Сюда рвутся и части генерала Деникина, чтобы, соединившись с Колчакам в Саратове, начать совместное наступление на Москву. В связи с этим меняются наши стратегические планы. Предполагали идти на Туркестан, добывать хлопок. Теперь придется сосредоточиваться в районе Самары.
Восточный фронт объявляется главным фронтом.
Ленинский призыв «Все на Колчака!» мобилизует народные силы.
Он, Фрунзе, назначен командующим южной группой войск Восточного фронта. В качестве одной из ударных частей фронта формируется 25-я дивизия.
Командующего вызвали к прямому проводу, и он не успел окончить свой разговор с Чапаевым и Фурмановым.
Пригласил их вечером на чаепитие.
Адъютант Фрунзе Сиротннский задержал Фурманова, шепнул ему о просьбе Фрунзе прийти на пятнадцать минут раньше назначенного времени. Фурманов понял, что командующий хочет поговорить с ним наедине.
Сославшись на какое-то личное дело, он вышел из дому раньше Чапаева. Тот подозрительно досмотрел ему вслед.
Михаил Васильевич обнял своего «крестника». Однако не было времени для сантиментов. С минуты на минуту мог прийти Чапаев.
Фрунзе сказал, что хочет назначить Чапаева начальником 25-й дивизии, в которую в качестве пролетарского ядра войдет и 220-й Ивановский полк. Каково мнение Фурманова? Годится ли Чапаев на такой ответственный пост?
Фурманов ответил без раздумий. Да, годится. Это настоящий герой, народный самородок, готовый драться за Советскую власть до последней капли крови. «Конечно, — добавил Фурманов, — он человек трудный, своевольный, неотесанный, ему еще надо помочь разобраться во многих сложных вопросах борьбы. Его еще надо воспитывать».
Именно так думал и сам Фрунзе. Он не успел ответить Фурманову. Шумно, поддерживая серебряную свою шашку, вошел Чапаев. Хитро оглядел Фрунзе и Фурманова. Понял все. Но промолчал.
— Так вот, Василий Иванович! — сказал Фрунзе. — Реввоенсовет решил назначить вас начдивом двадцать пятой. А комиссаром к вам, конечно, Фурманова. Вы ведь уже узнали немного друг друга? Возражений нет?
Возражений не было.
Снова долгая, утомительная дорога на лошадях, снова задушевные беседы командира и комиссара. Оба лежат в повозке, на сене, закутавшись в тулупы и бурки, тарахтят по степи колеса, задувает пурга, над головой черное беззвездное небо, не спится. О многом думается в такие ночи. И о предстоящих боях и о прошлом.
Фрунзе разрешил заехать в Вязовку, родное село Чапаева.
В Вяэовке был размещен немалый гарнизон. Председатель Совета в честь приезда земляка-героя созвал митинг. Народный дом был переполнен. Чапаев выступил с горячей речью. Обещал разбить Колчака и всех белогвардейцев. А потом попросил комиссара рассказать что-нибудь научное. Фурманову сильно недужилось. Да и не хотелось повторять то, что говорил Чапаев о предстоящих боях. Он собрал все силы и прочел лекцию… о Парижской коммуне.
Сам был удивлен тому, с каким вниманием его слушали Как это все было необыкновенно. Степь. Буран. Затерянное в! снегах село Вязовка. Красноармейцы, готовые к боям. И… Парижская коммуна. Он связал лекцию с текущим моментом. Колчак и Тьер. Фрунзе и Делеклюз. Домбровский и Чапаев. Все причудливо переплелось в небольшой этой лекции.
Чапаев застыл в старом театральном кресле. Он слушал с таким пристальным вниманием, что казалось, даже не дышал, боясь пропустить слово. Он гордился своим ученым комиссаром.
6 апреля была получена телеграмма от Фрунзе. Чапаев и Фурманов должны немедленно выехать в Бузулук, где будет расположен штаб новой дивизии. Предстояли боевые действия.
Завершив в ту же ночь все дела в Уральске, начдив и комиссар на заре в сопровождении двух ординарцев помчались в Бузулук.
И в этой стремительной поездке, на коротких привалах не прекращались бесконечные их разговоры. Фурманов стал самым близким человеком для Чапаева. Начдив раскрывал перед ним всю свою душу.
— Я убедился, — говорил он, — что, пока мы у богача не отымем его богатство, пока мы все не передадим беднякам, покою не будет. Вот почему я и коммунистом-то сделался — тут я лучше Ленина все понимаю…
Не задерживаясь в штабе дивизии, не отдохнув даже с дороги, начдив и комиссар поехали в расположение частей.
В селе Сорочинском разместилась первая бригада — Пугачевский и Домашкинский полки.
Командовал бригадой соратник Чапаева, совсем еще молодой, двадцатидвухлетний Иван Семенович Кутяков, проведший уже немало боев, много раз раненный и контуженный.
Иван Семенович немедленно созвал весь командный состав в кинематографе «Олимп».
Узнав о приезде Чапая, валом повалили в кинематограф и красноармейцы. На митинг собралось больше тысячи человек. И опять бок о бок, каждый по-своему, прекрасно дополняя ДРУГ Друга, выступили начдив и комиссар. А когда окончился митинг, на сцене появилась неизменная гармонь. И Чапай «выдал» камаринского. Плясал он без устали, легко и красиво. Хлопали ему без конца. А потом появились и другие плясуны.
