А его партия? «Голодная, измученная рабочая масса… чувствует правду, не бросает партию, которая изумительно борется все время революции… Сочувствие, общее доверие рабочих несомненно с ними, как и мое сочувствие неизменно все время революции было с ними, коммунистами-большевиками».
К большевикам зовет «непоколебимая твердость, непреклонность, настойчивость в проведении намеченных целей…»
Больше медлить нельзя. Решение принято. Разрыв с анархистами завершен. Прямо в лицо им брошены резкие слова осуждения.
И на страницы дневника ложатся твердые, уверенные строчки, выстраданные и закрепленные в сознании и в сердце:
«Я побывал в рядах мечтателей, пожил с ними, поварился в их соку и вырвался оттуда как ошалелый, чертыхаясь и проклиная… Хороший урок получил от этих скитаний по партиям и группам. Интеллигент без классовой базы. Шараханье из стороны в сторону. Теперь прибило к мраморному, могучему берегу-скале. На нем построю я свою твердыню убеждений. Только теперь начинается сознательная моя работа, определенно классовая, твердая, уверенная, нещадная борьба с классовым врагом. До сих пор это было плодом настроений и темперамента, отселе это будет еще — и главным образом — плодом научно обоснованной смелой теории…»
Друзья-большевики Исидор Любимов и Валерьян Наумов сердечно поздравили Фурманова, узнав об его решении. 5 июля он передал в газету «Рабочий край» заявление, короткое и решительное. Вез объяснений и комментариев:
«Заявляю о своем выходе из группы анархистов и о вступлении в организацию коммунистов-большевиков..»
Большевики приняли его в свои ряды без всяких подозрений и упреков. Конечно, немалую роль сыграло здесь слово Фрунзе. Фурманов был глубоко признателен ему. Сам он еще чувствовал некоторую растерянность. Он понимал, что в судьбе его произошло «событие колоссальной важности». «Я причастился того учения, которое не осмеливался назвать своим, выполняя его самым усердным образом в течение всей резолюции. Теперь я весь повеселел, сделалось легко, свободно… Я даже не смею еще назвать себя коммунистом-большевиком. Слишком ново, слишком торжественно, празднично, значительно…
Хочется работать, работать, работать. Откуда-то взялись новые силы, свежая бодрость, огромное желание без устали трудиться.»
Путь к большевизму окончился. Начался путь Дмитрия Фурманова в большевизме.
Сложен и извилист был путь Фурманова к большевизму. Но, вступив в ряды Коммунистической партии, он доказал трудом своим и в тылу, в родном городе, и в боях гражданской войны, и потом на идеологическом, литературном фронте, что верен партии до конца, до последнего дыхания. Он был верным солдатом партии в дни самых тяжелых испытаний.
Авторитет его в партии рос с каждым днем. Хотя вначале не избежал он и косых, подозрительных взглядов.
«Смелее, смелее, — повторял он себе непрестанно, — много еще будет испытаний — терпи. Ты ведь подошел к партии коммунистов не в медовый месяц ее октябрьско-ноябрьских побед… Ты подходишь… к ней как раз в период тягчайших страданий, которые она переживает».
В Москве и Ярославле вспыхнуло пламя эсеровско-белогвардейских мятежей. Иваново-Вознесенская губерния объявлена на военном положении. Убийство немецкого посла Мирбаха провоцировало новое вторжение немецких войск. Зловещие тучи интервенции нависали над молодой Советской республикой, угрожая ей смертельной опасностью, в стране свирепствовали голод, эпидемии тифа, недобитые черносотенцы целились из-за угла в каждого революционера.
Фурманов вместе с иваново-вознесенскими большевиками формирует отряды коммунистов на подавление эсеровского мятежа в Ярославле, мобилизуется сам — сражаться с оружием в руках. («Снова переживаем корниловские, красновские дни. То же волнение, та же горячка…») Почти ежедневно выступает он с лекциями, докладами, беседами среди рабочих фабрик и заводов, то и дело едет по деревням, рабочим поселкам и фабричным городам текстильного края, всюду выступая как горячий пропагандист идей Коммунистической партии. Теперь он уже имеет право говорить. «Мы, коммунисты».
К лекциям он готовится основательно. Перечитывает сочинения Маркса, Энгельса, Ленина. Делает многочисленные выписки, составляет конспекты.
Темы лекций его многообразны: «Международное положение Советской России», «Текущий момент», «Аграрный вопрос и социализация земли», «Вопросы создания новой школы».
Он проводит съезды местных Советов в Юрьевце, Кинешме, — в родном селе Середа (ныне город Фурманов), выступает в Кохме, Шуе, Тейкове.
Даже дневник сейчас отложен в сторону. Хотя пишет он почти каждый день. Пишет острые публицистические статьи в «Рабочий край» — о дисциплине, о партийном строительстве, о роли интеллигенции в революции.
Бывает и так: начнет статью, а тут срочный выезд, срочное поручение. Статья оборвана на полуслове. А потом, по возвращении, она насыщается новым материалом о только что увиденном, сегодняшнем, злободневном.
4 августа неожиданный праздник. Приезжает Анна Никитична.
