то делает тебя сильнее? Какая ложь! Снова и снова описывая полиции нашу схватку, я не ощущала никакого прилива сил.
На следующий день я была совсем разбита и измучена. Собрав жалкие остатки сил, я кое-как дотащилась до Доброго Пастыря.
Увидев мою распухшую щеку, Карина ахнула, но вопросов не задавала. Вместо этого моя ученица вручила мне одну из своих книжек со стихами.
– Сеньора учительница, раз вы любите детские книги… я вам нашла книжку детских стихов Габриэлы Мистраль. Может, и вам понравится. – И ушла, прежде чем я успела сказать спасибо.
В тот вечер я читала себе стихи вслух перед сном, и звук собственного голоса убаюкал меня. На следующее утро прилива сил тоже не наблюдалось, а в дверь позвонили – и на пороге стояли сеньора Алисия и Роксана.
– Мы узнали новости сегодня утром, а потом ты не явилась на тренировку – вот и решили проведать, – сказала Роксана и крепко обняла меня.
Стоит расплакаться разок, и уже не остановишься. Теперь у меня снова полились слезы. Я рыдала и не могла успокоиться. Но Роксана держала меня в объятиях.
– Я подвела дочь, – вдруг сказала мама.
Роксана посмотрела на меня, и глаза ее тоже наполнились слезами.
– Мы все ее подвели.
Сеньора Алисия взяла за руки меня и маму.
– Нет, Изабель, нет, Роксана. Ничего подобного.
– Да я сама себя подвела.
Сеньора Алисия сжала мои пальцы.
– Никого ты не подвела, Камила. Если уж на то пошло, чтобы противиться насилию, нужно быть сильным человеком. А ты сумела.
Я кивнула и в ответ сказала все, что она ожидала от меня услышать, а потом сеньора Алисия заявила, что ей необходимо потолковать с моей мамой с глазу на глаз, и мы с Роксаной ушли ко мне в комнату.
Роксана здесь не была лет сто. Она посмотрела на фотографию, где Диего, Пабло и я сидели на дереве и ели nísperos, мушмулу. Пабло привез этот снимок вчера, по дороге в отель, где его ждала вся команда «Сентраля» перед следующим матчем. Очень в духе братца: вместо извинений на словах сделать такой жест. Но я и без того уже простила Пабло. Замкнутый круг разорвался благодаря мне.
– Прости, что не рассказывала тебе про Диего. – Я села на кровать.
Роксана устроилась рядом и взяла меня за руку.
– А ты прости, что я вела себя по-свински, как только ты про него заговаривала.
Я легонько пихнула ее локтем в бок.
– Почему ты его недолюбливаешь?
– Не то что недолюбливаю, – объяснила Роксана, – просто испугалась, что он как все эти футболисты, включая твоего брата. Не хотела обидеть.
Я заглянула ей в лицо.
– А теперь ты о Диего иного мнения?
Роксана пожала плечами.
– Пока не знаю. Похоже, что слава и деньги его не изменили… ну, не настолько. Когда он говорит о тебе, так вообще душка.