Особенно пришлось по нраву бойцам, что сам начальник дивизии не важничает перед ними и пляшет до упаду.
Фурманов был сначала несколько смущен тем, что Чапаев выступает в роли плясуна. А потом понял, что в красноармейской среде, накануне тяжелых боев, это и уместно и весьма полезно. Это была отдушина. Полки, все время находившиеся в боях и походах, теперь хоть несколько часов отдыхали.
А вместе с бойцами их командиры. И Фурманов даже пожалел, что не может сплясать русскую на пару с Чапаевым.
Он не знал, комиссар, что ждет его большая радость. Что именно в этот день Анна Никитична, Ная, приехавшая с Кубани в Иваново-Вознесенск, сумела связаться с Фрунзе, что Фрунзе разрешил ей приехать в Самару на фронт и уже послана Сиротинским необходимая телеграмма-вызов, что долгожданная встреча их близка.
Он не знал еще и о том, что в ивановской газете «Рабочий край» опубликовано его первое «Письмо с фронта».
После тяжелых боев в районе Бузулука сломленные Красной Армией белогвардейцы начали отступление. Не знающие, что такое усталость, чапаевцы продолжали наносить им удар за ударом.
Ожесточенные бои развернулись под Бугурусланом, под Белебеем.
На реке Кинель произошло одно из самых кровопролитных сражений.
В этом бою 220-й Ивановский полк (пролетарское ядро дивизии) два раза бросался в атаку и два раза, подойдя к реке, отходил под бешеным огнем противника.
Полк состоял почти из одних коммунистов и комсомольцев. В его рядах было немало женщин — бойцов, медицинских сестер, политруков. Среди них выделялась старая знакомая Фурманова, общая любимица полка восемнадцатилетняя комсомолка Маруся Рябинина.
Во время боя комиссар дивизии Дмитрий Фурманов сам встал во главе одного из батальонов и повел его в третью атаку. Бойцы опять подошли к реке и снова, попав под сплошной огонь, дрогнули. Тогда рядом с Фурмановым оказалась Маруся. Крикнув: «За мной, товарищи!», она бросилась в воду. Бойцы, несмотря на пулеметный огонь врага, рванулись за Марусей и комиссаром, форсировали реку и погнали противника. Маруся Рябинина была убита в этом бою. Вражеская пуля пробила ей голову. Погиб и командир батальона. Фурманов, возглавив батальон, ворвался с ним в окопы врага.
На берегу реки состоялся митинг бойцов.
— Нет больше нашей звонкоголосой Маруси, — сказал Дмитрий Фурманов. — Не остудишь сердце, когда с болью и гордостью вспоминаешь образ этой замечательной ткачихи Она не посрамила славного прошлого ивановских ткачей и пала за счастье рабочего класса.
Он умел, комиссар, по-настоящему вдохновить людей, мобилизовать их на новые подвиги.
Бойцы Чапаевской дивизии проходили по местам, где недавно свирепствовали карательные отряды Колчака. Население было напугано. Фурманов устраивал митинги, на которых разъяснял политику Советской власти и задачи Красной Армии. В освобожденных селах и деревнях он организует ревкомы.
Особо важное значение в дивизии занимает политработа. Формы ее разнообразны и гибки. Каждое свое посещение батальонов Фурманов использует для бесед с бойцами. Он отмечает лучших, проявивших истинный героизм (он сам видел их в бою). А таких лучших были десятки и сотни. Часто вооруженные лишь винтовками и гранатами, бросались они на бронемашины и поезда и захватывали их. Комиссар беспощадно бичует трусов, нарушителей дисциплины.
Быть всегда вместе с бойцами. Досконально знать их жизнь. Такие задачи ставит он и перед всеми политработниками. Политотдел дивизии организует в частях партийные ячейки. В них вовлекаются все новые силы. Расширяется сеть культурно-просветительных комиссий, школ, библиотек.
Наряду с боеприпасами на фронт посылаются газеты, брошюры, воззвания и листовки.
Наконец в Бузулук приезжает Ная.
На другой же день комиссар назначает Анну Никитичну Стешенко на работу в культпросветотдел дивизии. Она создает передвижной красноармейский театр, который, двигаясь от полка к полку, ставит спектакли непосредственно на позициях.
Особенно любил бывать комиссар дивизии в родном Ивановском полку. Так хорошо было вспомнить со старыми друзьями о далеком городе ткачей, послать совместную весточку на родину.
Но и в других полках появилось у Фурманова много близких людей, которых он горячо полюбил и которыми гордился.
Таким был Горбачев, комиссар бригады Кутякова. Белогвардейцы стояли по правому берегу реки Боровки, кутяковцы — по левому. Надо было организовать разведку, собрать точные сведения о враге. Комиссар Горбачев сам с группой бойцов переплыл реку и пробрался в расположение противника.
Мокрые и грязные после разведки бойцы вернулись обратно, собрав нужные сведения и оставив на том берегу несколько человек «на случай».
«Вот как работают настоящие комиссары, — записал Фурманов в свой дневник. — Его работа слита неразрывно с работой командира бригады, функции объединяются, сплетаются, перевиваются…»
Именно так работал и сам Фурманов.
Одна из записей в дневнике его называется: «Чапаев и я».