Фурманов оформляет свои отношения с Наей. Теперь они официально объявлены мужем и женой. Семья… Первый поздравитель — Михаил Васильевич Фрунзе. Где-то раздобыл он даже букет красных гвоздик…
Все понимающий и чуткий Фрунзе дает ему отпуск.
«Молодые» уезжают в деревню Ваньтино (близ Тейкова). В свой «медовый месяц» Фурманов организует в деревне комитет бедноты и проводит очередную беседу о текущем моменте.
Но сейчас остается время и для прогулок по лесам и широким деревенским полям и для долгих задушевных разговоров.
«Я начинаю затягиваться в семейную жизнь, — иронически заносит он в дневник, — начинаю входить в положение «мужа».
О чем только не вели они разговоров в эти короткие недели и как непохожи были эти беседы на те, которые в юности вел он с Наташей Соловьевой! Каждое его слово находило сейчас отклик в родной душе.
Но «медовый месяц» оборвался неожиданно быстро. В Екатеринодаре заболела мать Анны Никитичны, и, не прожив с мужем двадцати дней, она срочно выехала на Кубань.
Опечаленный Фурманов вернулся в Иваново-Вознесенск.
И опять суровые будни, насыщенные трудом и борьбой.
Фрунзе избран председателем окружкома (потом губкома) партии. Он же военный комиссар Ярославского округа, куда входит и Иваново-Вознесенск. К работе в военном комиссариате Фрунзе привлекает и Фурманова. Ему он поручает руководить всей агитацией и пропагандой среди военных частей округа. Тан становится политическим комиссаром будущий комиссар Чапаевской дивизии.
Обстановка в округе, как и во всей стране, грозная.
Суровая осень 1918 года. Один заговор сменяется другим. На заводе Михельсона эсерка Каплан стреляет в Ильича. Чрезвычайное сообщение ВЦИК за подписью Я. Свердлова гласит:
«…Всем, всем, всем… Несколько часов тому назад совершено злодейское покушение на тов. Ленина… На покушения, направленные против его вождей, рабочий класс ответит еще большим сплочением своих сил, ответит беспощадным массовым террором против всех врагов революции. Товарищи! Помните, что охрана ваших вождей в ваших собственных руках… Теснее ряды!»[5]
2 сентября ВЦИК постановил объявить всю страну военным лагерем и учредить Революционный военный совет республики.
«Все силы и средства Социалистической Республики ставятся в распоряжение священного дела вооруженной борьбы против насильников…
Поддержанная всем трудовым населением страны Рабочая и Крестьянская Красная Армия раздавит и отбросит империалистических хищников, попирающих почву Советской Республики».
«Сгрудились черные события, — записывает Фурманов, — убийство Урицкого, покушение на Ильича…заговор Локкарта… Чертова бездна всяких дел. Все необходимо срочно осветить широким массам. И мы немедленно взялись за работу… Настроение всюду достаточно хорошее, несмотря на то, что положение рабочих невыносимое. Голодают отчаянно. И все-таки терпят. Просто диву даешься — откуда только у них такое терпение».
Покушение на Ленина особенно волнует Фурманова. Он еще не видел вождя революции (это еще впереди), но полюбил его давно душой и на сотнях митингов рассказывает о нем рабочим, солдатам, крестьянам как о самом близком и дорогом. Он читает воззвание Центрального Исполнительного Комитета и призывает к бдительности, к боевому отпору врагам.
В эти грозные дни ему, Фурманову, партия оказывает огромное доверие. По предложению Фрунзе его, столь недавнего еще члена партии, избирают секретарем Иваново-Вознесенского окружкома РКП(б).
Он становится правой рукой Фрунзе.
И взволнованно записывает в дневник: «То, что Ленин значит для всей Руси, Фрунзе означает для нашего округа: человек неутомимой энергии, большого ума, больших и разносторонних дарований. Человек, с которым легко, свободно работать, на которого во всем можно положиться, который, делая, — делает все хорошо».
Фурманов снова работает день и ночь, выступает на партийных съездах по всей области (Шуя, Кинешма, Тейково), особое внимание уделяет красноармейским частям. Далеко позади остались все колебания и сомнения. («Несколько недель уже состою секретарем окружного комитета партии. Веду широкую работу и чувствую себя так, словно занимаюсь ею долгие годы».)
И все же полного удовлетворения нет. Одна новая мысль овладевает его сознанием.
Молодую Советскую республику со всех сторон окружают враги. Нужно защищать ее с оружием в руках. Недостаточно агитировать красноармейцев и носить военную форму. Надо самому вступить в ряды Красной Армии, надо самому отправиться на фронт, на линию огня.
«Теперь пришел к разрешению вопрос большой важности. Вопрос, над которым я долго раздумывал, который все время точил мои мысли. Вопрос с Красной Армией. Долго я носил в душе мечту о поступлении в ряды Рабочей Армии, теперь эта мечта должна осуществиться. Нечего оттягивать дни — вопрос должен быть разрешен завтра же. Мало теперь только одной любви к рабочим, мало одного сознания, что у тебя все самое святое и дорогое в защите угнетенных, обездоленных людей… Надо на деле показать, что ты во всякую минуту с ними и всегда готов бороться за их дело, на служение которому теперь ушло все, что есть честного и благородного. Наступил момент